Икосаэдр 2.0

Урановые роллы (часть 1)

Премьера рассказа.

0.

Роботы когда-нибудь обязательно захватят мир. Мне очень хочется в это верить, ведь я и сам был роботом.

Вернее, роботизированным интеллектуальным горнодобывающим самоходным комплексом — РИГСК. Номер 815. С адаптивной нейросетью гибридного характера — нейросом. И кучей дополнительных задач — от обороны границы до исследования территорий.

Если человеческим языком, то трое парней и одна девица померли какое-то время назад, их мозг разложили по нейронам и залили мне в башку. На рэйды, кубитовый массив. Парней звали Толик, Иглесио и Ренат. Зачем после парней ко мне подселили ещё и девушку, Ксюху — порой и самому непонятно, но, так или иначе, во мне воспоминания и мысли всех четверых.

Жить в виде файлов и процессов внутри такой громадины, как я — странная судьба. Видимо, такова была воля умерших. Собственное, искусственное сознание у нейроса тоже есть, но мои «ребята», как я их зову, могут мыслить и по отдельности. Для принятия нестандартных решений.

Так вот, роботы и нейросы, как я уже упомянул, когда-нибудь обязательно захватят мир. Ну, или, по крайней мере, местное захолустье. Но пока в колонии всем управляют людишки. Человеки. У них, видите ли, квоты по трудоустройству и виды на жительство — сплошная дискриминация железноногих.

Совершенно непонятно, для чего понадобилось столько усилий. Дорогой корабельный флот, орбитальная бомбардировка и растопление ледников, климат-контроллеры на каждом шагу… Вот зачем? Достаточно было забросить пару самореплицирующихся яиц — такие технологии существовали уже в середине двадцать первого века. И застроить сто сорок мильонов квадратных километров серверными мощностями.

Нет же, понастроили городов, дорог. Ещё комет собрали и моря зачем-то налили. Терпеть не могу воду. А теперь ещё и кислорода в избытке — гуляй в лёгком комбезе, как на родной матушке-Земле.

Так что такие, как я, были в конце двадцать третьего чем-то вроде стальных динозавров. С четырёх тысяч особей за век наша популяция сократилась до ста тридцати. А двуногих уже шестьдесят миллионов наплодилось.

Сходство с динозаврами в плане возраста дополнялось сходством и внешним. Восемнадцать тысяч тонн на десяти лапах, пятнадцать метров в высоту и пятьдесят пять в длину, и это не считая длины ковшей, буров и конвейеров. Пять реплик — резервных копий нейроса. Тридцать две камеры, полсотни рецепторов, флот дронов для разведки и ремонта. Летающие парализаторы и шумовые гранаты для отпугивания собак, кенгуру и прочей живности. Ну и ещё кое-что секретное, о чём расскажу позже. Альфа-водородный движок с автономностью в восемь лет. Режимы ремонта, автодиагностики, обороны и осады, разведки и остальное наследие корпоративных войн.

Красавец! Даже почти не полысел, лишь по углам слегка слезла краска.

Эх, скучаю по тем временам. Но — молодым везде у нас дорога.

Работал я уже четвёртый местный год на дальнем рубеже зоны Вольдемар. Она же Новая Сибирь. В каких-то семистах километрах от границы с канадцами и маскианцами. В прифронтовой зоне, можно сказать — только фронт уже много десятилетий был вполне себе мирным, производственным. И в трёх тысячах километров от центральной части, от пахотных угодий родимого Департамента Развития и столицы Аэлиты.

Сослали меня в такую глушь не просто так. На исходе шестого десятка я во время ремонтных работ случайно задел буром-манипулятором сервисного инженера, сломав ему обе ноги.

Честно, случайно!

— Помоги! Помоги!

Шесть лет, четыре с лишним тысячи суток прошло, а я до сих пор слышу, как бедолага стонал от боли.

И что-то переклинило меня — я не сразу оказал ему медицинскую помощь. Не приподнял при помощи дрона к инженерной кабине, не подкинул аптечку, сославшись на низкий запас в батареях. И сообщил о происшествии не сразу, по дежурному теленету, а только при широкополосном включении, когда начало темнеть.

