Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века

Глава 2.

Глава 2

Проснулась она от звука, который точно не принадлежал XXI веку: деревянное скрип-хлоп — и чей-то бодрый немецкий говор, вплетённый в запах печи и дымка.

Ирина села, вздохнула и попыталась собрать мозги в кучку.

— Так, — сказала Ирина себе, — анализ ситуации.

Вошла та же женщина — аккуратная, с лицом, выучившим заботу наизусть. В руках поднос: миска, хлеб, кружка с чем-то травяным.

Доктор. Прекрасно. Ещё один стресс-тест для современного человека.

Хлеб оказался тяжёлым, плотным, почти кислым, от миски пахло укропом и какой-то странной крупой. Ирина попробовала — и вдруг захотела заплакать. Не от вкуса, а от времени: всё настоящее, ощутимое, без упаковки и дат производства.

— Wo bin ich? — рискнула она спросить.

Доктор пришёл ближе к полудню.

Доктор подошёл, приложил ладонь к лбу Ирины, осмотрел зрачки, буркнул что-то вроде “keine Fieber”. Потом достал из сумки металлическое зеркальце — и в нём Ирина впервые увидела своё новое лицо.

— Erinnerst du dich an alles? — спросил доктор, прищурившись. Помнишь всё?

Как будто это возможно.

Ближе к вечеру Ирина рискнула выйти.

Двор перед домом был замкнут каменной стеной. Справа — дверь, над ней деревянная вывеска с выжженным словом Apotheke.

— Dein Laden, — гордо сказала Ханна. — Твоя лавка.

В лавке пахло не хуже, чем в музее старинных аптек.

Ирина провела пальцем по книге — пыль.

— Прекрасно, — пробормотала Ирина. — Семестр отменяется, зачёт переносится, проверка — на пятницу.

Она вытащила из неё мыло, то самое, с надписью Apotheke, и положила рядом с лавочными брусками. Старые выглядели серо-зелёными, грубыми, пахли чем угодно, кроме чистоты.

Ближе к ночи, когда город стих, Ирина сидела у окна и писала в блокноте — единственном предмете, который ещё слушался её руку.

«Факт: тело — не моё. Век — XVII. Язык — вспомнился на уровне “хлеб, вода, спасибо”.

За окном медленно гасли огни. Далеко слышался звон церковных колоколов, и где-то в глубине улицы — лай собак и лязг копыт.

И впервые с момента взрыва позволила себе короткий, нервный смех.

Смех был тихий, но живой.

Он пах дымом, травой и будущим.

Ночь выдалась длинной, как очередь в аптеку перед Рождеством.

Под утро в лавке что-то звякнуло.

— Опять? — устало пробормотала она. — Ну хоть бы кто-нибудь из налоговой не пришёл.

Доктор Фогель вошёл без стука — сухой, аккуратный, с сумкой и лицом, которое можно было использовать как меру строгости.

Фогель нахмурился.

Ирина сжала губы.

Врач чуть поднял бровь: то ли удивление, то ли уважение.

Фогель уставился на неё, потом вдруг усмехнулся.

Он осмотрел лавку, коснулся банок, втянул носом воздух.

После его ухода Ханна принесла свёрток — исписанные листы, обвязанные верёвкой.

“Die Gilde verlangt die Zahlung. Wenn ich не верну, они отберут лавку. Храни Боже Грету.”

Сердце у неё кольнуло. Она вдруг ясно ощутила: кто бы она ни была теперь, эта женщина, Грета, любила своего мужа. А он — её.

— Ханна, — тихо сказала Ирина, — wer ist die Gilde? Кто эти из гильдии?

Три дня.

К полудню лавка ожила.

— Frau Braun, — сказал старик, беря пузырёк, — ваш муж был добр. А вы?

Он кивнул, не поняв шутки, и ушёл.

Когда лавка опустела, Ирина присела у окна.

“Первое правило адаптации: выглядеть как будто ты знаешь, что делаешь.

Вечером она решилась на прогулку.

На площади стоял каменный колодец. Вода в нём отражала закат.

Она улыбнулась.

Сзади послышались шаги.

Он слегка поклонился и ушёл.

Поздно ночью она снова писала в блокноте:

«Вывод дня: здесь выживет не тот, кто сильнее, а тот, кто чище.

За окном шелестел ветер, где-то трещал факел, и город засыпал под запах дыма и розмарина.

Пена поднялась, лёгкая, золотистая.

Так начиналась новая эпоха — с запаха лимона и вдовы, решившей выжить.