Икосаэдр 2.0

Я все еще человек (часть 2)

В саму деревню, раскинутую на берегу небольшой бухты, мы, конечно, сходу заходить не стали. Приземлились на окраине. Людям, а тем более, военным, вход за ограду любых поселений запрещён. Вовсю уже кипела хозяйственная деятельность — рубились деревья, джонки частично были разобраны, с них несли мешки и стройматериалы. Частокол, как я уже мог заметить, сооружён наполовину, два больших насеста, заменявшие смотровые вышки, уже были заняты парой хмурых пернатых парней в пластинчатых кирасах с наклювниками и луками.

Три точно таких же товарища вышли к нам навстречу. У одного из них был никелевый наклювник и несимметричной формы шлем с гребнем из перьев. Офицер. Крупный, метр тридцать ростом, не меньше.

На основании старшего я вышел вперёд, раскрыв ладони в стандартном приветствии — словно котёнка хочешь обнять. Назвал своё имя и добавил.

— Мы — офицеры биополиции Варшавы, рады приветствовать вас на земле Заповедника Ксанф.

— Капитан армии княжества Осенней Зари, — послышался голос из автопереводчика. — Я не могу ответить за всех, но я тоже рад.

Я ухмыльнулся — во-первых, слегка ироничному ответу, во-вторых, что у собеседника одно звание со мной. Конечно, автопереводчик часто путает диалекты, а кое-какие и вообще не переводит, но примерно ранг он должен был угадать.

— Вы прибыли сюда с миром?

— Не совсем, — протрещали в ответ, и офицер демонстративно взял чехол с оружием из рук подручного. — Мы ищем виновных.

Распахнул чехол — в нём оказалось помповое ружьё — топорное, кривоватое, но, несомненно, исправное и уже не раз стрелявшее. В его княжестве это наверняка редкость. Большие города с развитыми мастерскими есть только на Новоазии, самом большим и густонаселённом материке. А княжества Новоамерики наверняка сами такого не производят, закупают.

— В чём виновных?

— В нарушении Пакта о Заповеднике, конечно, — офицер вопросительно наклонил голову. — Невежды бегут сюда, хотя тут нельзя вить гнёзда.

Лукавит, подумалось мне. Наверняка они сюда приехали строить поселение.

— Я прошу прощения, — максимально деликатным тоном вставила Ксиаоли. — Но про отдельные гнёзда в пакте ничего не говорится. Кочевники — что дикие звери, если по одиночке, вольны вить где вздумается. А вот заставы с частоколом…

— Мне понятно, что ты хочешь сказать, пятипалая, — заявил каркуша-офицер. — Что мы навечно останемся на Проклятой Земле. Не переживайте. Недолго будем. Наши жёны слишком долго плачут по нам, когда мы так далеко. Мы строим временный лагерь — точно такой же, что и у вас за проливом. Это мы у вас научились строить лагеря далеко от дома, а потом бросать. Вы следите за своими беглецами, а мы будем следить за своими. По рукам?

— Почему вы называете эту землю Проклятой? — спросила Малена. — Это какая-то легенда?

— У нас нет легенд, — сказал офицер, и автопереводчик снова перевёл с усмешкой в голосе. — И нет богов, это всё осталось только у дикарей. Есть вымышленные истории, а есть реальные. Так вот: все страшные истории об этих землях — реальные. Есть звери, которые крадут твои перья по ночам, оставляя тебя умирать лысым. Есть звери, которые залезают в твой клюв, селятся там и несколько лет медленно едят твой мозг. А есть звери, которые убивают всех женщин и детей в твоей деревне, а тебя самого делают своим рабом.

— Рабом? — переспросил я, больше автопереводчик, чем собеседника.

— Тем, кто помогает жить. Если хочешь, я могу привезти в ваш лагерь книгу, в которой рассказывается об этом. В обмен на пули для моего ружья.

Торговля оружием с тьеллами была строго запрещена — это могло к чертям разрушить весь баланс сил в их цивилизации. Не говоря уже о том, что и человеческим посёлкам может прийтись некстати. И так до сих пор непонятно — то ли помповые ружья были изобретены до контакта с людьми, то ли их секрет паре самых развитых княжеств подарили в первые десятилетия колонизации. То, что за три столетия произошла всего пара десятков крупных конфликтов с тьеллами — величайшее чудо.

— Мы не можем продать вам оружие, это разгневает наших богов, — воспользовался я стандартной уловкой.

— Какие же вы глупые, пятипалые. Думаете, старый офицер не читал про то, что у вас уже давно нет никаких богов? Серьёзно думаете, что мы хотим всех перестрелять, и вас, и их? Оставайтесь тогда без книг.

Развернулся и пошёл.

— И ведь знал, чертяга, что предлагает! — сказал я, разлёгшись на импровизированном шезлонге и потягивая коктейльчик из пакетика. — Книги тьеллов стоят бешеных бабок.

Малена лежала рядом — короткие шортики, клетчатая рубашка, предательски расстёгнутая на две — нет, три! — верхние пуговицы. И совсем некстати — полураскрытый лёгкий шлем джунглевого комбеза. Чтобы голову не пекло и глаза закрывало.

— Я видела пару штук в музее, — кивнула Малена. — Они интересные — квадратные, скреплённые на уголке. Пёстрые такие.

— У них звуки обозначаются разными цветами. Поэтому потускневшую книгу просто невозможно читать. Правда, у новоамериканских какие-то хитрые иероглифы, так что та книга может быть ещё более дорогой. Ещё говорят, что у них ещё до прихода людей уже было что-то вроде художественной литературы. Представляешь, фантастика тьеллов?

— То есть та жуть, которую рассказывал офицер, была фантастикой?

— Скорее всего. К несчастью, я не умею продавать награбленное.

— Малена, — окрикнул собеседницу Вацлав. — Можно тебя на минуту? Мы тут кое-что нашли на месте задержания тех ребят.

Девушка встала с шезлонга, поморщилась. Формально у нас был выходной, но что-то спросить, не выходя из лагеря — ничего смертельного. Мы прошли в штабную палатку, на большом столе были раскиданы предметы, аккуратно разложенные по прозрачным пакетам.

— Это яйца шуршня, — кивнула Малена. — Очень мелкая и ядовитая змейка с зелёной перепонкой, мимикрирует под высохший листочек. Вылупится — не отличишь. Наступишь — и кранты. Видимо, у них используется в народной медицине.

Наклонилась, дотянулась до ещё одного предмета, лежащего у стены. Я долгих пять секунд смотрел на её попу, и прервался только когда заметил, что Вацлав выразительно на меня глядит.

— Это ядра кочевников. Каменные, увесистые. Они ими кидаются в добычу с воздуха.

— Хорошо, что они людей боятся, — вставил Вацлав. — Мало того, что спикировать могут, так ещё и такое.

Угу, боятся, усмехнулся я. Отец, служивший на транзитной станции в Новоафрике, рассказывал в своё время много интересного про их налёты на путешественников-одиночек.

— Вот это та самая скорлупа зелёного муравейника. А это ноги рабочего мураввина, видимо, сушат для чего-то. Пистолеты, шокеры, понятно. А вот это что такое? — спросила уже она, покрутив пару штук на сложенных треногах. — Я такого прибора не видела.

— Вот и мне не вполне понятно, — сказал Вацлав. — И никаких подписей, что характерно. А ещё мы нашли место посадки двух глайдеров.

— Теодолит, — мрачно ответил я. — Это измерительный прибор. Похоже, наши туристы вовсе не те, за кого себя выдают.

— Браконьеры же! — сказал Малена. — Чего тут непонятного.

— Нет. Наивная ты, вовсе нет.

Транспорт за нарушителями должен был прилететь через три дня. Именно в ту ночь нас подбили.

Полоска неба уже забрезжила тусклым рассветом позади нас. Малена, сидевшая рядом со мной сзади, впервые полетела с нами в ночную смену, и это явно было ей непривычно. Она часто зевала, слушая музыку в наушниках, затем выключила плеер, её большие карие глаза с длинными ресницами закрылись. Уютно поёрзала в кресле, а затем как будто невзначай соскользнула головой на моё плечо.

Я осторожно провёл рукой, убирая волосы с её лба. Девочка, она ещё совсем девочка, такая юная, чистая и наивная, что мне даже стыдно лезть со своей грязной душой к ней в жизнь.

Грохнуло где-то рядом, а через миг тряхануло, закрутило, ветер, обломки пластика, крови и мяса полетели нам в лицо. Глайдер и несущие винты срезало пополам, Лех, сидящий спереди, был мёртв. Развороченная кабина несколько раз перекрутилась в воздухе, а затем стала падать спиной вперёд. Зашипели и вздулись по краям подушки-амортизаторы. Затем был треск кустарников и жёсткий удар о землю. Хруст и дикая боль в правой ноге. На миг всё стихло, а вскоре я услышал дикий, душераздирающий вой Малены. Я отстегнулся, осмотрел ногу — она была вывернута на полоборота, штанина комбеза была вся в крови.