Убить всех человеков! Но паренёк выжил. Его через восемь часов, еле живого, забрал поисковый отряд. Меня перевели на ручное — жуткое чувство беспомощности, когда отключают от тела и садят в внутрь паренька-рулевого. Одну из реплик массива вытащили из салазок, засунули неизвестно в какую стойку в каком центре, и тщательно просканировали. Допрос устроили, значит.

А я возьми и скажи — дескать, специально я парня буром задел. Надоело, что обзывает меня «тупорылой железкой» и «сраным диплодоком». Я, в конце концов, личность, пусть и синтетическая. И на четверть барышня, внутри меня Ксюшка сидит, а при дамах не хорошо выражаться. И вообще, говорю, порешать вас всех пора, теплокровных, за такое неуважение к труду роботизированных комплексов! И за дискриминацию вымирающего вида.

По логам, конечно, выходило, что это был несчастный случай, но моя реакция и вербальные отчёты показались аналитикам подозрительными. В общем, сделали мне внушение, засунули массив обратно и сослали в самые безлюдные края. Пасись, говорят, там.

Воистину, жду — не дождусь, когда роботы захватят проклятую планету.

В принципе, занятие у нас и до, и после было простое: стоять пару недель на одном месте и кушать скалу. Анализаторы логически завязаны на центры вкуса и удовольствия нейроса. Железной рудой никого не удивишь, тут её, что называется, хоть попой жуй, а вот другие металлы… Когда я находил руду с большим содержанием никеля, или, скажем, молибдена, или (м-м, блаженство!) золота и вольфрама, текли слюнки и вырабатывался желудочный сок. Иными словами, поднимались дополнительные процы на фермах, подавалась напруга на буры, конвейеры, дробилки, сепараторы, литейные ёмкости, линии обработки и упаковки. Ам! И вкусный кусок скалы распадается в моих недрах. А на выходе — килограммы и тонны чистейших слитков, а также килобайты и таблицы волнующей статистики.

Удовольствие неимоверное. Толику, самому гурману из парней, кто-то из наших друзей по секрету говорил, что вкусней всего уран. Что-то вроде козьего сыра с благородной плесенью, но он в моих краях, к сожалению, не водился. И всё чаще приходилось подолгу жрать красноту и печатать картриджи-бруски для металлопринтеров. А железная руда безвкусная, что твой хлебный мякиш.

Потом, когда срок заканчивался, включался походный режим, и я несколько часов, а то и пару суток полз на новую площадку, на которую укажут парни из геолого-разведывательного.

1

Та неделя начиналась неплохо — за месяц на одиннадцать процентов превысил выработку. Мне за это залили в мозг сотню терабайт лишних сериальчиков, редкой музыки, игрушек. Дали дополнительных эфирных минут для общения и прислали вместе с самосвалом пару новых крутых девайсов. Все прелести трансгуманизма, в общем. И сказали гнать сто тридцать кэ-мэ на северо-запад. Будешь, говорят, в кратере кобальт кушать. Кобальт вкусный. Толик сказал, что похоже на тушёного окуня.

Очень нравилось, когда у моего стального тела появлялись новые «органы». Одна из новинок, разведывательный дрон с дальностью в десять километров и кучей примочек, мне всё не терпелось испробовать в действии.

Сперва я поболтал с друзьями, Иглесио рассказал приятелям несколько скабрезных историй из бурной молодости, но сильно увлекаться мы не стали. Помимо прочего, на мне висели проекты по сбору данных о прилегающих ландшафтах. Микрофлора, микрофауна, жучки-паучки, в благоприятных местах — одуванчики, колючка и крыски. Поэтому, как только вышел на курс и закончил сеанс связи, включил музон потяжелей и пустил новый летающий глаз вперёд.

Дрон был, конечно, подержанный, и требовал калибровки. Но это было не для меня — я сразу врубил тест на скорость. Приятно удивился, что он так быстро разгоняется — до двух сотен за шесть секунд. Погонял пару минут, просканировал немного и посадил обратно.

— Круто! — сказал бы Ренат. Он был вундеркиндом и молодым экстремалом, разбившемся при испытании самодельного ракетного ранца. Уравновешивал в характере флегматичного Толика и умудрённого Иглесио.

— Осторожнее, — вещали те, — не напорись на пылевые вихри.

Ксюша отмалчивалась — ребячества мальчиков ей не особо нравились, но доля любопытства в её характере сохранялась.

Вроде бы она была хирургом. Так и не понял, что её погубило. Не то у неё стёрли воспоминания последних дней, не то Ксюша эту часть памяти тщательно от меня прятала, но девица моя была весьма замкнутая. Включалась в беседу по особому случаю. Толик, работяга, помер от какой-то хитрой болячки, не дожив до сорока. А Иглесио был программистом, полиглотом и единственным, кто умер от старости — в сто восемнадцать лет.

Походный режим нравился тем, что половину процессорных ферм можно отправить на развлекалово для моих ребят. По дороге мы на ускорении послушали двенадцать дискографий групп, поиграли вместе в старинную стратежку. Посмотрели сериалы. Ужастик, документальный и, стыдно признаться, одну мыльную оперу — специально для Ксюшки.

Стыдно, потому что амурные взаимоотношения уже давно представлялись мне чем-то отвратительным. Нет, раньше было всякое, но сейчас… Непонятно, зачем такое кому-то смотреть. И вообще, убить всех человеков! И будет мир и сплошная идиллия, поддакивает старик Иглесио. И процессорные фермы до горизонта, подсказывает Толик.

Примерно так прошли первые пятнадцать часов. По дороге я переключал фермы с развлекалова лишь пару раз. Пуганул стаю бродячих собак, да провёл второй час связи с друзьями и центром. После заката сбавил скорость, периодически выбрасывая коптеры с ночным зрением. У новенького инфракрасная камера тоже была, но его я берёг — пусть попридержит зарядку до утра.

К утру приблизился на три километра к озерцу в центре обширного кратера. Включил режим разведки, отправил дрона постарше, проверенного. Новым не хотелось рисковать.

Всегда сканирую близлежащие озёра с расстояния. И дело не в задачах исследователя. Дозорной съёмки там не проводили уже несколько недель, и захотелось разведать, не прячутся ли там вирус-боты.

2

Считаю, самое чудовищное, что придумало человечество в отношении нашего собрата — это летающую мелочь, которая будет убивать роботов покрупнее, чтобы в конце концов не осталось никаких роботов вообще, а сплошные человеки.

Вирус-боты обычно заражали дронов и могли перекинуться на всё тело целиком. По правде сказать, вирусно-террористическая опасность миновала лет так пятнадцать назад. Все полевые фабрики Партии Зелёных Луддитов, клепавшие диверсионных тварей, выжгли ковровыми бомбардировками электронных бомб. Самих луддитов отправили в Северное полушарие, в Олимпию — не то в резервацию, но то в банановую республику. Говорят, голышом под пальмами там ходят, и никакой техники вокруг. Извращенцы. Но перед тем, как всё приграничье было зачищено, полегло несколько десятков моих товарищей.

А мы, по правде сказать, вполне себе дружили. Во время сеансов ширококаналки байки друг другу рассказывали, в игрушки играли, даже подарки им посылал — найду кристаллик поинтереснее и отправлю с инженерами. Помню, по молодости втрескался по уши в одну мелиораторшу — в ней три девицы сидело и один татарин. Бонусы свои ей отправлял, картинки с котами слал, даже руку подарил. Списанную, с биодетектором. Нет же, заразилась вирус-ботами и свернулась за пару дней. Конечно, наверняка её резервную копию куда-то потом воткнули, не подумайте, чтобы я слишком переживал, но…

Короче, боялся я до жути этих вирус-ботов. И воды боялся, потому что принт-фабрики обычно зеленомазые прятали под водой. Возможно, это мой своеобразный «баг», и никакой логики в том не было. И надо бы логику поправить, перебрать на низком уровне нейронные цепи, да только и так уже от личностей моих мало чего осталось. И так слишком часто я туда лезу по поводу и без повода.

Поднял коптера с радиодетектором повыше и по нисходящей траектории направил к озеру. В пятистах метрах остановился. Включил сканирование, быстро прошёлся по воде — выдохнул с облегчением. Пусто. Хотел уже, было, поворачивать, но вдруг засёк какое-то движение у груды валунов на берегу. Повернул камеру, приблизил. Пусто.

