Глава 12.

Глава 12

Ярмарка аптекарей и алхимиков началась с рассветом — шумно, пёстро, пахуче.

В воздухе стояли ароматы лаванды, уксуса, ладана и чего-то сладкого, отдалённо напоминающего карамель, хотя это, скорее всего, был варёный корень солодки.

Над площадью кружили чайки, внизу торговцы кричали, а монахи ходили с корзинами, предлагая «воду святого Якова» от всех болезней — включая «женскую излишнюю любознательность».

Грета стояла у своей лавки, поправляя табличку:

«Apothekerin Greta Braun. Heil- und Duftmittel.»

(«Аптекарша Грета Браун. Средства лечебные и ароматные.»)

Толпа быстро собралась. Женщины тянулись к баночкам, мужчины нюхали флаконы с видом учёных, решающих судьбу мира.

— А что это за запах? — спросил один толстяк в меховой шапке.

— Это розмарин с бергамотом, — ответила Грета. — Для ясности ума и бодрости духа.

— А для жены есть? — хмыкнул он.

— Есть. То же самое, только без бодрости духа.

Толпа расхохоталась. Слухи о «весёлой аптекарше» распространились быстрее, чем аромат.

---

Йоханн стоял неподалёку, как всегда, будто случайно, но так, чтобы её видеть.

Он был в тёмно-синем камзоле, без шляпы, ветер шевелил его волосы. Когда кто-то слишком приближался к прилавку — он подходил ближе.

— Защитник лаванды, — прошептала Грета, подавая очередной флакон.

— Лаванда стоит защиты, — усмехнулся он. — Особенно если прячется за лавочкой с красивыми руками.

Фогель, напротив, стоял у соседнего стенда с лечебными настоями. Его взгляд ловил детали: кто интересуется чем, кто записывает, кто слишком внимательно смотрит на Грету.

— У неё успех, — заметил монах рядом с ним.

— Да. И враги, — тихо ответил Фогель.

---

К полудню у лавки появился брат Матиас — высокий, в сером плаще, с тяжёлым взглядом и сухими пальцами.

— Фрау Браун, — произнёс он, — рад, что вы прибыли.

— Благодарю. Ваша посылка дошла, — ответила Грета спокойно. — Не совсем поняла, что в ней.

— Это была проверка. Вы не открыли флакон — и это хорошо.

— Я привыкла не нюхать то, что не пахнет правдой.

Матиас слегка улыбнулся.

— Осторожность спасает. Но и мешает.

Он оглядел лавку.

— Ваши настои вызвали интерес. Особенно у господ из Бамберга. Говорят, там ищут нового аптекаря при госпитале.

— Женщину? — уточнила Грета.

— Это и есть испытание. Сумеете ли вы доказать, что талант не имеет пола.

Он оставил свиток приглашения и ушёл, растворившись в толпе.

---

— Он тебя проверял, — сказал Йоханн вечером, когда они вернулись в гостиницу.

— Я заметила.

— И теперь зовёт туда, где женщин не терпят.

— Тем интереснее, — улыбнулась она. — Пусть видят, что можно лечить людей, не прося разрешения на дыхание.

Йоханн подошёл ближе.

— Ты не боишься?

— Боюсь, — честно ответила Грета. — Но мне скучно жить без страха.

Он усмехнулся.

— Тогда скажи, чего ты боишься больше: неудачи или того, что придётся остаться здесь?

— Наверное, того, что начну привыкать.

Йоханн замолчал, и в этом молчании было всё — желание, уважение, лёгкая боль.

Он взял её руку, повернул ладонью вверх, коснулся губами — не страстно, а как клятву.

— Привыкай, — сказал он тихо. — Я рядом. Даже если не должен быть.

---

Поздней ночью она сидела у окна, глядя, как за городом светятся костры лагерей торговцев.

В руке она держала письмо Матиаса.

Бамберг — новый путь. Новая угроза. И, может быть, новое спасение.

«Женщина, пришедшая из будущего, может быть и ведьмой, и чудом, — подумала она. — Всё зависит от того, кто смотрит.»

Она поставила рядом три флакона: лаванду, жасмин и тот самый — из чёрного стекла.

Запахи смешались, и воздух стал живым, как дыхание.

— Ну что ж, — шепнула она. — Пора снова проверять судьбу на прочность.

И за окном едва слышно, будто в ответ, прозвучал знакомый голос Йоханна, поющий старую дорожную песню.

Грета закрыла глаза.

Она всё ещё боялась — но теперь ей хотелось остаться.

Следующий день в Вюрцбурге был золотисто-холодным. Солнце отражалось в флаконах и бутылочках, заставляя весь рынок блестеть, словно витраж. Ярмарка кипела — кто-то спорил, кто-то продавал «воду для красоты», кто-то доказывал, что чеснок лечит даже зависть.

Грета стояла за прилавком, будто в центре воронки: потоки людей, запахов, слов. Она улыбалась, отвечала, записывала, чувствовала себя уверенно — пока не заметила взгляд.

В толпе, возле лавки с благовониями, стоял мужчина в чёрном плаще и не сводил с неё глаз. Лицо смутно знакомое, но из какой-то прошлой тени.

Он чуть наклонил голову, будто кивнул — и исчез между палатками.

— Видела? — прошептал Йоханн, стоявший рядом. — Он не покупатель.

— Я знаю. Он наблюдает.

---

К вечеру ярмарка опустела. Остались только охранники, монахи, и запах мокрых досок, когда лавки начали складывать. Грета устало вытерла руки и подняла взгляд — перед ней стоял Фогель, с видом, будто он уже всё понял.

— Я говорил, это опасно, — произнёс он. — Вчера ночью в монастырской библиотеке нашли вскрытую полку с записями алхимиков.

— Думаете, это связано со мной?

— Думаю, что кто-то хочет, чтобы подумали именно так.

Он подал ей листок. На нём была нарисована пятиконечная звезда, вплетённая в ветвь лавра, и надпись по-латыни:

“Aqua vitae — periculum et fides.”

(Вода жизни — опасность и вера.)

Грета покачала головой:

— Символ алхимиков, но давно запрещён. Я не использую подобных знаков.

— Кто-то оставил его у вашей лавки, — тихо ответил он. — Под скатертью.

---

В гостинице Грета не зажгла свечу. Просто сидела, обняв колени, слушая, как за окном шумит ярмарка, а где-то внизу хохочет Йоханн.

Она устала. От подозрений, от взглядов, от необходимости быть «чудом» и «угрозой» одновременно.

— Если б можно было просто жить, — подумала она. — Просто варить мыло, просто быть женщиной, которая смеётся, а не защищается.

В дверь постучали.

Йоханн вошёл, не дожидаясь ответа.

— Не спите? —

— Вы тоже.

— Праздную победу. — Он улыбнулся, ставя на стол бутылку вина. — Ваше мыло теперь стоит дороже монастырского уксуса.

— Тогда вымойте совесть, — усмехнулась она. — На сдачу получите тишину.

Он рассмеялся, но потом вдруг стал серьёзным.

— Грета… — сказал он тихо. — Я не верю, что вы — просто аптекарша.

— Я тоже, — ответила она. — Но вы ведь не спрашиваете, кто я на самом деле.

— Не спрашиваю, потому что боюсь узнать.

Она подняла глаза. Йоханн стоял рядом, слишком близко, чтобы отступить. Его рука легла ей на щеку — уверенно, осторожно, будто боялся расплескать момент.

— В моём мире, — прошептала Грета, — такие вещи называют ошибкой.

— А в моём — чудом, — ответил он и поцеловал её.

Поцелуй был не стремительным — тихим, глубоким, как вдох после долгого молчания.

Запах вина, смолы, её кожи и лаванды смешались, создавая аромат, который невозможно было записать ни в одном рецепте.

— Йоханн…

— Тсс, — он улыбнулся. — Пусть мир подождёт.

Она прижалась лбом к его груди и впервые за долгое время не думала, кем была.

Она просто была. Здесь. С ним.

---

Когда он ушёл, ночь ещё долго пахла им — вином, огнём и свободой.

Грета подошла к окну: над городом висел густой дым костров, а вдали, у монастырских башен, горел слабый, но ровный свет.

«Если судьба снова решила испытать меня, — подумала она, — пусть знает: теперь у меня есть не только страх. Теперь у меня есть за кого держаться.»

Она открыла окно и вдохнула воздух, пропитанный осенью, и впервые не почувствовала холода.

Только тепло, медленно растекающееся под кожей.

Утро было слишком тихим для ярмарочного города.

Ни смеха, ни шума торговцев — только звон колоколов и гулкий топот сапог на булыжниках.

Грета проснулась от настойчивого стука в дверь. Ханна вбежала, задыхаясь:

— Фрау, беда! Монахи с писарями обыскивают лавки. Говорят, ищут «еретические символы».