— Малена! Ты… ты живая?

Девушка продолжала кричать. Я отстегнул её, перехватил рукой, и, прыгая на одной ноге, попытался оттащить из разорванной кабины. Она на удивление встала сама, схватилась за меня, уткнулась в плечо, рыдая и крича. Похоже, она цела, понял я, просто первый раз увидела смерть так близко.

— Нога, твоя нога, что делать, что делать, — бормотала она.

Мы отползли от глайдера к соседним кустам — только чтобы не смотреть на ужас развороченного тела Леха. За все секунды крушения в голове ещё не отложился тот факт, что по нам стреляли. Где-то за задворках сознания уже ворочались теории, почему так произошло — попадание птицы в винт, неисправность. Окончательно мозг признал, что дело обстоит совсем иначе, когда из-за кроны деревьев показался большой, крепкий бронеглайдер с символикой Чжунго-I. Это были гости из Сектора Новоазия, далёкого, изолированного и неведомого, почти как забывшая про нас полтора века назад Земля.

Пулемётная очередь пробежалась по обломкам нашего глайдера. Я вжался в кусты и закрыл телом Малену, в другой раз бы это значило что-то больше, чем просто попытка защитить, но тут сработали инстинкты. Её лёгкий шлем остался там, в глайдере. Я успел раскрыть свой, пара осколков чиркнула по спине, комбез принял удар на себя, спрессовавшись и вдавливаясь в моё тело. Хрустнуло ребро. Несколько секунд я не мог дышать, этих секунд хватило, чтобы понять — я жив, раны не смертельны, но следующий выстрел может пройтись по нам. Малена тихо скулила, повторяя моё имя и имена не то каких-то богов, не то святых.

— Тише, — сквозь зубы сказал я. — Дыши тише. Мы умерли. Есть шанс, что они улетят, что не станут проверять.

Этот шанс был один из ста. Глайдер сделал круг над поляной, затем свечкой поднялся вверх и улетел. Возможно, стрелявший пилот был неопытен, либо слишком гуманен — среди противников на другой войне тоже встречаются люди с чувствами. Возможно, нас спасло, что это случилось на рассвете. Теперь это всё было неважно. Мы выжили, но смерть осталась ходить где-то рядом.

— Что делать? Нас найдут? Нас найдут, да? — хныкала Малена у меня на плече. Она, похоже, не собиралась покидать куста, под который мы залезли.

— Я не знаю, ищи аварийный видеофон, возможно, он уцелел. И аптечку бы.

— Нога! — вспомнила Малена, и, наконец, осторожно покинула мои объятия.

Аптечку и видеофон нашли. Малена, сообразительная девочка, догадалась ещё подобрать оружие и пару наборов выживальщика и сухпайки. Я не знаю, каких сил ей хватило, чтобы не смотреть на останки Леха, но ей это удалось. Автодоктор внутри аптечки оказался разбитым, комбез частично сняли и осмотрели ногу — перелом оказался закрытым, я обколол себя обезболкой и противовоспалительными. Видеофон включили, он поймал канал лагеря. На экране в грубых пикселях я разглядел лицо Вацлава на фоне незнакомого шума.

— Они бомбят нас! Это война! Скварчалупи мёртв, всем уцелевшим постам — срочно вернуться на сто пятую межнациональную! Ксиаоли была наводчицей, они… Срочно на сто пятую!

Запись была зациклена.

— Не найдут, — сделал я вывод. — Мы тут одни. По крайней мере, из своих. Надо отползти подальше от глайдера, а то скоро хищники придут, помоги.

Мы проковыляли метров двести и укрылись в небольшом, в три метра глубиной, гроте у скалы. Рядом стекали скудные струйки родника, удалось умыться и попить воды. Попытались поймать средние волны — длинные аппарат не ловил, да и они всё равно были уже давно запрещены на планете. Разве что из нелегалов кто вещает, но таких быстро ловят. Единственную волну, которую удалось поймать, я сначала принял за помехи. Лишь потом я понял, что это язык тьеллов.

— У них что, есть радио⁈ — воскликнула Малена.

— Видимо, теперь есть, кто-то подарил.

Автопереводчик выхватывал лишь отдельные слова — то ли качество сигнала было плохим, то ли диалект незнакомый.

— Армада… лететь… Стальные птицы у берега… Люди летят к Проклятому… Глупцы.

— Как ты думаешь, дома тоже война?

