Хозяин теней 4

Глава 17

Глава 17

А для лечения болезней суставов используйте смесь профессора Шумме. Дождевых червей, предварительно очистив от земли и грязи, поместить в чистую бутылку и испечь, после чего перемолоть и смешать с вином. Выдавать больному по 30 капель. Самое главное, соблюдать пропорцию: сто червей на ⅞ бутылки вина.

Народный лекарь [1]

— Господи, какой ужас, — Светочкин голос звенел на всю палату. И тянуло бы поморщиться, но умирающим и бессознательным морщиться не положено, поэтому просто лежу. — Я, когда услышала, так просто ушам своим не поверила! Прорыв и прямо на фабрике…

Палату нам выделили новую, поближе к выходу и невеликую, зато на двоих. Метелькину кровать поставили у окна, потому что ему свежий воздух надобен, а вот мою — поближе к стене. В стене, что характерно, пряталась печная труба, и потому сама стена была тёплою.

Алексей Михайлович выжил.

Мы тогда до утра просидели, как-то в тишине и собственных мыслях. Карпа Евстратовича, конечно, от этих мыслей корёжило, он то и дело на меня поглядывал, явно сдерживая вопросы. А вот Михаил Иванович молился. И судя по тому, что рядом с ним находиться было неуютно, молился от души.

Ну а пациент… что сказать.

Лежал себе смирнёхонько. Порой даже начинало казаться, что всё, что уже можно и звать кого, чтоб время смерти зафиксировали. И тогда я ли, Карп Евстратович касались бледных рук, убеждаясь, что всё не так плохо. Жар спал ближе к рассвету. Тогда же и дыхание выправилось, сделавшись глубоким и ровным.

Ну а потом уже мне сказали:

— Думаю, вам стоит вернуться в палату. Михаил Иванович, как-то это всё надо будет объяснить. Правдоподобно. Насколько получится, чтобы правдоподобно. Сами ведь понимаете.

Михаил Иванович кивает, мол, именно, что понимаю.

Оно и мне понятно, что воскрешение вчерашнего покойника — изрядное событие.

— Молитва и вера творят чудеса, — Михаил Иванович не без труда поднялся с колен. — Но пока, думаю, лучше будет если известие о… чуде не разойдётся далеко.

— Пожалуй, что так, — согласился Карп Евстратович презадумчиво. — Но надолго утаить тоже не выйдет. Даже если сейчас ограничим доступ, то всё одно… не та фигура, чтобы тихо получилось вернуться. Слишком многие сейчас за ним следят.

И вовсе не потому, что на выздоровление надеются. Скорее уж смерти ждут, пусть Карп Евстратович и не скажет этого вслух.

— Его переезд в госпиталь и без того сочли знаком…

— Конца? — не удержался я.

— Именно. И полагаю, многие ожидают, что вопрос решится в течение двух-трёх дней.

Вопрос лежал тихонько. Два-три дня? Хрен вам. Я вообще крепко подозреваю, что вопрос со здоровьем Алексея Михайловича решился кардинально. И не так, как ожидающие рассчитывали.

— И эти два-три дня надобно использовать наилучшим образом, — Карп Евстратович поправил сетку для волос, которая съехала набок. — Если, конечно…

Он замолчал, явно не желая озвучивать сомнения.

— Он очнётся? — я всё-таки сказал это вслух. — Должен…

Вопрос не в том, очнётся ли. А в том скорее, кем он очнётся. Но это уже не мне выяснять.

— Хорошо. В таком случае… что медицина бессильна, это все знают, — Карп Евстратович дёрнул сетку и сунул её в карман. Сам же, взъерошив волосы, которые поднялись дыбом, продолжил. — Но вот если и вправду в сторону веры повернуть? Скажем… молебен заказать во здравие? В Синоде? Чтоб по всем церквям? Или… к мощам? Реликвия…

Он отходил и снова начинал мыслить практично. Хотя сетку вытащил и начал мять, перебирать, точно чётки.

