Икосаэдр 2.0

Трехдюймовый рецидив (часть 2)

Карел спешит — не потому, что задержался, а потому, что все надо сделать быстро. Он идет на встречу с одним из своих зарегистрированных друзей. Всего в том самом «толерантном круге оптимального общения» семеро человек, с кем Карелу дозволяется «вступать в диалог на любые темы, используя уменьшенную дистанцию, совместно заниматься спортом, развлечениями, за исключением деяний, составляющих сексуальный характер и ущемляющих права…» и далее по тексту Рекомендаций. Из семерых — одна женщина, с которой запрещено общаться живьем, один инвалид-индус с проблемами веса, и лишь двое живут в Белгороде.

Анри — самый молодой из друзей Карела. Этому лысоватому толстому бородачу всего двадцать девять, хотя выглядит он на сорок. В его крохотной квартире беспорядок, который раньше называли «холостяцким», странным образом уживается с коллекциями антиквариата, тропической экзотики, старого компьютерного «железа» и прочими странными штуками. Для своих лет Анри зарабатывает очень много.

— Никак не могу привыкнуть, что ты развелся. — Карел пожимает руку и плюхается в кресло напротив огромного старого телевизора. — И как тебе живется без супруги?

— Нормально. — Анри, усмехнувшись, показывает на гигантскую стопку древних порножурналов на тумбочке, за которую в силу их шовинистичности запросто могут посадить. — Я не смог полюбить кусок железа, как ни пытался. Надеюсь, после развода ее утилизировали. А ты когда разведешься? Или пока терпишь?

— Я же говорил, почему мне пришлось жениться, — отмахивается Карел. — В крупных корпорациях неженатых не берут.

— Работай на себя. — Анри махнул на гору хлама, которая его окружает. — В Особых Зонах, вроде нашей, у малого бизнеса еще есть хоть какие-то шансы.

Карел мрачно хмурится.

— Шансов нет ни у кого. Ты лучше скажи, у тебя еще трехдюймовых дисководов не осталось?

— Обижаешь! У меня их еще штук пять лежит. Две тысяча двадцатого года, самые последние.

Анри подходит к огромному шкафу и начинает рыться в нем, коробки, бросаемые им на пол, создают небольшую горку.

— Ты не торопись, я просто спросил. Мой пока работает нормально. Просто я тебе принес кое-чего.

Карел расстегивает потайной кармашек в сумке и передает другу трехдюймовый конвертик.

— О! — Анри кивает, заговорщически прищурившись. — То самое?

С порога его валят на пол, надевают наручники и усаживают на диван в прихожей. Там же на столике расположена походная лаборатория: половина техники позаимствована из выпотрошенной студии Карела, половина — планшеты, какие-то датчики с проводами — принесена Комиссией.

…Хорошо тому живется,

У кого одна нога:

И обувки меньше рвется,

И порточина одна.

Девки любят комбайнеров,

Бабы любят шоферов.

Девки любят из-за славы,

Бабы любят из-за дров.

Девки по лесу гуляли

И поймали зайца.

Целый день они искали,

Где у зайца яйца.

Сорву аленький цветочек,

Приколю его на грудь.

Это ты, товарищ Сталин,

Вывел нас на верный путь.

Очень страшно на войне,

На войне Афганской:

Мины — рвутся, весь в г… е

Флаг американский!..

Карел сидит на своем домашнем диване и пытается вспомнить, где он видел раньше выражения лиц двух членов Комиссии, нависших над ним. Похоже, в каком-то старинном киберпанковом фильме — там были такие же одинаковые безликие люди в пиджаках с руками, заложенными за спиной. В стороне стоит жена — разумеется, без тени раскаяния на лице, хотя это она впустила их. Приказ разработчика есть приказ. Рядом с ней — крепкий охранник в кевларе и старичок-эксперт, колдующий с техникой. Он, похоже, единственный, у кого есть чувство юмора — непонятно, то ли он знает русский язык, то ли просто тихо посмеивается от нелепо-забавного аккомпанемента. Распознаватель речи, подслушивающий аудиоканал с ноутбука Карела, периодически мигает красным — программе непонятно значение половины слов в куплетах.

— Что это? — спрашивает стоящий справа комиссар, кивая на звучащую лоубитную музыку.

— Частушки. Сатирические куплеты на русском.

— Вы признаете факт своего участия в создании произведения?

Карел усмехается:

— Конечно. Разве вам не заметно, что голос — мой?

— Кто еще участвовал? — теперь в разговор включается «левый».

— Мне они все известны под никами.

— Вы лжете. — Стоящий справа показывает страницы на планшете. — Это ваши друзья. Незарегистрированный круг общения из закрытого форума «Лоубит». Вы занимались совместным музыкальным творчеством и незаконно распространяли его, создав преступное сообщество. За последние два года вы изготовили и распространили еще два подобных носителя общим тиражом тридцать шесть экземпляров. Итого — три эпизода преступления. Трех участников, включая программиста вертолетов, мы уже засекли. Назовите нам, пожалуйста, имена остальных.

— Осталось всего двое, не считая десятка покупателей. Потрудитесь отыскать их сами, чего вам стоит.

Комиссары кивают.

— То есть вы отказываетесь сотрудничать с правосудием? Вы догадываетесь, что вам грозит?

— Вполне.

Прозвучало убедительно — морально Карел уже приготовился «гнить в лагерях», как говорили в старину. Тем временем звучит последняя частушка, и мини-альбом на «флоппике» заканчивается.

— Господин Руфус, перевод текста осуществлен?

— Да. — Старик прекращает улыбаться, его лицо становится строгим и даже суровым. — Анализатор дает восемьдесят пять процентов переводимых фраз, из которых шестьдесят процентов расценены как экстремистские, нарушающие права, пятнадцать — потенциально нетолерантные. Нарушение прав инвалидов, растений, животных, сексуальных и национальных меньшинств, пропаганда сексуальных отношений, экстремизма, покушение на исторические символы демократии… ну и, разумеется, использование запрещенного языка.

— Все ясно, — кивает «правый». — Да, добавьте к этому нарушение правил использования коптеров и то, что я уже перечислил.

Старик ковыряется в своем планшете, затем спрашивает:

— Выставляю на судебное голосование?

Комиссары мельком, по диагонали читают заключение эксперта, скрепляют дело электронными подписями и командуют:

— Выставляйте.

Комиссары наконец-то присаживаются на диван, просят у жены Карела чашечку кофе. Карел расслабленно откидывается на спинку дивана и наблюдает за медленным изменением двух столбиков на экране планшета. Не то чтобы он на что-то надеется — просто ему интересен сам судебный процесс.

Анри весь дрожит. То ли от холода — в капсуле достаточно прохладно, несмотря на наличие климат-контроля, то ли от нервов.

— Это конец. Говорят, там по улицам ходят волки, — наконец подает он голос. — И половина сидит за убийства.

— Плевать, — отзывается Карел из своей капсулы. — Так даже интереснее.

— Чего⁈ — восклицает Анри. — Тебя что, ничуть не беспокоит, что там мы запросто можем сдохнуть?

— Лучше сдохнуть в Особой Зоне для нетолерантных третьей степени, чем медленно гнить в «свободном» мире.

— Там же тюрьма! Резервация! Остров-концлагерь! Полтора миллиона отрезанных от мира голодающих дикарей! Боже, зачем только я влез во всю эту историю…

Карел не выдерживает:

— Хватит ныть! Ты еще ничего не видел и судишь по байкам из Сети. К тому же ты моложе и крепче меня, это мне надо говорить о злой судьбе.

— Знаешь, почему такие, как мы, несчастны? — спрашивает Анри. — Мы просто слишком много читаем исторических материалов. Мы знаем, как было тогда и как стало сейчас. Знаем, что такое настоящая свобода, что такое свобода творчества. Возникает чувство, что мы родились не в ту эпоху. Сейчас вообще мало кто умеет читать, и потому никто не чувствует…

— Кончаем разговоры, — голос пилота в наушниках прерывает монолог Анри. — Ну что, господа парашютисты, счастливого вам приземления!

В иллюминаторе внизу проплывает тонкая полоска пролива, пересеченная вдоль барьером. Самолет начинает снижаться.

— Я боюсь высоты! — вскрикивает Анри, и секунду спустя его капсула отстреливается вниз. Карел хватается за поручни и мысленно ведет отсчет: «Один… два… три… Свобода!»

Когда они выбираются из парашютных капсул и добираются до ближайшей дороги, уже начинает темнеть. Дорога узкая и пустая, хоть и не выглядит заброшенной. Спустя минут пять ожидания, мимо проезжает древняя фура, грязная, чадящая дизельным двигателем. Водитель не останавливается. В другое бы время и в другом бы месте Карел с Анри удивились столь расточительному расходованию углеводородов, но они слишком уставшие, чтобы это даже просто обсуждать. Через пару минут ожидания на обочине они решают идти в сторону, из которой она приехала — судя по картам, там должен быть населенный пункт с русским названием Углегорск.

За двадцать минут пути — тройка автомобилей, бензиновых и древних настолько, что, казалось, их угнали из музея. Один водитель останавливается и задает какой-то вопрос по-русски, но Карел плохо понимает местный разговорный диалект. Пока он вежливо здоровается и пытается объяснить водителю на английском, тот машет рукой и уезжает.

— Негостеприимно что-то, — Анри подхватывает рюкзак с дороги.

— Что ты хочешь, мы пока еще не «свои».

Темнеет окончательно. Начинает холодать. Еще через десять минут мимо них проезжают два джипа — новых, «гидрогениумных». Первый резко тормозит и поворачивает, перекрывая дорогу, второй проезжает чуть дальше и останавливается.

Из ближнего джипа выходят два молодых парня в камуфляже с винтовками. Один наставляет ствол на Карела и Анри. Карел напрягается, готовый бежать в сторону кустарников, но все обходится — второй военный командует опустить ружье и подходит ближе, здоровается за руку.

— Нашлись, наконец-то. Лейтенант Алекс Ищенко, рад приветствовать на территории Сахалинской Республики. А мы вас на всей зоне выброса искали. Вам что, не сказали ждать на месте патруля?

— Ничего не сказали, — пожимает плечами Карел. — Дали карты и сказали обратиться в ближайшие органы местной власти.

Парень усмехается.

— С таким же успехом они могли бы сбрасывать вас в Тихий океан. Похоже, их все меньше интересует судьба отпущенных.

— В смысле, заключенных?

Лейтенант смеется и приглашает в машину.

— Сейчас поедем в город, утром придете за документами и оружием, и я вам кое-что покажу.

Летнее кафе стоит почти на самом берегу бухты. Из ветхих динамиков у барной стойки играет рок-классика восьмидесятых годов прошлого века — простой и веселый, мощный мотив. Позади — небольшой, на двадцать тысяч человек, городок с невысокими домами, словно растворяющимися в лесу. С берега доносится смех играющих детей.

— Я обещал вам показать. Видите стену? — Лейтенант указывает на море. Там, в полукилометре от берега виднеется белая тридцатиметровая преграда, отделяющая остров Сахалин от остального мира.

— Видим, — кивает Анри. — Почти сразу заметил. Интересно, она глухая? Нигде не проплыть?

— Почему. Внизу оставлены «окна» для морской фауны, у портов есть ворота для судов. В конце концов, соорудить что-то и перелететь. Только смысл? Да, мы все еще зависим материально от поддержки западных фондов, но это они за стеной, а не мы. Это загнивающий мир закрыт от нас, от свободных людей. Скоро два миллиарда жителей центрально-африканской СПИД-резервации перебьют последних пограничников и рванут на север, в Европу. Начнется новое великое переселение народов. Миллиард индусов и полтора миллиарда китайцев с территорий, которые остались после Великой Ядерной, поплывут в Америку и Австралию. И только мы, «нетолерантные третьей степени», будем спокойно наблюдать за этим из десятка своих огороженных республик.

Звучит не сильно убедительно, но Карелу нравится. У него даже зарождается в голове пара музыкальных идей на тему великого переселения народов, но тут же он вспоминает, что здесь нет Интернета и заниматься музыкальным творчеством будет намного сложнее.

— Все равно, у вас тут все так… дико, — задумчиво произносит Анри. — Ходите с ружьями. Денег нет, еда по талонам. Доступ в Интернет от вас заблокирован…

— Зато у нас сохранен традиционный брак, — парирует Алекс. — Вот мне — двадцать пять, я женат уже три года, у меня двое детей. Мальчик и девочка. И воспитываю я их сам.

— Не знаю. — Анри усмехается. — Для меня это тоже дико. До сих пор не могу привыкнуть, что женщине на улице спокойно можно глядеть в глаза и ничего за это не будет.

— А вы… натур алы? — осторожно спрашивает Алекс.

Карел и Анри кивают.

— Правда, если можно называть натуралами людей, которые полжизни спали с роботами, — усмехается Карел.

— Ничего, какие ваши годы. Научитесь и с бабами. В прошлом году мы поженили восьмидесятилетнего бразильца, сосланного за прилюдное чтение стихов. Кстати, по поводу искусства…

Лейтенант вытаскивает из кармана плеер и протягивает наушники: левый — Карелу, а правый — Анри.

— Что там?

— Частушки на русском с жутким немецким акцентом. Очень популярны в последние месяцы. Записали какие-то тайные фанатики из Европы и распространяли на дискетках, смельчаки. Нескольких, по слухам, уже высадили в Южно-Сахалинске. Хотел бы я с ними пообщаться…

— Кажется, ты уже познакомился с одним из этих фанатиков, — смеется Анри и хлопает Карела по плечу.