Икосаэдр 2.0

Случай с Р. Афанасьевым на целине (часть 2)

Ну, я к тому времени смирился с мыслью, что мне не везёт даже с жрицами любви из рейсовых ТРЦ. Некоторое время я сидел в одиночестве. Потом, оглядевшись по сторонам, я увидел группу из шести парней нашей бригады, направляющихся в столовку напротив. Помахал рукой, расплатился, направился к ним. Степан Артемьевич был среди них.

— Мне тут Даня сказал, что ты какую-то хрень непонятную увидел? — спросил бригадир, когда расселись и заказали. — Почему не доложил?

— Доложил, сообщение написал. Звонить пытался, вы трубку не брали.

— Не может быть такого. Я все сообщения читаю. Что ты видел? Я пока что не смотрел архивы за неделю.

Ага, конечно, подумалось мне. Все сообщения.

— Случай, конечно, пустяшный. На целине огурец вымахал. Ну или что-то вроде этого. Зелёное, в общем.

Степан Артемьевич удивился.

— На целине? У тебя всё в порядке с головой? Откуда там огурец?

— Не знаю. Я могу видео показать.

Один из техников, Сашка, несмело поддакнул:

— Да, мне дежурный тоже что-то такое говорил.

Полез в надбровный проектор. Во внутренний архив видео не закачал, а из общей базы регистраторов грузилось очень медленно — казалось бы, двадцать седьмой век, бороздим просторы, а связь как была дерьмовой, так и осталась. Впрочем, в разъезжих ТРЦ обычная практика ставить глушилки, чтобы народ больше пользовался платными каналами.

В итоге промотал, поставил на паузу, покрутил кадр. Бригадир и сидящие рядом парни уставились в проекцию. Немая пауза вышла почти такая же, как со мной, когда я его снимал. Потом бригадир расплылся в улыбке.

— А, чертяги, разыграть меня решили! На неделе же день дураков по всеобщему календарю был. Видно же, что подрисовали.

— Кого подрисовали? Огурец? А нафига мне его подрисовывать? — неожиданно резко спросил я.

— Так. Ты давай не дерзи. Я правильно понимаю, что ты файл в регистраторе исправил, подменил? Или как там монтаж делается, в потоке через шлем подкладывал что-то, да? Это, между прочим, подделка документации. Я же могу…

— Спросите у Тимура, дежурного, и у Дани. Они всё это в прямом эфире

Я посмотрел на Сашку, который упомянул дежурного, тот отвёл взгляд.

— Не знаю, может, и правда, разыграли вы Степан Артемьевича.

Ясно. С начальством боятся спорить даже по такому пустяку. Нет, Степан Артемьевич парень был неплохой, как я теперь понимаю, просто так сработала пресловутая «стадия отрицания», когда мозг не может поверить в что-то совсем неестественное.

— А может, это четырёхмерник? — предположил Тёма, сидевший в углу.

— Чего? Ты где видел четырёхмерников, которые в атмосферу заходят?

— Ну, в древности, говорят, ещё на Земле наблюдали. Тарелочки всякие, сигары.

— Понабрали дебилов, — бригадир устало откинулся на спинку стула. — Фу-х, вроде бы не перерабатывает никто, откуда такой бред? Всё, по каютам. Шлюх не водить, сейчас за этим строго.

Бред. Да, конечно же всё это бред.

После той смены пронеслось ещё пять смен, растянувшихся на две недели. Зелёная женщина продолжала сниться мне. Я сделал простой вывод, что это организм требует своего, и после «крайней» моей смены на вахте, как раз когда «Радуга» швартовалась у нас последние деньки, я сходил в то самое кафе, нашёл ту самую мулатку, попросил выкрасить лицо в зелёный цвет, потом затащил на ближайший продовольственный склад и грубовато воспользовался раза четыре.

Ей понравилось, но мне это не помогло.

Когда орбиталку отбуксировали на высокую орбиту, подогнали к атмосфере тяжеловесов и начали ускорять физпроцессы для быстрейшего дозревания коры, работы стало немного. У всех бригад, кроме десятка вспомогательных, контракты приостановили на девять месяцев, жалование платить перестали. У меня было несколько вариантов.

Первый, самый очевидный и правильный — махнуть на полгода домой, через половину сектора, в родной Дзержинск. Плаванье по подпространству заняло бы бы ещё три месяца и стоило бы две трети моих накоплений, если не больше. И оставшееся время мне бы предстояло чем-нибудь занять себя, чтобы прокормиться и продолжить пересылать деньги родным. Да, конечно, можно было бы посмотреть ближайшие планы переездов и запрыгнуть на одну из тех консервных банок, что перевозит народы, беженцев и внутрипланетарные дистрикты. Однако, это с учётом пересадок уже пять, а то и шесть месяцев, и половину времени — сидя, а то и стоя в давке, в дурно пахнущей толпе из десятка миллионов человек. Если перевозят бессарабцы или альянсовцы — то ещё в добавок запросто можно угодить в рабы к одному из местных князьков.

Второй вариант — плюнуть на родню, свинтить на соседнюю обитаемую планету, попытать счастье там. Проиграть все деньги в казино, или найти какую-нибудь девицу, приручиться, пожить пару месяцев альфонсом, помогая по дому. Сложный вариант, рискованный, распадающийся на кучу других.

Но был и третий вариант — сохранить большую часть расходов, переслать её родителям, а самому оплатить капсулу криосна, оставшись на орбиталке. Я, уставший задроченный техник, выбрал именно это. Как позже я понимал, не столько из-за желания сохранить деньги, сколько совсем по другим причинам.

По сути, аренда самих капсул криосна стоила сущие копейки, бОльшую часть составляла дополнительная плата за периодически разморозки и оздоровительные процедуры — раз в неделю-полторы, по графику. Кто-то из парней обходился и без этого, но тут был риск проснуться с одной работающей почкой или без руки. А на отращивание новых запчастей деньги могли найтись не у каждого.

Так вот, бурные оздоровительные процедуры с той мулаткой, предваряющие мой криосон, не помогли. Зелёная женщина продолжала мне сниться и в промежутках перед разморозками. По сути, это выглядело так. Мне снится, что я бегу за ней по лугу, или, например, прыгаю с ветки на ветку, потом я вижу, как у меня перед лицом расстёгивают молнию, откашливаюсь, плююсь криогелем, тело сводит судорогой. Потом меня и пару десятков таких же голых мужиков (если повезёт, и пару техников женского полу тоже) выводят в облицованное кафелем помещение, где душ, чья струя по мощности близка к выстрелу шарпомёта, сбивает с нас криогель и прочее. Мы ложимся на длинный конвейер, нас протаскивают через томограф, тут же обкалывают составами и лечебными наноботами в места, которые плохо разморозились, держат пару часов на восстановлении, дают съесть кислых ирисок с символикой Концерна, провести ряд физиологических процедур интимного плана, потом снова пихают в криокапсулы. Я закрываю глаза, и в следующий миг — хотя на самом деле прошло полторы недели — я снова вижу сладкий сон про мою зелёную фею, мою дриаду. Потом снова перед лицом расстёгивают молнию, я кашлюю — и так каждый раз.

Наконец, проведя все те же оздоровительные процедуры, что и в прошлые двадцать раз, нам впервые за эти месяцы дали одеться и отпустили в личные каюты. Я впервые увидел свои родные восемь квадратных метров, обнаружил выросшую плесень в районе воздухозаборника — разноцветную, явно инородную, не земного типа, прибрался, вытер пыль, посмотрел новости.

Сходил, посмотрел в полупустом ещё зале планёрок большую голограмму текущего состояния проекта. Северное полушарие до самых тропиков было покрыто снегом, ленты молодых океанов сковал лёд. Но уже виднелись зелёные участки — там велась высадка леса из питомников. Пока что покров был неровный, но скоро планету закинут под ускорители, промотают пару десятков лет, и тогда леса и луга из зелёных шашечек заполнят все планируемые равнины.

Словно что-то щёлкнуло в голове. Я вспомнил те сны, которые мне снились.

Первым делом я звякнул в группу обеспечения криосна и спросил у менеджера, прилагались ли какие-то услуги по управлению сновидениями. После неловкого молчания девушка ответила, что нет, конечно же, такой услуги нет. Вопрос был действительно дурацким — все подобные технологии остались в позапрошлом веке, а когда мода на них прошла, их и вовсе запретили для массового применения, посчитав вредными для психики.

Потом я сходил к Дане, перекинулся с ним парой слов. Спросил, помнит ли он про росток.

— Про огурец, помнишь?

— Какой огурец? Малосольный, марийский?

Я порылся и показал кадр из регистратора. Даня в упор не помнил его, сказал, что это не его голос. Через пару дней, после первой смены, я перекинулся парой слов с Васей, дежурным. Тот тоже ничего не помнил. Сначала мне показалось, что они разыгрывает меня, но потом я с ужасом понял, что это всё словно вычеркнули из их памяти. Не могли же они так искусно играть амнезию?

Или, может, это всё было ложной памятью? Нет, но регистратор? Наш разговор?

Копать дальше и спрашивать Степ Артемьевича я не решился, меня могли посчитать чокнутым. А идти по специальным врачам и портить свой профиль как-то не хотелось. Я сделал один единственно-верный вывод — мне надо будет съездить туда самому. К моему Огурцу. Даже не из каких-нибудь мистических соображений, вроде того, что эти сны я увидел как знамение или предсказание. Просто я слышал: бывает так, что какое-нибудь покинутое место или событие снится целыми годами, и чтобы это прекратилось, надо просто приехать туда. Примерно также было с отчим домом, который я не видел десяток лет.

Конечно, попахивало жуткой авантюрой. Даже если представить, что мне выпадет случай добраться в тот квадрат, над ростком уже не один десяток метров породы. Но, возможно полезно просто постоять на том месте. «Гений места», все дела.

И я стал ждать удобного случая. Ознакомился с графиком смен на ближайшие недели и продолжил вкалывать. Новочеркасск к тому времени уже начали мостить лесом. Исполинские куски породы вместе со всеми обитателями привозили на супертанкерах и сбрасывали с помощью четырёхмерников. Работа у меня предстояла другая, но похожая — приехать на квадрат, только не в центр, а в один из углов, на местах склейки. Как правило, по границам получалось либо что-то вроде ущелья, либо канала, либо, если рельеф был низким и неровным, часть квадрата заполнялось водой и выходило водохранилище. Дроны собирали данные по ландшафту, затем я выбирал нужный паттерн из предложенных и вызывал припринтеры, чтобы изменить береговую линию, убрать неровности и сделать местность более естественной. Если где-то на предыдущем этапе припринтеры дали сбой и навалили кучу «соплей» — вызывал дезинтеграторов. Собственно, это было даже немного интереснее, чем работать в голом поле. Как-никак, работать можно без маски, где-то под боком — зелень, настоящая зелень, природная, и гораздо ярче ощущение того, что ты делаешь полезную работу для будущих обитателей. Деньги-деньгами, но порой куда важнее видеть результаты своего труда.

Шестнадцать квадратов за смену. Девять участков, из них только три — на северном материке. И только два сравнительно близко от Огурца.

Это случилось на моей тринадцатой смене, никогда не верил в магию цифр, и сейчас не верю, но именно тринадцатую. Мой дневной маршрут проходил всего в трёх квадратах южнее. Зима закончилась, началась весна, но всё ещё было холодно; пронизывающий, сырой ветер дул с холмов, образованных подсаженными лесными массивами. Комбез-скафандр сменился утеплённой рабочей курткой, уже изрядно износившейся, шлем — лёгким респиратором. Я старался переработать, закончить план быстрее, чтобы выгадать лишние полчаса. И мне это удалось. За пару часов до заката я полетел обратно к точке сбора, но на середине пути переключил глайдер в ручной режим и поменял маршрут.

— Рэм, ты куда? — послышался вскоре голос дежурного. — Тут не твой участок.

— Плохо слышно, что-то со связью, — соврал я.

Врать было нехорошо. Снять телеметрию и посмотреть устойчивость сигнала можно было в любой момент. Это не домашние терминалы, которые можно заглушить любой архаичной штуковиной — квантовая связь куда надёжнее.

— Так, остановись, не сворачивай, мы вышлем ремонтников через полчаса, тебя подхватят.

Сообщение продублировали текстом. Я не прореагировал, перевёл мессенджеры в статус «занят».

На месте я оказался через сорок минут. Квадрат, где вырос Огурец, теперь был зажат с трёх сторон тремя плитами, на которых рос редкий, низенький хвойный лес, или, скорее, лесотундра. С четвёртой стороны квадрат ещё не привезли, а края имеющихся были не обработаны. Водопады струились с обрывов, наполняя получившийся залив водой. Глубина была небольшой, метра два-три, поверхность, которую я спроектировал, вышла слегка неровная, и то тут, то там виднелись крохотные островки.

Я сверился с координатами, которые вбил, уезжая отсюда девять месяцев назад. И не ошибся.

Огурец рос. На дне запруды, всего в метре под поверхностью виднелось ровное бирюзовое свечение — похожее бывает на дне архаичных ядерных реакторов монгольских кочевников. Оно исходило от ровных пятиугольных листьев и большого, набухающего красным и пульсирующего бутона.

Оно притягивало, гипнотизировало. Звало. Я завис на глайдере над ним, перевесился за борт, и мог уже свалиться в воду, если бы не выведший меня из оцепенения срочный звонок от дежурного. Сел, отдышался, вдумался. За звонком последовали сообщения, аудио и текстовые, я не ответил.

Ведь я понял смысл, понял, зачем я здесь, зачем я выбрал эту профессию, зачем потратил эти годы жизни, зачем лёг в криосон и остался на этой планете. Я должен охранять этот огурец. Теперь мне следовало свить гнездо, или что-то в этом роде — я выбрал для этого островок в метрах пятнадцати от свечения. Сначала я вернулся к границе квадрата, достал отвёртку, снял крышки, оторвал антенны, вырвал и расцарапал передатчики — в куртке, в глайдере и в консоли припринтера. Консоль ещё работала. Сухпайков могло хватить на двое суток, предполагалось, что это максимальное время, за которое человека смогут найти.