— Допустим… попросить, чтобы принесли… крест какой-нибудь? Или вот икону… даже не к нему, но в госпиталь?

— Во исцеление пострадавших от взрыва? — протянул задумчиво Михаил Иванович. — Вполне может получиться. Савелий, ты иди, отдохни, а то тут мы надолго. А ты умаялся весь. Только… ты целиком иди, добре? И свою зверушку придерживай на всякий случай. А то меч разящий, он и сам собою разить может, без особого разбирательства. Особенно, когда в таком от состоянии… а мы уж тут побеседуем. Есть неподалёку икона одна, из числа новообретённых…

Уж не тех ли? Хотя… я дальше слушать не стал. Совет-то дельный. И спать охота.

— … её аккурат той неделей в храм доставили. Свет в ней крепкий, и если объявить…

Я тихонько вышел, кивнул паре казаков, застывших у дверей палаты, и отправился к своей. Метельку вот разбудил.

— Чего? — вскинулся тот и опять кашлять начал.

— Ничего. Вроде вышло, только… опять через задницу.

— А… — Метелька сплюнул комок слизи. — У тебя всё через задницу…

А может, не на Алексея Михайловича надо было тратить кровь ангельскую? Или хотя бы малую частицу Метельке отщипнуть? Чтоб его изнутри светом тоже так прожарило. Правда, кажется, Алексею Михайловичу процедура удовольствия не доставила. Да и… вот не факт, что то, что очнётся, будет прошлым Алексеем Михайловичем.

Как-то они, крылатые, не больно на людей похожи.

И жаль, если так. Хороший ведь мужик. Был. Надеюсь, что и остался.

— На от, попей, — я налил воды в кружку, благо, графин и кружки в палате имелись. — Отпустит. Как ты…

— Николушка сказал, что ещё пару дней и забуду, что такое болезнь. Правда, прописал творог есть. А я его не особо-то люблю…

— Раз прописал, значит, будешь есть.

Метелька воду допил.

И хотелось поверить этому вот пухлому целителю. Но я молча забрался в свою постель и глаза закрыл. А утром нас разбудили с известием, что выгонять-то не выгоняют, раз уж мы крепко больные и почти при смерти, но переводят в другое место.

Только для начала целитель самолично замотал мне голову. Потом попрыскал бинты чем-то, отчего запахло ядрёной химией. Потом также замотали и руку, чтобы красиво сунуть её, негнущуюся, в повязку. В общем, вид стал вполне себе героически-поверженный. Ну а там уж и на каталке вывезли.

Лежать.

Я и лежал. Вообще, говоря по правде, отрубился сразу. Ночь бессонная, да и до неё высыпаться не доводилось. А тут одеялком прикрыли, со стены тепло идёт, ну и сморило.

Проснулся уже от голоса.

И ладно бы сестрицы, так нет же ж.

— А как ты узнала, где нас искать? — Метелька молодец, правильные вопросы задаёт.

— Так… в газетах же писали.

— Про нас?

— Про то, что всех пострадавших доставят в Жандармский… то есть… в госпиталь святого Варфоломея, — она чуть сбилась и смутилась. — А он совсем-совсем ничего не слышит?

— Так, в беспамятстве. Сперва ещё в своём уме был, а потом, как второй раз рвануло, то и засыпало. Этот, который из жандармов, вроде щита поднял, поэтому и вовсе выжили. Но пока копали, так Савка и выдохся. Ему вон тоже по башке прилетело.

Врать мы решили в меру. Звучало, как по мне, вполне правдоподобно.

— И что целитель? — выдыхает Светочка.

— А чего? Поглядел. Сказал, что мозги отшибленные и лежать надобно. Вот и лежим. Сперва там были, со всеми, а тепериче вот сюда перекатили. Как надолго, не понятно. Ну, раз не гонят, то и хорошо.

— А прогнозы?

— Чего?

— Что целитель обещает?

— Ну… обещает, что поправится. Вроде как. Потом.

— А ты?

— А у меня чахотка, — произнёс Метелька преисполненным печали голосом. — Тут выявили. Вот и лечат. Свезло.

— В чём свезло⁈

Если она и дальше так орать станет, я точно не улежу. Она что, не знает, что раненым покой рекомендован?

— Так ить… выявили. Вылечат тепериче. Задарма.

— Это они от страха!

— Я их не пугал.

— Светлана имеет в виду страх перед общественным осуждением. Происшествие на фабрике попало во все газеты, — ага, стало быть, явилась она не одна, но с Симеоном. Я, чуть помаявшись сомнениями, выпустил Призрака. Но велел далеко не отходить. Всё-таки видеть и слышать куда приятнее, чем просто слышать.

А от палаты Алексея Михайловича мы теперь далеко. Глядишь, и обойдётся.

— И чего пишуть? — уточнил Метелька.

— Пишут, что из-за наплевательского отношения к рабочим случился взрыв в цеху. Многие пострадали.

— Чего? — Метелька аж сел в кровати.

— Машину сорвало с места, она придавила троих. Ещё семерых опалило паром. И потому случился прорыв!

Вашими, чтоб, стараниями. А Светлана ручками всплеснула, к груди прижала. И… она такая наивная? Или… или они не в курсе? Второе тоже вполне себе возможно. Особенно, если девица трепетная, не готовая к осознанию того, что борьба без жертв, в том числе случайных, невозможна.

А хороша.

Коса вон чуть растрепалась, волосы светлые облачком вокруг лица. Метелька и залип, уставившись, потом, правда, опомнился и буркнул:

— Не так всё было.

— А как?

Вот Симеон, тот явно знает больше, и нервничает. То и дело на дверь поглядывает, которая заперта. Сам же у окошка стал. И с рамой возится.

— Ты чего? — Светлана удивилась.

— Открыть хочу. Воздух тут спёртый. Дышать нечем.

А ещё сигать в открытое окно куда проще, чем в закрытое.

— Садись куда, — Метелька махнул. — А ты не трясись. Ничего мы про вас не сказали.

— Про… нас? А… — Светланка ресничками хлопает. А у меня такое вот чувство, будто мурашки под кожей бегут. И главное, сперва решил, что это от бинтов, что замотали меня с перебором. Или от жары — одеяло тёплое, стена тоже. Вот и взопрел.

— Не было никакого взрыва. Поначалу. Помнишь, собрание вчера?

Светланка кивнула.

— На нём приходил такой мужик, смурной. И кашлял всё время. Чахоточный. Это из нашего цеха. Был. Его уволили…

— В этом вся суть. Фабриканты высасывают из рабочих жизнь и силы, а когда тех не остаётся, просто вышвыривают!

— Свет, ты… потише. Тут всё-таки жандармы лечатся.

— Я не боюсь!

Дура, что тут скажешь.

— Ты не бойся, ты не ори, — сипло произношу. — Башка трещит, а ты… пить…

Светлана тотчас вскакивает, чтобы напоить меня, несчастненького. И приговаривает, что я всенепременно поправлюсь, что нужно… в общем, дурь всё равно лезет, но хотя бы не на весь этаж слышна.

— Так что произошло? — а вот Симеона корёжит, он прямо прищуривается, будто примеряясь, не придушить ли меня подушкой. Ревность? Похоже на то.

— Так… — Метелька поёрзал, но продолжил. — Явился Анчеев поутру. Вообще до начала смены пришёл. Ну и мы тоже.

— А вы чего?

— Так… понятно, чтоб договориться с Митричем. Чтоб на машины нормальные поставил… ну, к нему можно было подойти, так, по-свойски. А тут этот. Бутылку какую-то под ноги кинул. Ну и себя по горлу хрясь. Кровищи было…

Метелькин рассказ пестрел многочисленными подробностями, которые он, кажется, на ходу выдумывал, ибо не извергала тварь пламени туманного. И не грозилась голосами человеческими душу из нас вынуть. Но слушали его внимательно.

— А потом уж машина и рванула. Мы едва до дверей доскакали. Там уж мужики высадили. И пока очухивались, то всё взяли в оцепление. Жандармы приехали… этот… как его… Карп…

— Отвратительный человек! — воскликнула Светлана.

— Чего? Нормальный. Вежливый даже. Тоже выспрашивал, чего да как…

— И вы… сказали? — а вот Симеон напрягся конкретно.

Сдаётся, про эти штучки, которые у Анчеева были, наш химик-недоучка знает побольше Светланки.

— Так… чего было, то и сказали. Про собрание не говорили…

— Почему же?

— А на кой оно нам? — Метелька подтянул полы халата. — Скажешь, так ещё в пособники запишут.

— Это правильно. Охранка лютует. Сейчас, говорят, любого по малейшему подозрению готовы в поднадзорные записать! — закивала Светлана.

Ну да, лютует.

Охранка.

Это они про коммунистический террор не знают. И если повезёт, то и не узнают.

— Дальше что было? — а вот Симеон от окошка отступил, к Метельке. И слушает жадно. А ещё взгляда с Метельки не сводит. И взгляд характерный, с прищуром. А у самого на физии — недоверие.

— Так… синодник приехал. Ему-то двери и открыли. Он молиться начал. И воссиял.

— Как? — Светланка тоже вот слушала и с неприкрытым восторгом.

— Обыкновенно. Видали когда-нибудь фонарь электрический? — Метелька не удержался.

— Видал, — подтвердил Симеон.

— Вот так и воссиял. Только не фонарь, а человек. Твари завизжали, да все и сгорели. Вот что значит, вера в Господа…

— Вера тут ни при чём! — это уж Симеон произнёс резко и даже зло.

— Не скажи…

— Скажу! Религия — это ещё один дурман! Она туманит разум народа, она обещает вечное счастье, но когда-нибудь потом, в грядущей жизни… — он и сам не заметил, как повысил голос. — Тогда как нынешние страдания объявляет едва ли не благом! Она проповедует терпение и смирение…

— А ещё тварей жарит, — перебил Метелька. — Серьёзно.

— Здесь дело не в религии, — Симеон расправил плечи, став будто больше. — А имеет место обычное взаимодействие энергий. Вы ведь не считаете божественной силой электричество! Или вот… не считаете, что паровозы приводятся в движение силой молитвы? Вы знаете, что внутри имеется двигатель и он работает по понятным законам!

— Потише, а? — я откинулся на подушки и глаза прикрыл.

— Может, целителя позвать… — Светлана поднялась было.

— Не надо. Просто… потише.

— И твари запредельные — это не порождения тьмы или света, это всего-навсего живые существа, возникшие в иных мирах. В мирах, условия в которых весьма отличаются от наших, и потому сами эти существа, вынужденные приспосабливаться, также отличаются от привычных нам животных. Но они не чудовища! Не большие, чем, скажем, лев или тигр, или даже кракен.

Симеон заложил руки за спину.

И грудь свою тощую выпятил.

— Невежество наделяет их ореолом божественной силы, светлой там или тёмной, тем самым закрывая путь к познанию! И возможно, во времена былые в этом имелся смысл. Человеческий разум слаб и тревожен. Он боится всего, чего не способен понять, и тогда вера стала единственным спасением…

Угу.

И ага. Два раза.

— Но сейчас настало время отринуть заблуждения…

— На кой? — прерываю я, потому что лежать, вдохновляясь чужими речами откровенно скучно.

