Глава 11
Ветер дул с реки, разнося по Линдхайму аромат рыбы, дыма и свежего хлеба. Осень вступала в свои права: не буйно, а уверенно, как женщина, знающая себе цену.
Грета стояла у двери лавки, наблюдая, как мальчишки тащат бочку с яблоками, а за ними вдова Шульц спорит с мясником, пытаясь доказать, что «яблоки полезнее сала, если знать, как их варить». Город жил своей жизнью, и впервые за долгое время Грета чувствовала — она часть этого мира, а не случайный гость.
Но сегодня в воздухе пахло переменой. Не тревогой, нет — чем-то пряным, непредсказуемым, как новый аромат, который ещё только предстоит открыть.
---— Фрау Грета, — Ханна влетела, держа в руках письмо, как бомбу, — гонец от монастыря Св. Якоба.
— От настоятеля?— Не знаю. На печати крест и ветка лавра. И… запах ладана. Настоящего, дорогого!Грета аккуратно разорвала конверт. Бумага плотная, чернила выцветшие, но уверенные.
«Фрау Грета Браун, аптекарше из Линдхайма.
Ваша работа с травами и маслами привлекла внимание монастырской коллегии.Просим прибыть на предстоящую аптекарскую ярмарку в Вюрцбурге.С уважением, брат Матиас, орден Святого Якоба.»— Ярмарка, — произнесла она, и в голосе смешались восторг и тревога. — Это шанс… и проверка.
— И повод купить новое платье, — вставила Ханна. — Если нас не повесят за ереси раньше.---Вечером она разложила книги, образцы масел и листы с рецептами. На окне — светильник, рядом — кружка с отваром, чуть горьким, как мысли.
Дверь скрипнула — вошёл Фогель.
На нём был длинный плащ, с которого стекали капли дождя.— Мне сообщили о письме. Вы собираетесь ехать?— Конечно. Это возможность показать, что женщина может быть не только «помощницей аптекаря», но и мастером.— Это опасно, — возразил он. — В Вюрцбурге строгие порядки. Женщин, работающих с алхимией, там не любят.— А кто-то их где-то любит? — усмехнулась Грета. — Доктор, если боитесь — оставайтесь.Он подошёл ближе. В глазах — тревога, но под ней что-то другое, более тёплое.
— Я боюсь не за ярмарку. Я боюсь за вас.Она не ответила. Только выпрямилась, закрывая банку с настоем, чтобы спрятать дрожь пальцев.— Доктор, вы слишком часто путаете тревогу с привязанностью.Он улыбнулся уголком губ.
— А вы — уверенность с одиночеством.Грета тихо рассмеялась, и этот смех разрезал воздух, как лезвие.
— Тогда у нас паритет. Вы — мой здравый смысл, а я — ваша ерунда.Он хотел что-то сказать, но дверь снова распахнулась — и на пороге возник Йоханн, в плаще, пахнущем смолой и вином.
— Я вовремя? — спросил он, кивая на Фогеля. — Или помешал интеллектуальному поединку?— Мы обсуждали ярмарку, — ответила Грета.— Прекрасно. А я как раз собирался туда. У меня там поставки. Возьму вас с собой.— Это не прогулка, Йоханн. Там будут учёные, аптекари, инквизиторы.— Тем более, — ухмыльнулся он. — Я хоть посмотрю, как вы спорите с инквизитором, не обжигаясь.Фогель сдержанно нахмурился.
— Фрау Грета не нуждается в эскортирующих.— Конечно, — кивнул Йоханн. — Но я — не эскорт, а свидетель эпохи. И если кто-то захочет вас судить, пусть сначала попробует ваше мыло. Оно вымоет им остатки ума.Грета не удержалась и рассмеялась.
— Господа, достаточно. Если вы оба решили меня сопровождать, пусть будет так. Один — для приличия, другой — для бедствий.---Поздно ночью, когда они ушли, Грета ещё долго стояла у окна.
Дождь стекал по стеклу, отражая её лицо — половина в тени, половина в свете.Фогель — тишина и логика.Йоханн — ветер и искра.А она — между.«Бог дал женщине интуицию, чтобы она понимала то, что мужчины пока объясняют словами», — подумала она с усмешкой.
Она достала из сумки браслет с гравировкой — «Аромат остаётся».
— Осталось решить, чей, — прошептала.С улицы донёсся гул ночного рынка, где торговцы грузили товар к утреннему отъезду.
Ярмарка звалась всё громче — как новая глава её судьбы.Грета задула свечу.
В темноте пахло дорогой, вином и грозой — смесью, из которой рождаются перемены.Утро выдалось резким, с тонким инеем на крышах и дымом, который не поднимался, а стлался над улицами, будто город прятал своё дыхание.
Грета шла по мостовой, запахи Линдхайма — древесный, хлебный, терпкий — уже стали ей ближе, чем когда-то запах стерильных лабораторий. Впереди вырисовывался рынок: голоса, колокольчики, звон монет.Жизнь готовилась к ярмарке.У ворот лавки стояли два мужчины, как два разных времени.