Они не найдут меня, решил я.

Перепрограммировал один из припринтеров, чтобы он начал клепать мне сахар, соль и жир — на что-то более сложное не приходилось рассчитывать, технологии пока до такого не дошли. Уже позже я понял, что можно было вспомнить навыки предков и поохотиться в ближайшей тундре, но мой мозг сработал по-другому.

Я съел половину сухпайков в первые сутки, чередуя их с жижей из напечатанного, которую я развёл в самодельной канистре. Помимо канистры и ещё пары фиговин, я умудрился сделать чугунный куб, четыре метра в поперечнике и с полуметровой толщиной стен, и водрузить его на островок, оставив лазы и бойницы по краям. Глайдер я загнал под него, окопавшись с помощью манипулятора.

Я готовился всю ночь.

Это случилось на утро, первым меня нашёл техник, отвечавший за участок. Не наш, бригада была другая. На попытку выйти на контакт я ответил выстрелом из консоли — стальной жгут пробил его глайдер, зацепив ногу, но он удержался в седле, развернул машину и умотал в тундру, выкрикивая что-то в коммутатор.

В обед пришла полиция, офицеры внутренних войск. Их было десять человек, по двое на бронированных глайдерах, я даже не думал, что такие есть у нас на орбиталке. Я сделал пару выстрелов из консоли, сумев сбить один из глайдеров с курса. В следующий миг консоль отключилась — у них нашёлся тайный случай подключиться к ней.

— Эй, Афанасьев, выходи, ты окружён! — услышал я. — Будем стрелять на поражение.

На этот случай у меня было припасено другое оружие. Я успел сделать углепластиковый арбалет, стреляющий обрезками арматуры. Не зря говорят, что каждый мужчина — чудом выживший мальчик. Я вспомнил игры в войнушку, в которые мы играли в детстве в наших сожжёных джунглях, мне это помогло. Удалось вырубить троих, пока они не перегруппировались, сомкнув щиты и выставив дуло зловещей пушки. Шарпомат, стокиловаттник, раздраконил скорлупу моего бункера, глайдер загорелся, всё заволокло дымом. Респиратор спасал, но нужно было бежать. Мне хватило ума сделать аварийный люк на крыше, я откинул тяжёлую крышку, готовясь, что следующий выстрел придётся на меня, но вместо этого услышал крик из-за спин атакующих. «Не стрелять, он безоружен!». Они были правы, я был безоружен. Стало тихо. Мой взгляд упал на место, где рос мой Огурец. Все смотрели на меня, казалось, они просто не видят свечение, которое идёт из глубины.

— Рэм, выходи, мы не будем тебя убивать, — услышал я голос бригадира. — Да, конечно, тебе светит ссылка и пожизненный строгач, но обещаю, они не станут тебя убивать. Тебя вылечат, я знаю, и ты…

Я не дослушал. Скинул пуховик, спрыгнул из бункера, нырнул в обжигающе-ледяную воду. Пятнадцать метров. Казалось бы, всего пятнадцать. Термобельё спасало первые метров семь, потом грести стало всё сложнее. Мимо меня пронеслись снаряды парализаторов — я успел нырнуть, к счастью, мимо. Плечи коченели, в респиратор попала вода. Вдруг я почувствовал, что стало намного теплее. Через воспалённые глаза я увидел, как бутон цветка раскрывается всего в метре от меня, излучая свет, но никто кроме меня не замечает этого, все кричат, показывая куда-то назад. Бутон пылал совсем близко от поверхности, пылал как будто только для меня одного, я перевалился через жёсткие, словно наждачная бумага, лепестки и нырнул в пылающую звёздами желанную глубину. Сразу стало тепло и хорошо, я познал своё естество, понял, что моё предназначение выполнено, и что совсем не обязательно здесь торопиться, бежать и спасать кого-то.

Последнее, что увидело моё растворяющееся тело, когда толпа полицаев наверху разошлась — это тёмно-зелёные фигуры трёх Инспекторов Протокола, склонившихся над бутоном плотоядного цветка.

Моя Зелёная Женщина нашла меня. Теперь я лечу с ней в обнимку через галактику по невидимой нити подпространства на необыкновенной глубине, мимо нас мелькают планеты, звёзды и косяки четырёхмерных обитателей. Пролетают дни, месяцы, года. Я не знаю, когда меня вынесет на поверхность мира и вынесет ли вообще, но пусть хоть кто-то попробует сказать, что я не счастлив.