— Что значит «на кой»? А на кой нам была Сибирь? Или Урал? Степи? Это… это новое пространство! Новые богатства, пусть пока столь же непонятные, как некогда нефть. Были времена, когда её просто поджигали, чтобы очистить поля. Вот…

Симеон резко повернулся от окна. надо же, а мальчик крепко вдохновился этим бредом. Вон, весь пылает, то ли от гнева за моё невежество, то ли от желания доказать мне, что я не прав. Второе вернее, тем паче, что на него, вдохновлённого, Светланка смотрит прямо с обожанием.

И Симеон под её взглядом расправляет крылья. В смысле, рисуется, павлин ощипанный.

— Так и теперь! Мы должны использовать открывающиеся нам возможности! И сейчас я говорю не об этих жалких потугах с фортами и разработкой, когда мы, уподобившись жалким ворам, проникаем в чужой дом через заднюю дверь, чтобы утащить всё, до чего рука дотянется, хоть бы и была эта лишь куча тряпья и драные сапоги…

Он выдохнул. И покосился, слушаем ли.

Слушаем.

Прям-так внемлем. Я вон глаза прикрыл, потому что болен и с открытыми глазами премудростям внимать тяжко. Подумалось, не застонать ли. Но мысль я отбросил, поскольку стоны явно привлекут внимание Светланки и человека с мысли опять же собьют.

А мысли у него интересные. И вот сомневаюсь, что сами в голове кудрявой зародились.

— Мы должны войти в этот мир хозяевами…

— Так… а если там уже есть хозяева? — Метелька озвучил вопрос, который на языке вертелся. — Воров, кстати, тоже ловят и бьют, чтоб неповадно было. Даже за драные сапоги. А уж того, кто в мой дом явится, чтоб в нём порядки свои завесть, я и вовсе схороню.

— Да это просто образ! — Симеон хлопнул себя по лбу. — И нет там хозяев! Нет там существ разумных!

Вот тут я бы мог поспорить.

Крепко так.

Тьма внутри булькнула и судя по ощущениям, она была за то, чтобы этого балабола сразу сожрать. Тогда и спорить не придётся.

Радикальный способ.

Нет, он нам нужен. Точнее тот, кто за ним стоит. Может, не прямо так за Симеоном, уж больно мелкая он рыбёшка, но вот где-то там, в тени, прячется тот, кто эту идею в массы двинул.

— Уверен? — Метелька вот сел и ногой качнул. На нём халат, правда, не домашний, как на жандарме или Михаиле Ивановиче, но больничный, серый, перепоясанный серым же поясочком. Халат великоват, а потому, даже перепоясанный, съезжает с тощих Метелькиных плеч.

— Уверен. Нет никаких свидетельств тому! Люди контактируют с так называемыми тенями уже не одну сотню лет. И прояви хоть какая-то из них признаки разумности…

Желание сожрать усилилось.

Вот можно ли считать обиду признаком разумности? Хотя нет, не обиду, но факт, что Тьма прекрасно понимает человеческую речь.

— А ангелы?

— Это тоже энергетические сущности! — Симеон крутанулся и осмотрелся. — Писать здесь не на чем?

— Так палата же, — Метелька пожал плечами.

— У меня есть тетрадь, — Светлана потянулась к полотняной сумке, которая стояла у кровати. — Я же собираюсь потом к Емельиным. У них младшенький просто удивительно толковый мальчик! На лету схватывает! За две недели буквы выучил и уже читает…

— Давай сюда, — Симеон вырвал тетрадь из рук.

— Извини, я…

— Вот, смотри, — он сел на кровать Метельки. — Это наш мир.

Я выпустил Тьму, потому что мне тоже хотелось посмотреть, а ей, если не сожрать этого блаженного, то хотя бы понюхать. Запомнить. На будущее. Запоминать я не запрещал, потому что будущее и вправду — вещь неопределённая.

Так они и встали по обе стороны кровати. Тьма с одной стороны, Призрак — с другой. Он на разумность не претендовал, но человек ему тоже не нравился. Симеон раскрыл тетрадь на середине и намалевал химическим карандашом круг. Круг вышел кривобоконький, но это так, придираюсь.

— Вот мир вышний, — появился второй круг, пересекавший первый. А чуть ниже третий, который тоже пересекался с первым. Прям почти олимпийская эмблема вышла. Только обрезанная, — И мир кромешный, хотя исходя из семантики слов, они оба кромешные, то есть лежащие за кромкой.

— Чего?

— Ничего, — взгляд, который бросил Симеон на Метельку, был полон превосходства. Надо же, а мне он показался нормальным парнем.

Показался.

— Будем опираться на факты. Факт первый. Оба мира чужды нашему. Они существуют по собственным законам. Вот как у нас есть законы физики и химии… понимаешь?

Метелька нерешительно кивнул. И почесал брюхо.

Вот спорю, что он нарочно это. Прекрасно он знает и про физику, и про химию, и про иные науки. Кое-что в наши головы вложили, да и продолжают вкладывать.

— Главное, что в этих мирах есть то, чего нет в нашем. Новый вид энергии, который люди тёмные в силу нехватки знаний нарекли магией.

— А это не магия?

— Это просто способность некоторых людей взаимодействовать с энергией миров. Тот же целитель черпает силу из воздуха, изменяет её своей волей и передаёт тебе, исцеляя уже твоё тело, — Симеон выдохнул и посмотрел на рисунок. — Эта способность, если верить хроникам, возникла не сразу. Скорее всего люди изменились под влиянием энергетических потоков с той стороны. С обеих сторон. Это вполне согласуется с теорией Дарвина. Слышали?

— Не, — ответил Метелька.

— Сёма, ну откуда им про Дарвина знать? — произнесла Светлана с укоризной.

— Точно, — а вот Симеон явно обрадовался. Нет, если он сейчас ещё про Дарвина задвигать станет, я не выдержу. — Не важно. Главное, что способности появились. И закрепились. Хотя и не у всех. А значит, что?

— Что? — послушно спросил Метелька.

— Значит, поместив людей в определённые условия мы можем вызвать определённые изменения…

Чего⁈

— А главное, представьте, какие перспективы перед человечеством откроются, если эту энергию использовать не стихийно, но обдуманно⁈ Если изучать её. Ставить опыты…

— На людях? — я всё же не удержался.

— Какая разница… эти земли, они по сути ничьи. И в то же время — это шанс! Шанс для человечества измениться! Там нет власти царей и попов, там нет бояр и аристократов, там…

Благодатные поля, посеред которых текут молочные реки с кисельными берегами. Бери и черпай.

— … там истинная свобода. Возможность с нуля создать общество совершенно нового образца…

Только кто и чем за это платить станет?

Хотя звучит красиво. Как там пелось? Земли новые — tabula rasa. Расселю там новую расу — Третий Мир — без деньги и петли, Ни республики, ни короны…[2] помнится, финал у этой истории был так себе.

— Сёма, — Светлана решительно поднялась. — По-моему ты увлёкся.

И поглядела так выразительно-выразительно.

Отчего Симеон смутился и сказал:

— Да… извините. Я, кажется, утомил…

Ещё как.

Хотя и подумать есть над чем.

— Да не, тут всё одно больше заняться нечем, — Метелька протянул тетрадочку Светлане. — Тоска смертная…

Он явно хотел добавить ещё что-то, но дверь в палату открылась.

— Доброго дня, — раздался женский голос, а я мысленно подавил вздох. Ну, конечно, надо было понять, что сестрица не усидит на месте. — Не помешала?

[1] Рецепт вполне реальный, насколько действенен, не знаю. Но читая подобные рецепты, поневоле начинаешь ценить современную медицину

[2] «Юнона и Авось». Очень люблю это произведение, которое как по мне, совсем не о любви, а скорее о попытке мужчины-идеалиста отыскать свой собственный путь.