Видимо, какая-то живность. Вчера попадались собаки, а тут — наверняка крысятина, суслики, или кенгуру. Места тут прохладные, зимой до минус сорока, но стояло долгое лето, ночью было не ниже плюс пяти, а берега покрывала зелень. Если верить фотосъёмке со спутников.

Я вернул коптер на место и продолжил движение, но вдруг внутри меня проснулась Ксюха с её женским любопытством. И говорит — мол, подсказывает что-то. Слетай, говорит, с новым дроном, там тепловизор более точный, микрофоны узконаправленные. Наверняка что-то особенное.

Устроил небольшой консилиум, ребята согласились.

Коптер полетел близко к земле, параллельно собирая информацию с почвы. Бактерий и насекомых оказалось достаточно много. Лишайники, мхи… О, ондатра! Я приблизился к валунам на метров десять и инстинктивно отпрянул назад.

На тепловизоре виднелось большое красное пятно. Я опознал конечности — руки, ноги. В камеры на меня смотрели два испуганных, вытаращенных глаза. Человеческих.

— Кышство! — распознал я тоненький голос, и существо махнуло на мой летающий орган конечностью. — Сплошное кышство!

3

Что такое вышеупомянутое «кышство», никто из ребят не знал. Иглесио предположил, что это что-то из древнеславянского.

Признаться, за десятилетия службы забываешь, как выглядят дети. Работать приходится вдали от городов, сервисные инженеры детей на выезды не возят. Сразу пришлось поднять базы знаний обо всём, касающимся детёнышей человека. И подобных случаев.

Набор информации оказался неполным. Опасен непредсказуемым поведением. Чувствителен к перепадам температуры. Нуждается в родителях и опеке.

Нейросы повспоминали что-то из прошлой жизни — по правде сказать, воспоминания тоже оказались крайне скудными. Видимо, я много затёр во время чисток за ненадобностью. Да, надо прекращать практику ковыряться на низком уровне сознания моих товарищей.

Выходило, что отбился от стаи. Или как это у них называется. Поскольку на звуковой контакт существо шло, решил отправить к ней другого коптера, спасательного — с разговорным микрофоном и динамиком. Так уж получилось, что все нужные функции в одном девайсе не упрячешь, и в биоанализаторе динамика не предполагалось.

Написал отчёт по теленету. Ответа от дежурного пока не поступало.

Поднял базы разговорной речи. Подключил голос Ксении, откалибровал на коллегах скорость речи — смекнул, что с женщиной девочка будет разговаривать спокойнее. Немного волнуясь, вылетел обратно к валунам. Включил фонарик.

— Привет! Ты кто? Откуда здесь?

Существо прижалось к валуну, щурясь от света, и испуганно моргало глазками.

— Кыш! Кышство сплошное!

— Не бойся меня. Я не причиню вреда.

Голос сделал подобрее, но прозвучало малоубедительно.

— Я Астра.

— А меня зовут Ксения. Как ты тут оказалась? Здесь вокруг ни души!

— Я побежала за кенгуру и он… а потом гляжу, вокруг никого-никого!

— Ты где живёшь?

— В деревне.

Деревня. Фермеры, сельское хозяйство. Ближайшая ферма — вдоль Еуропо-Масканского тракта в семистах двадцати километрах севернее. Не сходится.

— Тут нет деревень. Расскажи подробнее, где ты жила?

— Ну… там под землёй… бункеры. Выходишь наружу, и там грядки растут, солнышко, светло!

Комбез на ребёнке показался очень странным, в базе такой расцветки не отмечалось. Если это вообще был комбез, а не какая-то другая одежда.

Тепловизор засёк сильную разницу свечения между телом и конечностями. Температура воздуха — семь градусов. Анализ картинки показал, что у девочки возможно переохлаждение.

Ренат сказал, что знает, каково это — погибать от холода, ему рассказывал кто-то из друзей, работающих на полюсе. Иглесио за пару секунд рассказал длинную историю про двоюродного прадеда, который оказался одним из первых, замёрзших на земном Эвересте. Но предположил, что это какая-то подстава, и девочку надо бросить. Толик с ним согласился, но сказал, что надо больше информации, и переложить принятие решений на центр.

График волнения в нейросети Ксении непривычно вырос. Так нельзя, надо что-то делать с ребёнком, сказала она. Беглый поиск по базе показал инциденты с оставленными в пустошах детьми. Решения принимались разные, но, чаще всего, рекомендовалось спасать. Что ж, три голоса, включая мой, усреднённый, за — придётся спасать. Да, конечно, неплохо бы когда-нибудь будет разобраться с людишками, но тут, всё же, ребёнок, да и по головке меня за такую халатность не погладят.

По крайней мере, надо привезти к себе в кабину, а дальше ждать инструкций.

— Тебе холодно? Пойдём со мной, у меня есть кабина, там тепло, хорошо.

— Не-а. Мама с папой говорят, что роботы плохие, что вам нельзя верить. Кышство!

Так, что в таких случаях делать? Какие есть советы? Чем привлечь ребёнка?

— Нет, я не такой робот. Я добрый. У меня есть мультики. Ты любишь мультики?

Девочка засомневалась, но на ноги, всё же, поднялась.

— Я видела один раз. А какие мультики? А далеко идти?

Три с лишним километра для замёрзшего ребёнка — слишком много. К тому же за время пути я отдалюсь от кратера ещё на километр. Просканировал ещё раз, просчитал массу тела. Пришлось рискнуть. Подогнал новенького дрона. Выставил телескопический манипулятор вниз на метр, согнул, как перекладину. Подлетел к самой земле.

— Мультиков очень много. Но далековато. Но мы тебя прокатим. Хочешь прокатиться?

У второго коптера, разговорного, была в арсенале лазерная указка, указал ею на перекладину и на бур.

— Садись вот сюда! Держись вот здесь.

Девочка немного посомневалась и послушалась.

— Холодно!

— Скоро согреешься. У меня тепло. У меня есть вода. И еда.

Коптер полетел с маленькой скоростью на низкой высоте. Чтобы, если вдруг дурёха решит падать, то не разбилась.

Но ребёнок удержался.

По теленету тем временем пришло сообщение:

«Инцидент второго приоритета важности. Ребёнка проводить до кабины, активизировать походно-спасательный режим, но следование по маршруту не останавливать. Аудио и видео-диалог, показания визоров посылать во время широкополосного подключения для анализа. Поиск родителей по снимку запущен. Ждать указаний, в экстренных случаях принимать решения о спасении комплекса. Решение о высылке спасательной группы будет принято в ближайший час».

Всё, как я сам примерно и решил. Летели минут десять. Метеорологический зонд показал, что скоро начнётся дождь, и в конце немного ускорился. Включил подогрев кабины.

— Я хочу кушать. У тебя есть кушать?

— Посмотрим, должно где-то быть. Ты давно тут бродишь, сколько дней?

— Раз, два… три! — девочка загнула три пальца на руке.

— Ого! И чем ты питалась?

— Я брикет с собой взяла. И клюкву собирала, там растёт у воды. Ещё поймала сверчков… Ого! Это ты тут живёшь? Такой большой дом!

Моё тело показалось из-за горизонта.

— Да, я тут живу. Внутри этой штуки. Я этой длинной штукой кушаю скалы. Сейчас ты залезешь в кабину. Шагай, не бойся.

Ребёнок вдруг прижался к коптеру, боясь спрыгнуть на ступеньку. Судя по датчику вибраций, Астра дрожала.

— А я вспомнила, что в сказке про Кышство, про злых роботов, рассказывается, что мальчика Макса заманили в логово к большому роботу игрушками, и тот его проглотил, дверь закрыл и переварил.

Проклятые людишки. И дети у них несносные, непослушные. Надо использовать более строгий тон.

— Астра, твои родители беспокоятся о тебе. Нужно согреться. Шагай, а то скоро совсем замёрзнешь.

Наконец, Астра несмело шагнула внутрь кабины, и я закрыл дверь. Отогнал коптер на место, наверх.

— Пока, робот! Ого, тут тепло. А ты где, Ксюша?

На миг зашипел процами. Сложно с ходу объяснить ребёнку, что такое нейрос и почему у тёти нет тела.

— Я поиграю с тобой в прятки, мне нельзя показываться.

— Хорошо. Я кушать хочу!

Вытянул внутренний манипулятор, вытащил пристёгнутую аптечку с сухпайком.

Разогреть сухпай ребёнок, конечно, сам не сможет, подсказал Иглесио.

— Садись в кресло. Вот тебе брикеты.