Грета села, мгновенно проснувшись.

— У кого нашли?

— У вас, фрау… — Ханна опустила глаза. — Утром в телеге, под ящиком с флаконами. Тот знак. Тот самый.

На секунду всё вокруг стало глухим, как в колбе без воздуха.

— Значит, подбросили, — произнесла она ровно. — Спокойно, Ханна. Паника — худшее зелье.

---

К полудню её лавку опечатали сургучом. Толпа, конечно, собралась мгновенно. Кто-то шептался: «Говорила же, ведьма!», другие качали головами: «А жалко, мыло у неё хорошее».

Фогель стоял рядом, мрачный, как буря.

— Я пытался остановить их. Без толку. Приказ из монастыря.

— Не утруждайтесь, доктор, — сказала она спокойно. — Пусть ищут. Я давно поняла: легче обвинить женщину в колдовстве, чем признать её умной.

— Это не игра, Грета! Их «проверки» редко кончаются словами.

Она взглянула ему прямо в глаза.

— Тогда мне нужен союзник не на словах, а на деле.

---

Йоханн явился, когда солнце уже клонится к закату. Его обычно беспечный взгляд был сосредоточен и опасно холоден.

— Всё видел. — Он бросил на стол свёрток. — Это не монахи. Настоящий орден Святого Якоба никогда бы не действовал без подписи настоятеля. А вот купеческая гильдия из Бамберга — вполне могла.

— Значит, это они? — Грета тихо кивнула. — Те, кто не хотел, чтобы я заняла место аптекаря.

— И те, кто заплатил за подделку письма.

Он раскрыл свёрток. Внутри — ещё одно письмо, найденное им через знакомого в лагере торговцев.

Подпись — та же, что и у брата Матиаса, но чернила другие, нажим другой.

— Подделка, — произнесла Грета.

— И ловушка. Но мы можем её перевернуть.

Она посмотрела на него внимательно.

— Как?

— Покажи им, чего они боятся. Сделай зелье, о котором заговорят. Не яд — чудо. Чтобы монахи не смогли скрыть его силу. Пусть весь Вюрцбург почувствует запах правды.

---

Ночью они работали втроём: Грета, Йоханн и Фогель.

В котле шипели настои розмарина и лаванды, добавлялся ладан, лимон, немного железа — в память о том самом флаконе.

Комната заполнилась паром, похожим на серебряный дым.

— Если кто-то войдёт, решит, что мы и вправду колдуем, — буркнул Йоханн.

— Пусть думают. Мы и вправду творим чудо, — ответила Грета, размешивая зелье. — Только не магией, а разумом.

Фогель молчал, наблюдая, как она движется — уверенно, сосредоточенно, будто танцует. Свет лампы скользил по её коже, и в этом свете она выглядела сильнее любого страха.

— Грета, — тихо сказал он, — если это не поможет…

— Тогда я хотя бы уйду, пахнущая честью, — улыбнулась она. — Но я не уйду.

---

К утру смесь остыла. Грета разлила её по трём флаконам.

— Vita nova, — прошептала она. — Новая жизнь.

Когда монахи и писари вновь появились у её лавки, она стояла на ступенях, в руках — флакон.

— Вот, — сказала спокойно. — Это то, что вы ищете. «Вода жизни». Пахнет правдой.

Она открыла пробку — и воздух наполнился ароматом чистоты: свежесть после дождя, хлеб, тёплый мёд, розмарин. Толпа замерла. Даже монах, державший свиток, ослабил хватку.

— Попробуйте обвинить в колдовстве то, что пахнет домом, — сказала Грета.

И впервые за все дни Вюрцбург стих.

Только звон колоколов эхом отозвался над городом, будто сама судьба поставила точку.

---

Позже, уже в тишине комнаты, Йоханн наливал вино, Фогель сидел у окна, а Грета смотрела на руки — в них всё ещё оставался лёгкий блеск настойки.

— Кажется, вы сделали невозможное, — сказал доктор.

— Нет, — ответила она. — Просто напомнила им, что чудо — это запах, который не купишь.

Йоханн усмехнулся:

— И всё-таки вы ведьма, фрау Грета. Только добрая.

— Не ведьма, — мягко поправила она. — Просто женщина, которая знает, как смешивать жизнь.

Она подняла бокал.

— За то, чтобы никогда не пахнуть страхом.

Три бокала звякнули. За окном вставало утро, и город снова дышал.

А воздух — пах розмарином и победой.

Загрузка...