Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 15.

Глава 15

Бамберг встретил их колючим ветром, запахом влажного камня и звонким колокольным эхом, которое будто проверяло каждого входящего: «Ты свой или чужой?»

Дорога от Линдхайма заняла три дня — три дня серых облаков, грязи на колёсах и бесконечных разговоров, в которых тревога и юмор шли рядом, как старая супружеская пара.

Грета смотрела на город с холма: шпили соборов торчали из тумана, мосты, как нити, соединяли острова между каналами, и над всем этим стоял запах — острый, травяной, с кислинкой уксуса.

— Город аптекарей и монахов, — произнёс Фогель, поправляя плащ. — Тут всё лечат: тела, души и доходы.

— В таком порядке? — уточнил Йоханн.

— В любом, — ответила Грета. — Главное — чтобы дозировка была правильной.

---

У ворот госпиталя их встретил привратник с выражением лица, которое умеет взвешивать людей.

— Фрау Браун, — прочитал он с записки, — «приглашается на рассмотрение в коллегию». Остальные… могут подождать в трактире напротив.

— Остальные не уходят, — сказала она спокойно. — Это мой врач и мой поставщик. Без них я не дышу.

Привратник моргнул:

— По уставу…

— А по жизни — дышу, — перебила Грета. — Пишите так в отчёте.

Он опешил, но отступил. Устав — уставом, а голос уверенной женщины в каменном коридоре звучал убедительнее молитвы.

---

Зал коллегии был холоден и высок, с запахом воска и старой бумаги. За длинным столом сидели пятеро мужчин — магистры, и каждый смотрел на Грету, как на диковинную пробирку, в которую неизвестно, что нальёшь — кислоту или эликсир.

Во главе — доктор Генрих Фаустер, седой, но живой глазами.

— Фрау Браун, — начал он. — Вы заявлены как вдова аптекаря.

— Верно.

— И… практикуете?

— Практикую. Не грех лечить.

— Согласен, — кивнул он. — Грех — лечить плохо.

Он открыл письмо — видимо, рекомендацию от брата Матиаса.

— Вас хвалят. Но… — он поднял взгляд, — предупреждают, что вы «чудо».

— Тогда мне остаётся только оправдать ожидания, — ответила она ровно.

По залу пробежала волна едва сдержанного смешка.

— Ваш рецепт мыла, — продолжил Фаустер, — привлёк внимание не только чистоплотных домохозяек, но и алхимиков.

— Мыло — это алхимия в своём лучшем виде, — сказала Грета. — Оно превращает грязь в чистоту и не требует жертв.

— Сильное заявление, — заметил один из магистров.

— Зато без побочных эффектов.

Фогель стоял в стороне, тихий, как стетоскоп. Йоханн — чуть за спиной, словно охранник.

— Нам нужно понять, — вмешался третий магистр, — откуда у вас знания. В книгах их нет.

— Из опыта, — ответила Грета. — А опыт — это просто ошибки, которые выжили.

На миг даже Фаустер усмехнулся.

— Хорошо. Мы назначим испытание. Завтра. Вы должны приготовить лекарство, что укрепит тело и дух пациента. Не магию — реальный состав.

— А кто пациент?

— Посмотрим, кого судьба пошлёт, — сказал Фаустер. — Иногда она посылает удивительные случаи.

---

В трактире напротив она сидела у окна, разглядывая огни. За стеной шумел дождь, у очага кто-то пел про корабли, которые не возвращаются.

Йоханн наливал вино.

— Ты сегодня танцевала между ядом и похвалой.

— Главное — не перепутать бокалы, — ответила она.

— У них на лицах — не вера, а интерес.

— У интереса хотя бы глаза живые. С верой хуже — она не слушает.

Фогель разложил на столе свёртки.

— Завтра будет шанс. Если дашь им то, что работает — они не смогут отрицать факты.

— Я не дам им чудо, — сказала Грета. — Я дам им простое: настой овса, мед, уксус и хвою. Для сил. То, что я пила после болезни. Пусть попробуют спорить с тем, что помогает.

Йоханн подался вперёд:

— А если Ган вмешается?

— Тогда он станет моим «испытуемым», — сказала Грета. — Пускай узнает, как пахнет совесть.