— Я не знаю. Вряд ли они рискнут сунуться в Сектор, у Антанты и Сан-Диего тоже есть боевой флот, хоть они это и скрывают. Скорее всего, они хотят захватить только один Ксанф. Помнишь те приборы, найденные в палатке? Они прилетели сюда проектировать город и убивают всех, кто им может помешать.

— Что делать? — повторила Малена.

— Соберись. Ты сможешь разжечь костёр?

Она смогла — где-то подсказал я, где-то помогла смекалка и начитанность.

А после обеда пришли они. Палачей было семеро, пять старших и двое детёнышей, их перламутровые панцири бликовали на солнце, острые хитиновые секиры высовывались из брюшка, молотили обломки и рубили останки тела Леха. Мы затаились, не стреляли. Но скоро нас заметили.

Тремя выстрелами я повалил двух самок, направившихся к нам, но потом аппарат заклинило. Палачи подошли к костру у входа в грот, обступили нас полукругом и не рисковали подойти. Мы зажгли приготовленный факел, пытаясь отпугнуть нападавших.

Внезапно одна из хищниц подошла к луже у родника, вытянула трубковатые челюсти в сторону воды. Набрала воду в чрево и выплюнула на костёр. Две другие подошли к костру, встали на задние ноги, развернув короткий, подогнутый книзу чешуйчатый хвост. Хватали передней конечностью ветки и камни и кидали в костёр. Какие эти твари умные, с долей восхищения подумалось мне.

— Он скоро потухнет! Потухнет! — завизжала Малена.

Я высунулся из грота и махнул факелом — это их почти не напугало. Залез поглубже, ковыляя на одной ноге, протянул факел Малене, стал разбирать пистолет — долго, слишком долго, костёр уменьшался на глазах.

Внезапно палачи отпрянули от костра, убежали в джунгли. Панцирь одной из самок проломился, послышалось не то бульканье, не то всхлип, хищница пару раз дёрнулась и застыла на месте. Через струящийся от костра воздух я разглядел короткое древко копья, торчащее из панциря почти вертикально. Я не сразу понял, откуда оно там взялось. Потом вспомнил, чья эта тактика — подняться повыше, спикировать и бросить палку с каменным зубилом на конце. Тактика бомбардировочного копьеметания.

Наши спасители появились сверху, спрыгнув с карниза грота позади гаснущего костра. Их было трое — один иссиня-чёрный и двое светлее, с белыми перьями на груди. Их рост не превышал и метра, а из одежды виднелась только пара чужих ярких перьев, воткнутых в загривок. Лапа — у летающих, всё же, лапы, а не ноги — одного из кочевников сжимала три коротких древка, он неуклюже раскрыл крыло, придерживаясь когтем за стену грота. Нас спас не доблестный флот пограничников Диего, ни егеря Антанты, даже не тьеллы-офицеры княжества Осенней Зари — пигмеи-кочевники, дикари-каркуши. Не такие уж они и питекантропы, как оказывается.

— Спасти. Мы спасли вас, спасите нас, — сказал чёрный голосом автопереводчика.

— От кого?

— Большие. Они идут. Ищут. Убивать. Мы последние из стаи. Защити нас.

— Мы не спасены, — я старался говорить самые простые слова, зная, что их язык скуден. — Мы здесь не сможем долго жить. Проведи нас до берега.

— Что ты задумал? — прошептала Малена.

— Тише, я веду переговоры.

Спасители отошли в сторонку обсудить, но автопереводчик всё равно ловил их голоса.

— Провести? — один из светлых вопросительно наклонил голову на бок. — Опасно же. Там Большие.

— Их двое, раз и два, — показал чёрный на меня и на Малену. — Этот ранен. Раненого сложно вести. Вести вон того.

— Женщина, она женщина, — зачем-то сказал третий.

— Вести женщина, да, вести женщину, — закаркали все трое.

Наконец, чёрный подошёл.

— Двое моих сыновей поведут женщину к берегу. Я буду сторожить тебя.

— Я… я боюсь, — обернулась на меня Малена, в её глазах я увидел слёзы.

— Не бойся. Эти ребята всегда держат обещание, ты же читала, у них в языке даже нет слова «обмануть». До берега дня два пути. А у этих ребят копья. На вот, возьми, — я протянул пистолет. — А меня будет охранять вот этот парень.

— Ты не понимаешь, не понимаешь! — сказала Малена. — Я за тебя боюсь.

