Глава 12
Ярмарка аптекарей и алхимиков началась с рассветом — шумно, пёстро, пахуче.
В воздухе стояли ароматы лаванды, уксуса, ладана и чего-то сладкого, отдалённо напоминающего карамель, хотя это, скорее всего, был варёный корень солодки.Над площадью кружили чайки, внизу торговцы кричали, а монахи ходили с корзинами, предлагая «воду святого Якова» от всех болезней — включая «женскую излишнюю любознательность».Грета стояла у своей лавки, поправляя табличку:
«Apothekerin Greta Braun. Heil- und Duftmittel.»(«Аптекарша Грета Браун. Средства лечебные и ароматные.»)Толпа быстро собралась. Женщины тянулись к баночкам, мужчины нюхали флаконы с видом учёных, решающих судьбу мира.
— А что это за запах? — спросил один толстяк в меховой шапке.— Это розмарин с бергамотом, — ответила Грета. — Для ясности ума и бодрости духа.— А для жены есть? — хмыкнул он.— Есть. То же самое, только без бодрости духа.Толпа расхохоталась. Слухи о «весёлой аптекарше» распространились быстрее, чем аромат.
---Йоханн стоял неподалёку, как всегда, будто случайно, но так, чтобы её видеть.
Он был в тёмно-синем камзоле, без шляпы, ветер шевелил его волосы. Когда кто-то слишком приближался к прилавку — он подходил ближе.— Защитник лаванды, — прошептала Грета, подавая очередной флакон.— Лаванда стоит защиты, — усмехнулся он. — Особенно если прячется за лавочкой с красивыми руками.Фогель, напротив, стоял у соседнего стенда с лечебными настоями. Его взгляд ловил детали: кто интересуется чем, кто записывает, кто слишком внимательно смотрит на Грету.
— У неё успех, — заметил монах рядом с ним.— Да. И враги, — тихо ответил Фогель.---К полудню у лавки появился брат Матиас — высокий, в сером плаще, с тяжёлым взглядом и сухими пальцами.
— Фрау Браун, — произнёс он, — рад, что вы прибыли.— Благодарю. Ваша посылка дошла, — ответила Грета спокойно. — Не совсем поняла, что в ней.— Это была проверка. Вы не открыли флакон — и это хорошо.— Я привыкла не нюхать то, что не пахнет правдой.Матиас слегка улыбнулся.— Осторожность спасает. Но и мешает.Он оглядел лавку.
— Ваши настои вызвали интерес. Особенно у господ из Бамберга. Говорят, там ищут нового аптекаря при госпитале.— Женщину? — уточнила Грета.— Это и есть испытание. Сумеете ли вы доказать, что талант не имеет пола.Он оставил свиток приглашения и ушёл, растворившись в толпе.
---— Он тебя проверял, — сказал Йоханн вечером, когда они вернулись в гостиницу.
— Я заметила.— И теперь зовёт туда, где женщин не терпят.— Тем интереснее, — улыбнулась она. — Пусть видят, что можно лечить людей, не прося разрешения на дыхание.Йоханн подошёл ближе.
— Ты не боишься?— Боюсь, — честно ответила Грета. — Но мне скучно жить без страха.Он усмехнулся.
— Тогда скажи, чего ты боишься больше: неудачи или того, что придётся остаться здесь?— Наверное, того, что начну привыкать.Йоханн замолчал, и в этом молчании было всё — желание, уважение, лёгкая боль.
Он взял её руку, повернул ладонью вверх, коснулся губами — не страстно, а как клятву.— Привыкай, — сказал он тихо. — Я рядом. Даже если не должен быть.---Поздней ночью она сидела у окна, глядя, как за городом светятся костры лагерей торговцев.
В руке она держала письмо Матиаса.Бамберг — новый путь. Новая угроза. И, может быть, новое спасение.«Женщина, пришедшая из будущего, может быть и ведьмой, и чудом, — подумала она. — Всё зависит от того, кто смотрит.»
Она поставила рядом три флакона: лаванду, жасмин и тот самый — из чёрного стекла.
Запахи смешались, и воздух стал живым, как дыхание.— Ну что ж, — шепнула она. — Пора снова проверять судьбу на прочность.И за окном едва слышно, будто в ответ, прозвучал знакомый голос Йоханна, поющий старую дорожную песню.