---

Ночью она не спала. Дождь стучал по крыше, свеча чадила, и мысли, как маленькие зверьки, бегали по комнате.

«Бамберг — не Линдхайм. Здесь всё красиво, но холодно.

Здесь женщины — не люди, а отражения.

Но если я уже умею делать мыло из грязи, значит, сделаю и порядок из хаоса.»

Она достала из сумки брошюру — ту самую, с выставки. На полях рецепты, запахи, маленькие химические формулы.

Пальцы дрожали, когда она писала на чистой странице:

«Если вы когда-нибудь прочтёте это, Ирина Разумовская — знайте, вы не зря жили.

Вы просто… пересекли век не туда, куда шли, но именно туда, где были нужны.»

---

Утро пахло дымом и хвоей. В госпитале её ждал длинный стол с приборами: ступка, фильтр из ткани, сосуды, мед, уксус, овёс. И один стул, на котором сидел… Ган.

— Ваш пациент, — холодно сообщил Фаустер. — У него мигрени.

— Понимаю, — произнесла Грета. — Идеальное состояние, чтобы размышлять о смирении.

Она молча растёрла хвою, залила уксусом, добавила мёд, проварила — всё спокойно, без магии, только запахи: смолы, кислоты, терпкости.

— Это не лекарство, — прошептал Ган.

— Это терпение, — ответила она. — Выпейте, и узнаете, как оно на вкус.

Он сделал глоток, и на лице мелькнуло что-то похожее на удивление.

— Тепло…

— Значит, живы, — сказала Грета. — Поздравляю, герр Ган. Это самое надёжное доказательство действенности рецепта.

Магистры переглянулись. Фаустер кивнул.

— Фрау Браун, — произнёс он. — Ваша практика… нестандартна. Но результаты — очевидны. Я прошу вас остаться на время. Учить наших подмастерьев гигиене и практической химии.

— Если разрешат руки, — ответила она. — И если мне дадут воду.

— Воды в Бамберге хватает, — сказал Фаустер. — Но вот с чистотой сложнее. Возможно, вы сможете и это исправить.

---

Когда они вышли из госпиталя, день был бледный, как недописанное письмо.

Йоханн молчал, пока они не дошли до трактира.

— Ну что, чудо?

— Нет, — сказала она. — Просто женщина, которая умеет варить мыло и не боится грязи.

Фогель тихо улыбнулся.

— Иногда этого достаточно, чтобы изменить город.

Она посмотрела на улицы Бамберга — мокрые, блестящие, пахнущие уксусом и хвоей.

«Всё начинается с чистоты рук», — подумала она. — А потом уже — душа.

И где-то над собором звон ударил трижды — ровно, спокойно, как новая точка отсчёта.

Поздний вечер в Бамберге пах дождём и горячим хлебом из пекарни за углом. Город шумел не войнами, а разговорами — о женщине, которая посмела лечить, учить и шутить при уважаемых магистрах.

Грета шла по узким улицам, чувствуя, как мокрые камни под ногами светятся, будто впитали в себя старый свет. Йоханн нёс корзину с инструментами, Фогель — аккуратную сумку со свитками. Сзади тихо звякали аптекарские стеклянные флаконы.

— Тебя теперь будут называть «учительницей Бамберга», — сказал Йоханн.

— Пусть называют, если запомнят не меня, а мои рецепты, — ответила она. — Я не хочу быть чудом. Хочу быть привычкой.

— А это куда опаснее, — усмехнулся Фогель. — Привычки меняют мир.

Они вошли в трактир, тот самый, где всё началось. Тот же очаг, те же ноты песни — теперь уже про женщину с «огненной водой, что лечит и не жжёт». Люди приветственно зашумели, кто-то крикнул:

— Фрау аптекарша! За вас пьют монахи!

— Вот это успех, — заметил Йоханн. — До тебя они пили только за святых.

— А я просто варю чистоту, — усмехнулась Грета, сбрасывая плащ.

---

У очага, где было тепло и тихо, они устроились втроём. Грета сняла перчатки, руки пахли смолой и мёдом. Йоханн подлил вина, Фогель разложил рядом на столе блокнот с пометками.

— Итак, — сказал он, — тебя оставляют здесь на время.

— Да, — кивнула Грета. — Обучать подмастерьев. Простым вещам — мытью рук, чистке инструментов, кипячению бинтов. Они привыкли звать это «ересью», но потом сами удивятся, когда больных станет меньше.

— А после? — Йоханн поднял глаза.

— После — вернусь. В Линдхайм. Там мой дом, мои люди. Я не собираюсь быть пленницей чужого восхищения.

Фогель кивнул:

— Это разумно.

Йоханн тихо фыркнул:

— Разумно — скучно.

Грета улыбнулась.

— Иногда скука — самое острое оружие.

---

Когда трактир опустел, и только свечи коптили над столами, к ним подошёл человек в плаще. Лицо скрыто капюшоном, но голос был знаком — брат Матиас.

— Вы справились, — произнёс он. — Даже лучше, чем я ожидал.

— Вы ожидали провала? — уточнила Грета.

— Я ожидал, что Бамберг останется Бамбергом. Но, похоже, теперь здесь пахнет иначе.

Он сел напротив, положил на стол небольшой свёрток.

— Это из монастырского архива. Письмо одной женщины, жившей сто лет назад. Она тоже варила мыло. И тоже умерла, не получив права преподавать. Думаю, вы захотите это прочесть.

Грета развернула свёрток. Пожелтевшая бумага, тонкий женский почерк:

«Если однажды появится другая, что не боится ни золы, ни грязи,

пусть знает — каждое чистое полотно начинается с чёрного котла.

Пламя — это не враг, это просто голос перемен.»

Грета долго молчала.

— Я прочитаю это ученицам, — сказала она наконец. — Чтобы знали, что мы не первые.

Матиас улыбнулся уголком губ.

— Вот именно этого я и ждал.

Он встал, расправил плащ.

— А теперь — совет: Ган не ушёл. Он всё ещё здесь. Пытается купить доверие коллегии через золото.

— Пусть покупает, — ответила Грета спокойно. — Доверие, купленное за деньги, стирается быстрее, чем мыло.

— Я бы не был так уверен, — сказал он мягко. — Деньги пахнут дольше, чем совесть.

— Тогда пусть знают мой рецепт, — усмехнулась она. — Вода, зола и терпение. Ни золото, ни страх туда не входят.

Матиас чуть поклонился и ушёл, растворившись в дыму свечей.

---

— Ты веришь ему? — спросил Йоханн.

— Верю, — ответила Грета. — Но не доверяю. Это разные вещи.

— Как и любовь?

Она усмехнулась.

— Любовь — вообще отдельная алхимия. Там ингредиенты никогда не в равных долях.

Йоханн посмотрел на неё внимательно, с лёгкой улыбкой, как на рецепт, который хотелось бы выучить, но страшно испортить.

— И какие пропорции у тебя?

— Терпение и ирония — поровну. Всё остальное — по вкусу.

---

Ночью она вышла на улицу. Город спал. Луна отражалась в каналах, крыши блестели, а где-то далеко слышался колокол — как вздох.

Грета шла босиком по мостовой, чувствуя камни под ногами — прохладные, живые.

«Вот он, другой век, — думала она. — Здесь женщины шепчут в подвалах, а я учу мужчин кипятить бинты.

И, может быть, именно это — настоящее чудо.»

Она подняла глаза к небу — то самое небо, под которым когда-то Ирина Разумовская мечтала о науке, но не знала, что станет её частью.

«Жить — значит варить, — подумала она. — Каждый день. Себя, других, смысл. Главное — не дать пригореть.»

---

Утром Бамберг проснулся иначе.

В госпитале, где вчера смеялись над женщиной с уксусом и хвоей, подмастерья уже кипятили воду. На воротах висела новая табличка — аккуратным женским почерком:

«Чистые руки — начало милосердия.»

А внизу — подпись: Greta Braun.

И в этот день, впервые за много лет, в госпитале не умер ни один пациент.

Солнце вышло из-за собора, и дым из труб поднимался ровно, как строчки в новой книге.

А Грета, стоя у окна, подумала тихо:

— Значит, рецепт работает.