Она робко подошла ко мне, сидящему на полу грота, присела, обняла, и стала быстро, немного наивно целовать — сначала в ухо, потом в щёку, потом в губы. Я не знал, сколько искренности в этом, возможно, так просто она хотела отблагодарить меня и извиниться за то, что уже решила уходить. Я ответил на поцелуй, обнял её, погладил по спине.

— Ты справишься. Путь будет долгий. Главное — добраться до заставы этих, из Весенней Зари.

— Осенней, — поправила Малена.

— Умница, осенней. У них есть джонки. А у тебя пистолет, мощный и совершенно уникальный. Подаришь офицеришке, хрен с ним, с пактом, с балансом сил, и всё такое — когда тут война идёт. Неделя плаванья — и до Шапранского доплывут. А если туда не поплывут — плыви на юг, там, говорят, деревни хиндийцев-отшельников есть. Расскажи им всё, ладно?

Мы сидели молча, она не могла разомкнуть объятия ещё минут пять. Наконец встала, кивнула каркушам и обронила вслед:

— Я вернусь, обязательно вернусь за тобой.

Действие обезболки кончилось ближе к вечеру. Я решил потерпеть и не колоть одну из оставшихся двух ампул — вдруг понадобится куда-то ковылять. Вождь кочевников сдержал обещание и честно остался рядом, лишь ненадолго отлучаясь по каким-то своим делам. Видимо, их гнездо было где-то поблизости. К вечеру он притащил длинное медное зубило, расколупал панцирь одной из мёртвых палачих, нарезал на ломти, собрал сучьев, нажарил на костре.

— Дети есть? — спросил он, видимо, решив, что молчание следует прервать разговором.

— Возможно, — признался я — точно в этом я сам не был в этом уверен.

— Есть? Нет? — видимо, такой ответ показался непонятен.

— Не знаю, — сказал я.

— Будут, ещё будут.

Интонация автопереводчика показалась непонятной, я даже нажал кнопку промотки прослушал ещё раз, но всё же ответил.

— Спасибо за поддержку. Спасибо тебе.

— Будут, — повторил он. — Много детей будет.

И улетел куда-то.

Стая палачей пришла к костру, как только солнце упало в закат. Их было больше, куда больше, чем в первый раз. Они подбирались ко мне медленно, осторожно, словно боясь спугнуть. Их завывающее бульканье переходило в какое-то утробное мурлыканье, от которого сначала стало жутко, а потом я словно провалился в мутный, тягучий транс. Я понял, что они не будут меня убивать. Они пели песню, долгую брачную песню для меня.

— Жертва, — услышал я голос вождя. — Ты станешь жертва теперь. Так будет лучше тебе.

Я видел, как одна из самок палача подошла совсем близко ко мне, навалилась склизким, гладким брюхом мне на грудь и влила мне из челюстей бирюзовую крупнистую жижу, от которой онемел язык. Как я потом осознал, это был толчёный порошок из скорлупы муравейника, от него сразу прошла боль и появилось дикое желание — оплодотворить, дать новую жизнь этой странной, жуткой стае существ. Словно в трансе, я видел, как секиры самок касаются моих ног, но почти не чувствовал боли, видел, как меня освобождают от одежды, как одна за другой самки садятся на моё естество, я чувствовал жар, похоть, ужас, стыд, злость… Они кормили меня, лелеяли меня, и так изо дня в день. Я чувствовал, что начинаю меняться, не то в мыслях, не то телом, ощущая себя бесформенной студенистой массой из древних непристойных мультфильмов, с кучей шевелящихся и дающих жизнь отростков. И вот таким я лежу и сейчас в этой пещере, через меня сотнями проходят стаи чудовищных самок, проходят одиночки, которых приводит ворон-шаман, сидящий перед выходом из моей тюрьмы, и в лёгкие секунды просветления мой разум вспоминает всё произошедшее и диктует историю на мой коммуникатор в шлеме, не надеясь, что он доживёт до прихода спасателей, и что кто-нибудь услышит моё завещание.

Теперь мы знаем правду. На языке тьеллов, которых мы встретили, «раб» и «муж» — омонимы, созвучные слова. Самочки трёхногого палача обитают в северной части континента Ксанф, сбиваются в период размножения в стаи, нападают на зелёные муравейники и выедают их, оставляя полупрозрачные скорлупки. А самцы, бывшие когда-то людьми, разумными птицами, чёрт знает кем, лежат в укромных местах, обездвиженные, одурманенные, работая биологическими катализаторами их размножения. К сожалению, я не помню своего имени, чтобы оставить подпись, помню лишь, что я был человеком.

Люди, я не самец палача, не убивайте меня, если найдёте, я всё ещё человек!