Фогель — собранный, аккуратный, сдержанный; на нём тёмный плащ, глаза цвета старой стали.Йоханн — небрит, с повязкой на руке, в которой пахло смолой и дорогами.Оба ждали её, оба по-своему смотрели.— Вы что, сговорились? — спросила Грета, приподнимая бровь.
— Нет, — ответили они в унисон.— Вот и чудесно, — усмехнулась она. — Тогда хотя бы не деритесь за чемодан.Йоханн схватил сундук первым и легко закинул в повозку.
— Женщине не подобает таскать тяжести.— Женщине не подобает слушать глупости, — парировала она. — Но приходится, иначе вы скучаете.Фогель лишь хмыкнул, поправляя перчатки:— Иногда думаю, что в вас живёт химик, адвокат и пират одновременно.— Не забудьте аптекаря, доктор. Он тоже выживает, — улыбнулась Грета.---Дорога в Вюрцбург заняла полдня.
Поля уже выгорели, коровы жевали туман, в канавах блестела замёрзшая вода. Йоханн сидел рядом с кучером и травил истории про южные города и «дам, которые носят больше духов, чем здравого смысла».Фогель читал дорогу глазами, а Грета — мыслями.Она думала о ярмарке, о том, что её впервые увидят как мастера. И — о двух мужчинах, что сидят рядом.
С Йоханном всё было просто: он жил здесь и сейчас, и каждое его слово пахло огнём.С Фогелем — сложнее: он говорил меньше, но каждое молчание казалось разговором.— О чём задумались? — спросил Фогель, заметив её взгляд.
— Думаю, как объяснить в Вюрцбурге, что женщина может знать латынь, не будучи ведьмой.— Это невозможно, — спокойно сказал он. — Но зато интересно.Йоханн повернулся с переднего сиденья:
— Пусть попробуют доказать обратное! Я поставлю на вас ящик вина.Грета закатила глаза, но улыбнулась.
— Тогда я обязана выжить, чтобы не разорить вас.---К вечеру добрались до Вюрцбурга.
Город встретил их каменными стенами, высокими шпилями и шумом — смесью молитв, глотков пива и лая собак. Над улицами висел запах жареного лука и мёда, а из каждого окна выглядывали флаконы, коробки, сушёные травы.Ярмарка алхимиков, аптекарей и парфюмеров шумела как праздник мира и тщеславия.— Вот оно, царство безумцев, — пробормотала Грета, глядя на лавки с настойками всех цветов радуги.
— То есть ваш дом, — заметил Йоханн.Они остановились у гостиницы, где им выделили две комнаты — Грете отдельную, мужчинам одну.
Когда она распаковывала вещи, в дверь постучали.На пороге стоял мальчишка с посылкой и запиской:«Фрау Браун. Дар участнице ярмарки. От брата Матиаса.»
Внутри был крошечный флакон из чёрного стекла, запаянный воском.
Грета сняла крышку — и тут же ощутила запах: смесь ладана, железа и чего-то горького, почти металлического.Слишком сильный, чтобы быть благовонием.Слишком чистый, чтобы быть ядом.— Что за чёрт… — прошептала она.---Вечером за ужином она рассказала мужчинам о посылке.
— От монастыря, — сказал Фогель, нахмурившись. — Но это не аромат, это реактив. Кто-то проверяет вас.— Или предупреждает, — возразил Йоханн. — Пахнет дымом, как после кузни. Может, символ.— Или формула, — задумчиво сказала Грета. — Железо и ладан… кровь и вера.Фогель отложил ложку:
— Не трогайте это пока. Завтра узнаем, кто такой брат Матиас.Йоханн усмехнулся:— У вас, фрау, талант — куда ни приедете, сразу тащите за собой загадки.— А у вас — оказываться рядом, когда они взрываются, — парировала Грета.Они рассмеялись. Смех скользнул по воздуху, как вино по стеклу, тёплый и живой.
Но где-то в этом звуке уже звенело что-то настороженное — аромат тайны, который пока никто не мог определить.---Поздней ночью Грета не спала.
Она достала флакон, поставила на подоконник. Луна отражалась в чёрном стекле, и ей вдруг показалось, что внутри — не жидкость, а движение, будто тень пульсировала.Она вспомнила слова из письма: «ярмарка», «внимание коллегии», «брат Матиас» — и поняла, что её зовут не просто показать ремесло.«Меня снова проверяют, — подумала она. — Только теперь не судьба, а люди.»
И в этот момент она почувствовала за спиной лёгкий запах смолы — Йоханн стоял в дверях, босиком, с вином и усмешкой.
— Не спится?— Работа, — коротко ответила она.— Или мысли, — сказал он тихо, глядя на флакон. — Будьте осторожны, Грета. Всё, что пахнет так, хочет, чтобы его открыли.Он ушёл, оставив дверь приоткрытой и свой запах — тёплый, земной.
Грета посмотрела на флакон и прошептала:— А я ведь именно поэтому и жива — чтобы открывать то, чего не стоит.Снаружи ветер подхватил её слова и унёс в ночь, где ярмарка уже дышала обещаниями — и опасностью.