Грета закрыла глаза.Она всё ещё боялась — но теперь ей хотелось остаться.Следующий день в Вюрцбурге был золотисто-холодным. Солнце отражалось в флаконах и бутылочках, заставляя весь рынок блестеть, словно витраж. Ярмарка кипела — кто-то спорил, кто-то продавал «воду для красоты», кто-то доказывал, что чеснок лечит даже зависть.Грета стояла за прилавком, будто в центре воронки: потоки людей, запахов, слов. Она улыбалась, отвечала, записывала, чувствовала себя уверенно — пока не заметила взгляд.
В толпе, возле лавки с благовониями, стоял мужчина в чёрном плаще и не сводил с неё глаз. Лицо смутно знакомое, но из какой-то прошлой тени.Он чуть наклонил голову, будто кивнул — и исчез между палатками.
— Видела? — прошептал Йоханн, стоявший рядом. — Он не покупатель.— Я знаю. Он наблюдает.---К вечеру ярмарка опустела. Остались только охранники, монахи, и запах мокрых досок, когда лавки начали складывать. Грета устало вытерла руки и подняла взгляд — перед ней стоял Фогель, с видом, будто он уже всё понял.
— Я говорил, это опасно, — произнёс он. — Вчера ночью в монастырской библиотеке нашли вскрытую полку с записями алхимиков.— Думаете, это связано со мной?— Думаю, что кто-то хочет, чтобы подумали именно так.Он подал ей листок. На нём была нарисована пятиконечная звезда, вплетённая в ветвь лавра, и надпись по-латыни:
“Aqua vitae — periculum et fides.”
(Вода жизни — опасность и вера.)Грета покачала головой:
— Символ алхимиков, но давно запрещён. Я не использую подобных знаков.— Кто-то оставил его у вашей лавки, — тихо ответил он. — Под скатертью.---В гостинице Грета не зажгла свечу. Просто сидела, обняв колени, слушая, как за окном шумит ярмарка, а где-то внизу хохочет Йоханн.
Она устала. От подозрений, от взглядов, от необходимости быть «чудом» и «угрозой» одновременно.— Если б можно было просто жить, — подумала она. — Просто варить мыло, просто быть женщиной, которая смеётся, а не защищается.
В дверь постучали.
Йоханн вошёл, не дожидаясь ответа.— Не спите? —— Вы тоже.— Праздную победу. — Он улыбнулся, ставя на стол бутылку вина. — Ваше мыло теперь стоит дороже монастырского уксуса.— Тогда вымойте совесть, — усмехнулась она. — На сдачу получите тишину.Он рассмеялся, но потом вдруг стал серьёзным.
— Грета… — сказал он тихо. — Я не верю, что вы — просто аптекарша.— Я тоже, — ответила она. — Но вы ведь не спрашиваете, кто я на самом деле.— Не спрашиваю, потому что боюсь узнать.Она подняла глаза. Йоханн стоял рядом, слишком близко, чтобы отступить. Его рука легла ей на щеку — уверенно, осторожно, будто боялся расплескать момент.
— В моём мире, — прошептала Грета, — такие вещи называют ошибкой.— А в моём — чудом, — ответил он и поцеловал её.Поцелуй был не стремительным — тихим, глубоким, как вдох после долгого молчания.
Запах вина, смолы, её кожи и лаванды смешались, создавая аромат, который невозможно было записать ни в одном рецепте.— Йоханн…
— Тсс, — он улыбнулся. — Пусть мир подождёт.Она прижалась лбом к его груди и впервые за долгое время не думала, кем была.
Она просто была. Здесь. С ним.---Когда он ушёл, ночь ещё долго пахла им — вином, огнём и свободой.
Грета подошла к окну: над городом висел густой дым костров, а вдали, у монастырских башен, горел слабый, но ровный свет.«Если судьба снова решила испытать меня, — подумала она, — пусть знает: теперь у меня есть не только страх. Теперь у меня есть за кого держаться.»
Она открыла окно и вдохнула воздух, пропитанный осенью, и впервые не почувствовала холода.
Только тепло, медленно растекающееся под кожей.Утро было слишком тихим для ярмарочного города.
Ни смеха, ни шума торговцев — только звон колоколов и гулкий топот сапог на булыжниках.Грета проснулась от настойчивого стука в дверь. Ханна вбежала, задыхаясь:— Фрау, беда! Монахи с писарями обыскивают лавки. Говорят, ищут «еретические символы».
Грета села, мгновенно проснувшись.— У кого нашли?— У вас, фрау… — Ханна опустила глаза. — Утром в телеге, под ящиком с флаконами. Тот знак. Тот самый.На секунду всё вокруг стало глухим, как в колбе без воздуха.
— Значит, подбросили, — произнесла она ровно. — Спокойно, Ханна. Паника — худшее зелье.---К полудню её лавку опечатали сургучом. Толпа, конечно, собралась мгновенно. Кто-то шептался: «Говорила же, ведьма!», другие качали головами: «А жалко, мыло у неё хорошее».
Фогель стоял рядом, мрачный, как буря.
— Я пытался остановить их. Без толку. Приказ из монастыря.— Не утруждайтесь, доктор, — сказала она спокойно. — Пусть ищут. Я давно поняла: легче обвинить женщину в колдовстве, чем признать её умной.— Это не игра, Грета! Их «проверки» редко кончаются словами.Она взглянула ему прямо в глаза.
— Тогда мне нужен союзник не на словах, а на деле.---Йоханн явился, когда солнце уже клонится к закату. Его обычно беспечный взгляд был сосредоточен и опасно холоден.
— Всё видел. — Он бросил на стол свёрток. — Это не монахи. Настоящий орден Святого Якоба никогда бы не действовал без подписи настоятеля. А вот купеческая гильдия из Бамберга — вполне могла.— Значит, это они? — Грета тихо кивнула. — Те, кто не хотел, чтобы я заняла место аптекаря.
— И те, кто заплатил за подделку письма.Он раскрыл свёрток. Внутри — ещё одно письмо, найденное им через знакомого в лагере торговцев.Подпись — та же, что и у брата Матиаса, но чернила другие, нажим другой.— Подделка, — произнесла Грета.
— И ловушка. Но мы можем её перевернуть.Она посмотрела на него внимательно.
— Как?— Покажи им, чего они боятся. Сделай зелье, о котором заговорят. Не яд — чудо. Чтобы монахи не смогли скрыть его силу. Пусть весь Вюрцбург почувствует запах правды.---Ночью они работали втроём: Грета, Йоханн и Фогель.
В котле шипели настои розмарина и лаванды, добавлялся ладан, лимон, немного железа — в память о том самом флаконе.Комната заполнилась паром, похожим на серебряный дым.— Если кто-то войдёт, решит, что мы и вправду колдуем, — буркнул Йоханн.
— Пусть думают. Мы и вправду творим чудо, — ответила Грета, размешивая зелье. — Только не магией, а разумом.Фогель молчал, наблюдая, как она движется — уверенно, сосредоточенно, будто танцует. Свет лампы скользил по её коже, и в этом свете она выглядела сильнее любого страха.
— Грета, — тихо сказал он, — если это не поможет…
— Тогда я хотя бы уйду, пахнущая честью, — улыбнулась она. — Но я не уйду.---К утру смесь остыла. Грета разлила её по трём флаконам.
— Vita nova, — прошептала она. — Новая жизнь.Когда монахи и писари вновь появились у её лавки, она стояла на ступенях, в руках — флакон.
— Вот, — сказала спокойно. — Это то, что вы ищете. «Вода жизни». Пахнет правдой.Она открыла пробку — и воздух наполнился ароматом чистоты: свежесть после дождя, хлеб, тёплый мёд, розмарин. Толпа замерла. Даже монах, державший свиток, ослабил хватку.
— Попробуйте обвинить в колдовстве то, что пахнет домом, — сказала Грета.
И впервые за все дни Вюрцбург стих.
Только звон колоколов эхом отозвался над городом, будто сама судьба поставила точку.---Позже, уже в тишине комнаты, Йоханн наливал вино, Фогель сидел у окна, а Грета смотрела на руки — в них всё ещё оставался лёгкий блеск настойки.
— Кажется, вы сделали невозможное, — сказал доктор.— Нет, — ответила она. — Просто напомнила им, что чудо — это запах, который не купишь.Йоханн усмехнулся:
— И всё-таки вы ведьма, фрау Грета. Только добрая.— Не ведьма, — мягко поправила она. — Просто женщина, которая знает, как смешивать жизнь.Она подняла бокал.
— За то, чтобы никогда не пахнуть страхом.Три бокала звякнули. За окном вставало утро, и город снова дышал.
А воздух — пах розмарином и победой.