Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 6.

Глава 6

Линдхайм жил по своим утренним законам:

первым просыпался запах хлеба,

вторым — звон колокола,

третьим — людская болтовня, в которой перемешивались цены, дети и погода.

Ирина открыла ставни. Туман расступился медленно, показывая узкие улицы, где крыши, словно старые карты, сходились над головой. На углу сапожник отбивал подошвы, напротив пекарь смахивал муку со стола.

Воздух был густой, солоноватый — где-то сушили рыбу, и всё это вплеталось в ароматы трав, дёгтя, хлеба, дыма.

Вдоль улицы текла канава — не самое поэтичное зрелище, но даже она теперь казалась Ирине частью мира, который дышит, а не работает по инструкции.

---

Аптека в её владении преобразилась.

Небольшое каменное здание с резными ставнями и табличкой Apotheke der Frau Braun — «аптека фрау Браун» — теперь стало заметным. Под вывеской висела веточка розмарина — не как амулет, а как знак чистоты.

Дверь — тяжёлая, дубовая, отполированная руками покупателей. Внутри — сумрак и уют.

Деревянные полки с выжженными надписями Thymian, Melisse, Weinrinde. На прилавке — латунные весы, медная ступка, в которой Ирина растирала сухие лепестки лаванды.

На стене — новый предмет, гордость её инженерной души: мини-дистиллятор, собранный из кувшина, крышки Йоханна и бутылки Шустера.

Он тихо шипел, выпуская прозрачную струйку — почти как кофе-машина из её старого мира.

Ханна задыхалась от гордости.

— Frau, — сказала она, — теперь даже настоятель сказал, что у нас «запах честности».

— А монахи не купят ещё бутылку «честности»? — отозвалась Ирина, пересыпая сушёный розмарин. — Запасаюсь. После службы к нам опять пойдут.

Она двигалась легко — юбка касалась пола мягко, волосы собраны в косу, из которой выбивались светлые пряди. На лице — лёгкий румянец от жара печи, а на кончике носа — капелька росы, когда она открывала окно.

Очки — её реликвия прошлого — теперь держались на тонкой кожаной ленте. Она выглядела странно по местным меркам — умная, чистая, спокойная и неподконтрольная.

---

Под вечер в лавке показался Фогель.

Он всегда входил бесшумно, будто боялся напугать диагноз.

— Frau Braun, — поклонился, — я принёс вам отчёт из монастыря.

— Ох, теперь и отчёты пахнут ладаном?

— Отчёты — людьми, — поправил он. — Настоятель доволен. Говорит, что «чистота — форма молитвы». Вы открыли новую догму.

— Значит, я еретик во имя гигиены, — улыбнулась Ирина. — Что ж, звучит достойно.

Он поставил на стол свёрток — три стеклянные бутылочки с этикеткой Spiritus Rosmarini.

— Наши послушники сделали сами. По вашему примеру.

— Уже учатся копировать, — сказала она с улыбкой. — Это прогресс.

Фогель присел на скамью у окна, разглядывая её руки.

— Вы, кажется, не останавливаетесь. Вчера — мыло, сегодня — вода, завтра… что?

— Завтра — «порошок для белья». Хочу, чтобы простыня пахла не телом, а ветром.

— Ветер — вещь опасная, — заметил он. — Он уносит запахи и тайны.

Ирина подняла взгляд.

— А вы, доктор, опасаетесь ветра или женщин, которые не боятся дышать?

Он не ответил сразу, но губы дрогнули.

— И того, и другого, — наконец сказал он. — Особенно, если они встречаются в одном человеке.

Он встал, поклонился и ушёл, оставив на прилавке платок — чистый, сложенный ровно.

Ирина подняла его, вдохнула: лёгкий аромат чистых рук и немного розмарина.

---

Не прошло и часа, как на пороге появился Йоханн.

Шумный, уверенный, с запахом далёких дорог. На нём был тёмно-синий камзол, ткань добротная, но с затёртым воротом — купец не новый, но живой.

— Фрау, ваш доктор опять обошёл меня по времени.

— Вы следите за очередью?

— Нет, за впечатлением. После него вы пахнете спокойствием. После меня — вопросами.

Он поставил на прилавок свёрток.

— Привёз смолу, мускат и редкость — амбра. Монахи выкупили половину у моряков, остальное — ваше, если дадите скидку на лимонное мыло.

— Амбра? — Ирина приподняла бровь. — Аромат моря и китов?

— Аромат греха и роскоши, — уточнил он. — Можете делать духи для господских дам. Или… — он задержал взгляд на её шее, — для себя.

Она фыркнула, но улыбка всё-таки мелькнула.

— Если сделаю — будете первым подопытным. Проверим, действует ли амбра на купцов.

— На купцов действует всё, если это приносит выгоду, — усмехнулся Йоханн. — Но вы — исключение.

— Почему?

— Потому что с вами я не считаю прибыль. Только минуты.

Тишина вытянулась, как нить. Ханна на заднем плане намеренно зашумела банками, словно спасая мир от неловкости.

Ирина медленно взяла баночку с амброй.

— Минуты у нас тоже платные, Мейер.

— Тогда я беден, — ответил он, и в голосе не было шутки.

---

Позже, когда город стих, Ирина зажгла свечу и подошла к окну.

Снаружи — узкий переулок, мостовая, фонари из железа и стекла, отражающие дрожащие язычки света.

Она смотрела на огни, думая, что теперь знает:

в этом городе всё имеет запах — даже одиночество.

Она написала в блокноте:

«Сегодня впервые подумала: а ведь я живу.

