Госпожа аптекарша или как выжить в Германии Xvii века (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 10.

Глава 10

Утро в Линдхайме выглядело как хорошая шутка Бога: колокол звенит на «подъём», гуси на рынке оркестром играют «бодро, с акцентами», а сапожник спорит с мясником, чьи ножи тупее.

Грета открыла ставни, вдохнула — хлеб, дым, мокрая шерсть, лаванда. Жизнь шла правильно: пахла честно.

— Ханна, — сказала она, завязывая передник. — План на день простой: порядок, мыло, вода и улыбка.

— И скандал, — мрачно добавила Ханна, выглядывая на улицу. — Слыхала, вдова пивовара уверяет, что ваше мыло «слишком хорошее» и муж перестал ругаться — теперь молчит.

— Это побочный эффект чистых рук, — невозмутимо отозвалась Грета. — Когда нечего чесать, остаётся думать.

Они рассмеялись. В лавку вползло солнечное пятно и заняло угол у перегонного кувшина, как кот.

---

Первая половина дня ушла на «ярмарку чистых рук»: таз у двери, табличка «даром», смех, фырканье, детские «а можно ещё пену?».

Фогель заглянул «на минуту» и, как водится, мыл руки дольше всех — скрупулёзно, будто сдавал экзамен по анатомии.

— Скажите монастырю, — кивнула Грета, — что «молитва с мылом» действует лучше, чем «молитва с уксусом».

— Скажу, — серьёзно ответил он. — Но сперва проверю на писаре.

Ближе к полудню во двор въехала карета, из тех, что любят ездить медленно, чтобы все успели разглядеть герб. На дверце — щит с тремя рысьими лапами и девизом по-латыни, написанным таким старанием, будто автор две ночи воевал с падежами.

Из кареты выскользнул камердинер — тонкий, отполированный, как приборная ложка. Нос — ровно на два миллиметра выше «простых людей», перчатки — слишком белые, чтобы их носили в реальности.

— Frau Braun? — холодно кивнул он. — Я — Рихтер, камердинер графини фон Гольдталь. Её светлость желает заказать у вас мыло и воду. Особого рода.

— Особого — это какого? — вежливо поинтересовалась Грета.

— Без запаха. Совсем. И — рецепт. Чтобы в имении могли «в дальнейшем изготавливать самостоятельно».

Ханна тихо присвистнула, прикрываясь занавеской.

Грета улыбнулась, как улыбаются человеку, который попросил у пекаря рецепт города из муки и соли.

— Мыло без запаха сделать можно, — сказала она. — Рецепты я не продаю.

— Графиня оплатит щедро.

— Щедрость не увеличивает долю золы и не ускоряет омыление, — мягко отрезала Грета. — Графиня хочет мыло — будет мыло. Рецепт останется в Линдхайме.

Камердинер поднял бровь на высоту новых перчаток.

— Тогда количество. Десять десятков брусков и двенадцать фляг воды. Сегодня к вечеру.

— К вечеру у меня готово то, что успевает высохнуть. Остальное — завтра и послезавтра.

— Heute, — жёстко повторил Рихтер. — Сегодня.

Вежливость у Греты закончилась аккурат на фразе «сегодня».

— Передайте её светлости: мыло варит огонь и время, а не камердинеры. Если вас торопит судьба — купите у свечника воска, у меня — правда.

Он побледнел от такого количества кислорода.

— Тогда графиня обойдётся без ваших услуг.

— И без чистых рук, — кивнула Грета. — Это её право.

Рихтер поклонился, как укололся шпилькой, и уже повернулся к выходу — но Грета задержала взгляд на его перчатке. На манжете — капля чего-то желтоватого, жирного, с тёмной крошкой. Камердинер заметил её взгляд, слишком быстро спрятал руку.

Запах — едва уловимый: мышиный мускус, дешёвый. Точно не «графский». И печать на конверте, который он оставил — «для приличий», — была выдавлена не гербом, а его зеркальным отпечатком. Не герольд, а левша-скороспел.

— Ханна, — тихо сказала Грета, когда колёса кареты смазали площадь своей важностью, — ставь чай. У нас гости — не наши.

— Вы думаете, это подстава?

— Думаю, это аптекарь из Аугсбурга, который привык покупать людей вместе с мылом.

---

Для ясности Грета пошла по короткому пути: к Фогелю.

Тот появился через четверть часа — с выражением лица «я не вмешиваюсь, я просто здесь».

Грета положила на стол конверт «графини».

— Посмотрите на печать.

Он прищурился.

— Зеркальная. И герб… странный. «Рысьи лапы» — это у фон Гольдталей, да. Но девиз написан с ошибкой. Так не пишет дворцовый писарь.

— Дальше можно не продолжать, — заключила Грета. — «Графиня» — фантом. Кто-то хочет рецепт. Или — скандал, если мыло «не будет готово к вечеру».

— Или — проверка на жадность, — кивнул Фогель. — Вы выдержали.

— Я не выдержала, я посмеялась. Это легче.

Фогель улыбнулся настолько, насколько позволяет его анатомия улыбок.

— И всё же будьте внимательны. Такие «камердинеры» не уходят с пустыми руками.

— У меня много чистоты. Если он украдёт — поделюсь.

---

Во второй половине дня, когда в лавке было многолюдно, на пороге с гоготом возникла гусыня. Влетела, как лавина, и принялась выяснять отношения с отражением в медном тазу, принимая его за соперницу.

— Грета! Это гусыня фрау Клаус! — в ужасе воскликнула Ханна. — Она ревнивая, как три сватья!

— Тогда «женскую воду» — для гусиного самолюбия, — отозвалась Грета и ловко накинула на птицу полотенце.

Гусыня возмущённо завизжала, подпрыгнула и… сдернула зубами узелок с лимонным мылом, после чего гордо понесла добычу к выходу.

На улице началась погоня: два мальчишки, Ханна с половником, гусыня — трезубец апокалипсиса.

Грета стояла в дверях, не вмешиваясь — правильный хаос лечит город лучше хмурых проповедей. В конце концов гусыня выплюнула мыло (слишком цивилизованный вкус) и гордо удалилась, а мальчишки, смеясь, принесли брусок обратно.

— Видели? — торжествовала фрау Клаус. — Даже птица у вас стала чистой.

— Она стала смешной, — поправила Грета. — Что вдвойне полезно.

Смех разлёгся по лавке мягким ковром. И именно в этот момент, когда все были заняты «гусиной хроникой», кто-то тихо дёрнул нижний замочек на боковой двери. Тонкий звук, не для неопытного уха.

Грета услышала.

Сделала вид, что ничего.

Сунула руку под прилавок, нащупала маленький глиняный шарик — смесь уксуса, толчёного перца и пары её «секретов».

— Ханна, подойди, — спокойно сказала она. — Держи кувшин.

Дверца слегка приоткрылась — и внутрь просунулась чужая рука в слишком белой перчатке.

Грета не повернулась. Просто уронила шарик на каменные плитки и наступила каблуком.

Шмяк. Пшшш.

Воздух распух адским букетом: уксус, перец, горчица, горький дымок — смесь для «прозрения совести».

— Ой! — заблеял снаружи чей-то голос. — Ой-ой-ой-ой!

Рука отдёрнулась. Дверь захлопнулась так резко, что гусыня за дверью пискнула от обиды (она вернулась посмотреть продолжение).

— Накрыло, — удовлетворённо сказала Ханна, зажимая нос. — Кто это был?

— Камердинер, — кивнула Грета. — Теперь он пахнет так, что даже гербы плачут.

---

Вечером явился Йоханн — в хорошем настроении и с явно подготовленной шуткой.

— Говорят, у вас сегодня новый клиент — гусыня. Надеюсь, она не просила рецепт.

— Она просила зеркало, — невозмутимо сказала Грета. — Убедилась, что «та другая» гусыня из таза некрасива — и ушла гордой.

Йоханн рассмеялся, а потом кивнул на закрытую боковую дверь.

— А это — что?

— Окошко для ароматерапии. Сегодня я «лечила» одного камердинера от гордыни.

— Сработало?

— Он ушёл нюхать гордость у реки.

Йоханн присвистнул.

— Между нами, фон Гольдталь действительно существует, — сказал он, присаживаясь на край стола. — Но графиня сейчас во Франкфурте. Печать — фальшивая, девиз — с ошибкой.

— Угадаю: в Аугсбурге есть аптекарь, который очень любит рецепты других.

— Любит. И ненавидит, когда женщины умеют считать лучше него.

— Тогда у меня для него подарок, — сказала Грета. — Фальшивая «вода розмарина». Вкусная, но бесполезная. Пусть пьёт на здоровье.

— Вы опасны, — с видимым восхищением произнёс он. — И…

Он замолчал, рассматривая её профиль.

— И красивы, когда смеётесь.

— Это оптический обман, — парировала она. — Смех всем идёт.

— Но вам — особенно, — тихо настаивал он. — Давайте выпьем за гусыню, которая сорвала покушение.

— Только водой, — улыбнулась Грета. — У нас «сухой закон» до нового урожая.

---

Ночь упала быстро — как крышка на ларец. Город стих, остались сторожевые шаги, да редкие возгласы тех, кто возвращается поздно и любит объяснять это миру.

Грета погасила свечи и присела к окну. В отражении стекла — она, лавка, полки, аккуратность.

В тишине вспомнился камердинер: белые перчатки, нелепый герб, чужой мускус.

Кто-то очень не хотел, чтобы лавка фрау Браун стояла настолько прочно.

Ну что ж.

Она открыла журнал и написала:

«День: попытка украсть дверь — не удалась.

Город смеялся с гусыни — и это лучше любых указов.

Камердинеры с фальшивыми гербами пахнут правдой хуже уксуса.

Мой рецепт — в голове и в руках. На бумаге — только то, что можно читать вслух.

И да, я смеюсь чаще. Это уже лечение.»

Она отложила перо. Шелест трав с полки ответил ей спокойствием — будто лавка дышала в унисон.

— Доброй ночи, Линдхайм, — сказала Грета. — Завтра сварим мыло для кухни. И повесим у двери вторую табличку: