Глава 8
Утро в Линдхайме началось с тумана, похожего на тёплое молоко. Он просачивался сквозь ставни, окутывал мостовую, сливался с дымом печей.
В городе шептались: лавка фрау Браун открыта и после управы. Одни восхищались, другие ворчали, но почти все заглядывали — «на запах».Ирина стояла у прилавка, в руках у неё был новый флакон — прозрачный, как утренний воздух. В нём плескалась розовая жидкость, переливающаяся мягко, словно рассвет.
— Ханна, — сказала она, — сегодня начнём то, что я давно хотела. «Женскую воду». Для лиц, рук, шеи. Без золы и грубости.— Фрау, если узнают, скажут — ведьма.— Пусть говорят. Женщина, пахнущая розой, страшнее ведьмы.Она улыбнулась, но в улыбке мелькнуло напряжение: её лавка теперь была не просто аптекой, а символом перемен. И каждый, кто приходил, приносил не только монеты, но и взгляд — одобрительный или подозрительный.
---К полудню явился Фогель. Сегодня без плаща, в жилете, аккуратный, с пером за ухом.
— Фрау Браун, — сказал он сухо, — в город пришёл гонец от бургомистра.— Неужели новый суд?— Хуже. Новый приказ: налог на мыло и настои. Ваш успех вдохновил казну.Она фыркнула.
— Вот что значит признание.— Осторожнее, — предупредил он. — Есть те, кто ждал вашего падения.Ирина посмотрела прямо ему в глаза:
— Я уже падала. Из века в век. И всё ещё стою.Он задержал взгляд, чуть дольше, чем нужно.
— Вы говорите, как человек, которому нечего терять.— Напротив, доктор. Теперь у меня слишком много — лавка, люди, идеи… и запахи.Фогель тихо усмехнулся.
— И опасные союзники.— Не опасные, а — ароматные, — парировала она. — Кстати, где Йоханн?Фогель на секунду отвёл глаза.
— Поговаривают, его корабль задержали на таможне. Говорят, привёз товар без пошлины.— Йоханн — без пошлины? — Ирина рассмеялась. — Он бы платил даже за воздух, если бы его можно было упаковать.— Или он платил кому-то другому, — тихо добавил Фогель.---Вечером лавка уже пустела. Ирина писала в книге учёта, когда дверь приоткрылась, и Йоханн вошёл, как человек, вернувшийся с войны. Лицо усталое, камзол в пыли, взгляд — острый и живой.
— Простите за вид, фрау. У нас с таможней небольшие расхождения по части честности.— И кто победил?— Пока ничья. Я отдал товар, но забрал документы. — Он усмехнулся. — Бумага иногда дороже масла.Он достал свёрток.
— Это вам. Образцы — ладан, жасмин, лаванда. Из Франции.Ирина осторожно развернула. Аромат ударил сразу — тёплый, солнечный, с нотами мёда.— Господи, как это пахнет…— Грехом и утешением, — ответил он. — Осторожнее, фрау, с этим запахом можно свести с ума.Она подняла глаза, и их взгляды встретились.
На миг комната будто остановилась — между ними дрожало пламя свечи, а воздух стал густым, как воск.— Вы слишком близко, Мейер.— Нет, — сказал он тихо, — это просто воздух тянется к теплу.Она отступила, нарочито спокойно.
— Вы снова забыли, где находитесь. Здесь лавка, а не флирт в порту.— Простите. Просто... вы — единственная женщина, которая пахнет будущим.Он взял её руку, быстро, но бережно, коснулся губами — и ушёл, оставив за собой запах жасмина и тревоги.
---Поздно ночью Ирина не могла заснуть.
Она открыла окно — в город опускался дождь. Капли били по черепице, как метроном. Где-то вдали пели солдаты, на рынке лай собаки, из монастыря доносился колокол.Она зажгла свечу и записала в блокнот:«День: налог, подозрения, усталость.
Фогель — разум. Йоханн — безумие.Между ними — я, аптекарша с душой химика.Но я ещё помню, как пахнет лаборатория — и как пахнет жизнь.Если бы можно было смешать их в одной колбе — получить формулу счастья.»Свеча догорела. За окном дождь перешёл в туман, а лавка наполнилась запахом лаванды и шагов, которых не было.
Дождь стих только к утру. Воздух в Линдхайме стал влажным, пряным, будто весь город заварился в одном огромном котле из камня, трав и дыма. Ирина проснулась рано — от ощущения, что день обещает перемены.
Она накинула тёплый платок и вышла во двор. Земля под ногами была мягкой, по дорожке струились тонкие ручейки, а в воздухе висел аромат мокрого розмарина.У колодца Ханна уже полоскала тряпицы, бормоча молитвы и ругаясь вполголоса:
— Вода, чтоб тебя, холоднее совести монаха!— Зато бодрит, — улыбнулась Ирина. — Давай сегодня попробуем новую смесь — лаванду с жасмином.— Для кого, фрау?— Для женщин, которым хочется пахнуть не страданием, а радостью.Она сама не ожидала, как легко это прозвучало. В голове зрело что-то новое — не просто аптекарское дело, а искусство ароматов, которое объединяло и науку, и чувства.
---В лавке теперь стояло зеркало — Йоханн привёз из Франции, и это было чудо: гладкое, большое, чуть помутневшее по краям. Женщины приходили не только за мылом, но и за взглядом в собственное отражение.
— Смотрите, фрау, у меня кожа как у ребёнка! — ахала соседка-пивоварша.— Это не чудо, — спокойно отвечала Ирина, — это щёлочь и терпение.Слухи о «чудесных средствах» росли, но Ирина научилась на них улыбаться. Теперь, когда за спиной был и монастырь, и управа, её боялись меньше — и завидовали больше.
Днём зашла жена бургомистра, нарочито важно осматривая полки.
— Говорят, у вас есть мазь от морщин?— Есть. Но помогает только тем, кто улыбается, — парировала Ирина.Та не поняла шутки, зато купила сразу три банки.---Под вечер снова заглянул Фогель. На нём — простое серое пальто, на лице — след бессонной ночи.
— Я был в больнице при монастыре, — начал он, не здороваясь. — Ваше мыло мыли больничное бельё. Три больных лихорадкой выздоровели.— Совпадение.— Возможно. Но настоятель уверен, что «Бог благословил воду розмарина».— Если б я могла брать десятину с каждого чуда, у меня была бы своя церковь.Он усмехнулся, но в глазах — серьёзность.
— Вас начнут звать «святой аптекаршей». Или «ведьмой нового образца».— А вас — «свидетелем ереси», — сказала она тихо. — Готовы?— Готов, — ответил он. — Но если вас снова будут судить, я сяду рядом. Не как врач, как человек.Тишина между ними стала густой. Она слышала его дыхание, ровное, чуть дрожащее.
— Доктор, не делайте так. Я привыкла к одиночеству.— Одиночество — это привычка, — сказал он. — От неё тоже есть лекарство.Он взял со стола баночку с новой смесью и понюхал.
— Жасмин?— И немного лаванды. Для тех, кто не умеет спать.— Значит, для нас обоих, — тихо сказал он и ушёл.---Позже Ирина сидела за столом, записывая новое:
«Жасмин — 2 части. Лаванда — 1. Способствует покою. Не злоупотреблять — вызывает воспоминания.»
Она подняла глаза — за окном, в просветах тумана, блеснула улица. Йоханн стоял у дверей, прислонившись к фонарю.
Он не вошёл — просто смотрел, будто знал, что его запах всё равно останется в комнате.Ирина вздохнула и шепнула самой себе:
— Между рассудком и чувствами нет границы. Есть только аромат.Свеча потрескивала, отражая в окне два силуэта — её и того, кто стоял снаружи.