Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века

Глава 5.

Глава 5

Город умеет говорить без рта.

— Ханна, — сказала Ирина ровно, — сегодня работаем с улыбкой.

Она поставила у входа таз с тёплой водой — «ярмарка чистых рук» стала ежедневной. Рядом — табличку «даром». Из лавки не уходил запах розмарина и тёплого дерева; где-то на «второй полке воздуха» тонко держался лимон.

Первые покупатели пришли рано: Фрау Клаус принесла полбулки и слух — «монахи вчера намылились как не в себя», мальчишки — за уксусом «для опытов», старик со шрамом — за настоем корня девясила «для внучки». Ирина продавала быстро и чётко, будто дирижировала маленьким оркестром. Пальцы помнили вес флаконов, глаза — порядок на полках, уши — тембр чужого «спасибо», по которому понятнее всяких «пожалуйста».

Около полудня в лавке появился новый тип — «слишком чистый». На нём был почти новый камзол, на руках — перчатки (здесь это считалось излишеством), на лице — лёгкая вежливая пустота. Он нес собой запах — не дороги, не навоза, не хлеба: пустой запах, как у комнаты, где давно не жили, но часто проветривали.

— Frau Braun? — вежливо поклонился. — Я гонец от Старшины гильдии. У нас просьба.

«Гильдия благодарит за сотрудничество и просит предоставить на обозрение образцы масел и настоев, используемых при торговле. В том числе — «чистую воду розмарина» (если таковая имеется). Подлинность подтвердить при свидетелях. Время — сегодня, после вечерней службы, место — монастырь Св. Якоба.»

Ирина прочла. Подняла взгляд.

— Прекрасно, — сказала Ирина. — Передайте: я приду. С розмарином. И с чистой правдой.

Гонец поклонился и вышел, оставив за собой ничего. Пустота — тоже запах, Ирина это знала.

— Пойдёте? — Ханна, не скрывая тревоги.

До вечера она работала как хирург перед операцией — без права на лишнее движение.

— Ханна, — сказала Ирина, — если к вечеру я вернусь без бочки и с миром, поставь чай. Если с бочкой и без мира — слушай, что скажу, и делай, не споря.

Перед самым закрытием в дверь просунулся Йоханн — как кошка, которая знает все щели.

— Я приду одна, — сказала Ирина твёрдо. — Если мне понадобится зритель — я его выучу из стены.

Он прищурился, изучая её профиль, как карту местности.

— Спасибо, — сказала она. — Но если что — я и без фокусов выживу.

Он ушёл. Ирина осталась одна с тремя флаконами, серебристым сумерком на полке и слегка дрожащим дыханием.

Монастырь Св. Якоба стоял на возвышении — не гордо, а как можно выше от воды. Камень тёплый от пережитых дождей. На дворе пахло ладаном, старой известью и воском — густо, как в тесовой шкатулке.

Ирина шла ровно, как на защиту диплома: не медленно, не быстро, подружив дыхание с шагом.

— Frau Braun, — начал настоятель мягко, — вы — новая страница в нашем городе. Современность всегда приходит с шумом. Нам нужно понять — это ветер или сквозняк.

Уголок его губ дрогнул — то ли усмешка, то ли благословение на дерзость.

Ирина раскрыла сумку, достала три флакона и стеклянный «язычок» от Йоханна.

Писарь поджал губы, но настоятель кивнул.

Ирина набрала в «язычок» каплю, распылила — тонкая вуаль легла на воздух. Запах розмарина вышел мягким, как шёпот, — без удара, без эго.

— Теперь — вот это, — сказала Ирина и показала воду цитруса. — Не для церкви, для дома. Они вместе — делают жизнь терпимее.

— И всё же, — вмешался писарь, — где вы взяли метод? В городе таких «машин для воды» нет.

Пауза. На секунду у писаря дрогнуло ухо — «узнал себя». Настоятель смотрел на Ирину с улыбкой человека, который нашёл новую страницу в привычной книге.

— Я хочу, чтобы женщины Линдхайма перестали бояться мыла, — произнесла она тихо. — Если вам нужно моё обещание — я не продам «чудо-вод», не стану лечить «от всего». Я — аптекарша, не колдунья. Чищу дом, а не души.

— Этого достаточно, — сказал настоятель. — Официально: монастырь не возражает против продажи «воды розмарина» для дома и «мыла для рук», при условии ровной меры и без «чудес».

— И ещё, — добавил настоятель, — раз в неделю приносите по флакону воды для нашей больницы при монастыре. Я заплачу миррой.

Снаружи воздух пах не ладаном, а дождём. Ирина шла вниз по лестнице монастыря и впервые за долгое время позволила себе расслабить плечи.

— Вы сегодня были на грани, — сказал он без прелюдий. — Ещё слово — и писарь объявил бы вас ведьмой «с лимонным хвостом».

— Доктор, — улыбнулась она, — у меня для таких есть вода цитруса.

Она засмеялась — свободно, как после дождя.

У ворот монастыря, разумеется, стоял Йоханн. Не потому, что не верил ей — потому, что ему было интересно.

Он протянул руку — не для руки, для сумки:

Они шли рядом. Линдхайм шумел вечерним хлебом. Где-то смеялись, где-то спорили. С площади тянуло свежескошенным сеном, со дворов — жареным луком.

Она ничего не сказала. Иногда молчание — лучший способ согласиться и не обещать.

Ночью Ирина записала в блокнот:

«Проверка номер два — монастырь — пройдена. Настоятель — ум, писарь — заноза, Фогель — щит, Йоханн — ветер.

За стеной капала вода из водостока — размеренно, как песочные часы.

Она закрыла глаза с ясной мыслью: