Глава 4
Утро взялось холодом за запястья, как строгая училка: не беги — думай.
Ирина думала. На столе лежали три вещи, которые теперь назывались судьбой: повестка гильдии, лист «Расчёт мыла» и медная крышка Йоханна для перегонки. Рядом — её блокнот XXI века, чёрная ручка и в углу — крошка розмарина на белой странице. В этом контрасте было всё, что с ней случилось: прошлое слева, будущее справа, она — посередине, в переднике с пятнышком золы.— Ханна, — сказала она не оглядываясь, — сегодня лавка открывается позже.
— Чтобы вы успели… молиться? — наивно спросила та.— Чтобы успела превратить хаос в порядок. Молитва будет после, если выживем.---Ирина начала с запахов.
Открыла ставни, вымела пол — не из вежливости, а как изгоняют «плохие духи»: сырость, кислое пиво, вчерашний жир. Смочила тряпку уксусом, прошлась по прилавку — блеснуло. Сняла со стены два пыльных венка — «обереги» — и поставила вместо них банки с чистой водой: прозрачные, как честная строка.Потом принялась за полки.
Она не стала прятать всё новое — прятать подозрительнее, чем показывать.На верх поставила старое — бутыли с настойками, где на стекле время написало свои проповеди. Ниже — сухие травы: шалфей, мелисса, зверобой, лаванда. На «глазах» — мыло: старое (серые бруски), новое (её лимонные «кирпичики»). А рядом — табличка:«Для рук и белья. Чистые руки — меньше лихорадки.»
— Они скажут, что это ересь, — буркнула Ханна, подливая в печь.
— Они скажут, — согласилась Ирина. — А потом увидят очищенные миски у себя дома и перестанут говорить.На дверях она вывесила вторую табличку — совсем короткую:
«Мера — ровная. Цена — одна.»
Это было дерзко. Зато честно.
---К полудню пришёл Фогель — сухой, как скальпель, и тёплый, как рука на пульсе.
— Слухи любят бегать быстрее повесток, — сказал он вместо приветствия. — Гильдейские уже спорят — «скрывает ли вдова колдовство под излишней чистотой».— У меня нет времени спорить с грязью, доктор. Я её мою.— Осторожнее, — он посмотрел на её таблички. — Слова иногда пачкают сильнее, чем зольное мыло.— Вот моя защита, — Ирина подтолкнула к нему лист «Расчёт мыла». — Процесс, состав, назначение. Никакой магии.
Фогель прочёл, присвистнул едва слышно.— Честность до рези. Вы этим и опасны.— Опасны — вши и грязь, — отрезала Ирина. — Я — профилактика.Он вдруг мягко улыбнулся, впервые не «профессионально».
— Если вас начнут прижимать к стене — скажите, что доктор наблюдает эффект. Я не гарантия. Но иногда взгляд врача помогает словам выжить.— А вы — мой пациент, — парировала Ирина. — Попробуйте помыть руки вот этим.
Она протянула ему маленький брусочек.Фогель помолчал — и взял. Спрятал в карман камзола, как опасное лекарство.— До понедельника, фрау Браун, — сказал он и ушёл, оставив за собой тонкую ноту лаванды. Врач, который пахнет лавандой, — это уже революция.
---Во второй половине дня пришёл Йоханн. На этот раз — не медом, а железом: ящик с гвоздями, моток лён-верёвки, два полотняных мешка — «для вашей муки и соли».
— Будем делать вид, что у вас всё так и было, — заявил он, улыбаясь одними глазами. — А то ваши «таблички» слишком правдивы для спокойного сна гильдии.— Я не играю в «вид», — сказала Ирина. — Я играю в «работает».— Тогда ещё вот это, — он поднял баночку, — мирровый спирт. По капле на раны — монахам нравится, когда пахнет церковью. Мы дадим им этот комфорт.Ирина не удержалась от короткого смеха:
— Вы циник.— Я купец, — поправил он. — «Аминь» у нас стоит денег. И… — он наклонился ближе, — не играйте одна. В этот раз — позовите меня в лавку на проверку. Я шумный и мил. Иногда этого достаточно, чтобы сбить тон чиновнику.— А вы — не чиновник? — прищурилась Ирина.
— Я — ветер, — сказал он. — Дую туда, где пахнет выгодой и азартом. Пока вы — мой север.Он ушёл — как всегда, оставив дверной косяк чуть тёплым.
---Вечером Ирина устроила малую генеральную.
Счёты — в порядок. Книга долгов — на видном месте, заложена соломкой и ниткой (чтобы не сказали, что прячет). У входа — ведро с водой, сверху — веточка розмарина: пусть любой, входя, смывает пыль.На прилавке — три «доказательства»:1. бруски старого мыла — «как было»,
2. её лимонное — «как есть»,3. миска с тёплой водой — «как делать».— Ханна, — сказала она, — завтра попробуем «ярмарку чистых рук». Бесплатно: пришёл — вымыл, ушёл. Пусть город запомнит запах.
— Бесплатно? — Ханна округлила глаза. — Нас разорят!
— Нас накормит слух, — отрезала Ирина. — Привычки стоят дороже денег. А мне нужно, чтобы чистота стала привычкой.---Линдхайм загудел с рассветом.
Ирина поставила у двери таз с тёплой водой, натёрла в него немного мыла — вода стала молочной, как утро.— Kostenlos, — объявила она прохожим, показывая жестом: «помыть руки». — Даром.Сначала люди шарахались. Потом Фрау Клаус, громогласная, сунула туда руки, фыркнула от непривычного нежного запаха — и довольно заурчала:
— Ой, да у меня теперь пиво пахнет как праздник! Девонька, ты ведьма. В хорошем смысле.Дальше пошло быстро. Мальчишки — из любопытства, ремесленники — «чтобы не отстать», один монах — из протокола (зато как тщательно намылил большие пальцы!). Город вдыхал лимон и мыло и делал вид, что это всегда так и было.
— Завтра будет очередь, — сухо констатировала Ханна. — И жалобы в гильдию.
— Пусть жалуются на чистые руки, — сказала Ирина. — История любит такие жалобы.---За день до проверки пришла заметка от гильдии: тонкая бумага, жирная печать.
«Фрау Браун, будьте готовы предоставить: список покупателей, перечень товаров, рецепты настоев, лицензии, учёт денег, поставщиков и счета за последние шесть месяцев.»
Ирина усмехнулась:
— «Шесть месяцев» у меня, конечно, как на ладони.— Что делать будем? — Ханна переминалась.— Будем говорить правду, — ответила Ирина. — И показывать чистые полки.Она аккуратно переложила из книги мужа последние записи в новую тетрадь: не переписывая, а сводя — столбцами, с датами, суммами, именами. Так, как делала всю жизнь.
— Чётко — это не смело. Чётко — это удобно, — произнесла она вслух, и рука писала быстрее.---Ночь перед «судным понедельником» выдалась тише обычного.
Ирина не спала, прислушиваясь к дому. Чей-то шаг у дверей затих — не злой. Крысы в стене устроили спор и умолкли. В печи ровно.Она поставила рядом медную крышку — как талисман ремесла, и лист с расчётом — как талисман смысла.— Завтра вы — говорите, — сказала она им обоим. — Я — лишь переводчик.---Гильдия пришла утром.
Три человека: старшина — сухой, как палка, с глазами бобра; писарь — молодой, важный, с чернильным пальцем; и надзиратель — широкоплечий, пахнущий кожей и уксусом. За ними — двое свидетелей из городского совета; один из них случайно оказался Фогелем (случайность с его лицом выглядела как система).Через минуту у стены уже стоял Йоханн, ничуть не стесняясь.— Я тут как поставщик, — улыбнулся он. — И как свидетель, что у фрау Браун ровная цена.Старшина обвёл лавку взглядом, остановился на табличках.
— Что это?— Правила, — ответила Ирина. — Для покупателей и для меня.— «Чистые руки — меньше лихорадки», — прочитал писарь. — Дерзко. И откуда вы знаете?— Оттуда же, откуда вы знаете, что грязные руки — больше болезни, — ровно сказала Ирина. — Из жизни.Старшина фыркнул, но лбом стену ломать не стал.
— Документы. Список. Рецепты.Ирина положила на прилавок книгу мужа, сводную тетрадь, лист расчёта и указала на полки.
— Всё по местам. Счёт — тут, мыло — тут, настои — тут.— Лицензия вдовы? — спросил надзиратель.— Вот, — Ирина протянула пожелтевший лист — «вдовья лицензия», продлённая на год назад.Старшина взял, покивал, будто всё ожидаемо плохо, и перешёл к сути:— Вы продаёте новое мыло. Кто разрешил?— Мыло — не лекарство, — сказала Ирина. — Но если хотите — вот состав, процесс, назначение. И… — она поставила на стол таз с тёплой водой и брусок, — можете проверить лично.Тишина сжалась.
Писарь кашлянул. Надзиратель уставился на таз, как на научный опыт. Старшина презрительно скривил губы:— Я — не мальчик на ярмарке.— А я — не гадалка, — ответила Ирина. — Я — аптекарша, и у меня сегодня — проверка. Проверьте.Пауза стала длинной и важной.
И тут Фогель негромко сказал:— Я проверю.Он подошёл, намылил руки — тщательно, как учит жизнь: пальцы, меж пальцев, большие, запястья. Вода легла молочным шёлком, запах лимона поднял голову над лавкой.Доктор опустил руки, смыл пену, взял полотенце.— Чисто, — сказал он просто. — И приятно.Писарь, не выдержав, сунул тоже — «только ради эксперимента». Надзиратель — из солидарности. Старшина — из принципа не уступать.Лавка на секунду превратилась в урок гигиены, который XVII век не заказывал, но получил.Старшина отёр руки, не глядя на Иринины таблички.
— Запишем. Мыло — для рук, без лекарских обещаний. Цена — ровная.Он ткнул пером в книгу:— Долг перед гильдией — пятнадцать талеров. Срок?— По мере выручки. Еженедельно по талеру. Здесь, — Ирина положила маленький мешочек на край прилавка. — Первый — сейчас.Он осторожно кивнул, как человек, которого лишили радости скандала.
— И последнее: поставщики.— Писать? — спросила Ирина.— Писать.Она вывела: «Й. Мейер — смолы, спирт; Шустер — стекло; Травница Эльза — травы; монастырь Св. Якоба — уксус.»Йоханн, не удержавшись, сделал беззвучный поклон — «спасибо за рекламу».Писарь поддул чернила. Старшина свернул лист.
— На сегодня — всё. Через месяц — повторная проверка. И если я увижу тут хоть одну «чудо-воду» без разрешения — закрою лавку.— Чудес у меня нет, — сказала Ирина. — У меня есть чистота, порядок и цена без «конуса».
Он посмотрел на неё с раздражением человека, который пришёл за преступлением, а нашёл порядок.
— Живите, фрау Браун. Пока живётся.Они ушли.
Лавка минуту молчала, как поле после града.Потом Ханна села на скамью и зарыдала — громко, счастливо, некрасиво, как и положено счастью.Фогель выдохнул и положил на прилавок маленький брусочек — «свой».— Верну через месяц, — сказал он. — Хочу ещё «проверить» эффект.Йоханн хлопнул дверь и рассмеялся:— Ах, фрау, вы устроили самой скучной гильдии самой красивый урок. Возьмите мою руку — так не падают, если что.— Спасибо, — сказала Ирина. — Но падать я теперь буду только в постель. От усталости.
Трое рассмеялись.
Город снаружи шумел, как река: люди отплясывали свои заботы.А в лавке пахло лимоном, розмарином и победой на один день.Этого было достаточно, чтобы жить дальше.