Не существую, не выживаю — живу.

У меня есть лавка, книги, люди, запахи, враги, союзники, и чувство, что всё это — моё.

Фогель — разум. Йоханн — огонь. А я — вода, пытаюсь не испариться.»

Свеча треснула, и в воздухе смешались ароматы: лимон, смола, воск и чуть-чуть грусти — ровно столько, чтобы ночь казалась честной.

Ирина улыбнулась:

— Ну что, госпожа аптекарша, ты всё ещё не ведьма, но уже почти легенда.

И за окном, будто в ответ, где-то далеко запел сторож, объявляя новый день.

Утро принесло не тишину, а запахи: свежее тесто от пекаря, мокрую известь со стен, сено и терпкий дым от угольных печей. Ирина стояла у окна, зачесывая волосы в косу, и думала, что теперь различает каждый аромат — как аккорды. Мир вокруг стал музыкальным, и каждая мелочь в нём имела собственный тон.

Лавка жила. Внутри было тепло — печь пыхтела, на полках ровные ряды бутылей и коробочек, на витрине новая этикетка — «Мыло лимонное. Чистота — роскошь, доступная каждому». Эту фразу она вывела углём сама, а потом рассмеялась — в её веке за такую дерзость ей бы дали премию, а здесь — могут вызвать священника.

Ханна аккуратно натирала стеклянные сосуды тряпицей.

— Фрау, опять приходил купец Йоханн. Говорит, что у него будет новая партия масел из Венеции.

— Конечно будет, — пробормотала Ирина. — Этот человек торговал бы даже запахом дождя, если бы мог упаковать его в бутылку.

Она подошла к зеркалу, осмотрела себя критически. Простое платье из серо-зелёного сукна, на шее — тонкий шнурок, на котором висел её маленький амулет — кусочек стекла, обломок из того самого прибора, что взорвался на выставке. Как напоминание: «ты всё ещё учёная, даже если ступа заменяет лабораторию».

Дверь в лавку распахнулась. На пороге стоял Йоханн. Без шляпы, с чуть растрёпанными волосами, будто бежал. На губах — улыбка, в руках — свёрток.

— Не оборачивайтесь, фрау. Сюрприз.

— У меня плохие ассоциации со словом «сюрприз». Последний взорвал мне жизнь.

— Этот — восстановит, — он развернул свёрток. На ладони лежала аккуратно вырезанная деревянная табличка. На ней изящно выжжено: „Zum Duft des Himmels“ — «К небесному аромату».

Ирина замерла.

— Вы сделали это…

— За ночь. Теперь у вашей лавки есть имя. И вывеска, достойная женщины, которая заставила монахов нюхать розмарин.

Она не знала, что сказать. Только провела пальцами по буквам — неровным, но живым.

— Это… красиво.

— Я знаю, — просто ответил он. — Красоту не надо оправдывать. Её надо повесить у двери, чтобы все видели, кто здесь хозяйка.

Он шагнул ближе, пахнул морской солью и смолой.

— И ещё… — сказал тихо. — Если кто-то снова назовёт вас ведьмой, скажите, что вы — купеческий товар. Я не продаю, но защищаю.

Ирина сделала шаг назад.

— Осторожнее, Мейер. Я ведь опасное соединение.

— Вот за это я вас и уважаю, — он улыбнулся и вышел, оставив после себя запах дороги и лёгкий дымок от свечей.

Она ещё долго стояла у окна, глядя, как он уходит. Был в нём тот тип мужчин, которых невозможно забыть — не из-за внешности, а из-за того, что рядом с ними воздух становится другим.

А потом — усмешка самой себе: «Размечталась. Гормоны, мой враг».

---

День выдался шумным. Пришли женщины — из булочной, с рынка, из домов. Спрашивали «ту самую воду», интересовались мылом, переговаривались, как пчёлы у улья. Одна принесла новость:

— Городской староста хочет запретить торговлю женщинами без опекуна!

— Тогда пусть приходит и попробует забрать у меня совесть и розмарин, — ответила Ирина, не поднимая головы. — Но предупреждаю — оба кусаются.

Ханна прыснула от смеха, но заметила, что в глазах госпожи мелькнула тень.

Она знала — такие слухи опасны. Особенно для вдовы, особенно для той, что не прячется.

---

Вечером, когда город укутала мгла, в дверь постучали. Три коротких, один длинный. Ирина открыла — на пороге стоял Фогель.

— Извините за поздний визит, — произнёс он, снимая шляпу. — Не мог не предупредить. Завтра заседание управы. Обсуждают «положение о частной торговле женщинами».

— Как мило, — сказала Ирина. — Они боятся, что мы захватим мир с мылом и чистыми руками?

— Они боятся того, что не могут контролировать. Вы им непонятны.

— И вы пришли сказать, что мне лучше исчезнуть?

— Я пришёл сказать, что, если вас вызовут, я буду рядом.

Он подошёл ближе, в глаза его легла тень усталости.

— Вы делаете то, что должен был сделать я. А я всё ещё лечу чуму молитвами и кровопусканием.

— Тогда лечите лучше, доктор. А я постараюсь, чтобы ваши пациенты хоть руки мыли.

Он усмехнулся, но не уходил.

— Вы не боитесь.

— Ошибаетесь. Боюсь. Только не их — себя. Что привыкну. Что мне начнёт нравиться этот век.

Фогель молчал. Потом осторожно взял её руку и поцеловал пальцы.

— Этот век вам подходит, Ирина. Просто он ещё не понял, что родился заново.