Господин Орлов

Глава 6. Двойная игра

Сентябрь 1892 года

Лето, омывшее Орлов-град лучами славы и императорской милости, сменилось деловой осенней прохладой. Пыль от проезда высоких делегаций улеглась, газетная шумиха потихоньку стихла, превратившись из сенсации в общеизвестный факт. Семья Орловых, вознесенная на небывалую высоту, осваивалась в новом статусе. Отец, с головой ушедший в управление разросшейся финансовой империей, теперь принимал в своем петербургском кабинете министров и послов. Николай, получив внеочередное звание полковника и должность в Генеральном штабе, курировал поставки нового вооружения в армию. Петр, экстерном сдавший выпускные экзамены, уже работал в юридическом отделе нашего концерна, выстраивая правовую защиту наших активов.

Настала и моя очередь продолжить формальное образование. Мое решение, объявленное на семейном совете, вызвало шок даже у привыкшего ко всему отца. Я заявил, что буду поступать. Не в один, а сразу в два университета: в Санкт-Петербургский технологический институт и на юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета.

— Саша, это безумие! — воскликнул отец. — Зачем тебе это? У тебя знаний больше, чем у всех их профессоров вместе взятых! Ты управляешь городом, концерном! У тебя нет на это времени!

— Формальности, отец, — спокойно ответил я. — В этом мире любят бумажки. Диплом инженера и диплом юриста закроют последние вопросы о моей «компетентности». Никто не сможет сказать, что Орлов-градом управляет мальчишка-самоучка. Это будет еще один слой брони для нашей репутации.

Мои доводы были логичны, но сама идея казалась невыполнимой. Тем не менее, новый статус семьи открывал любые двери. Протекция министра просвещения, личная просьба отца — и вот я, тринадцатилетний Александр Орлов, допущен к вступительным экзаменам в порядке исключения. Экзамены я сдал играючи, вызвав у экзаменационной комиссии смесь восторга и подозрения.

Но настоящий скандал разразился, когда я, будучи зачисленным, подал ректорам обоих учебных заведений прошение о досрочном окончании. Я просил утвердить для меня индивидуальный учебный план, позволяющий освоить пятилетний курс за два года.

Ректор Технологического института, статский советник Кирпичёв, человек старой закалки, смотрел на меня поверх очков с нескрываемым раздражением. Его кабинет, заставленный дубовыми шкафами с книгами, пах пылью и нафталином.

— Молодой человек, — процедил он, барабаня пальцами по сукну стола. — Наука — это не скачки на ипподроме. Она требует усидчивости, времени и смирения. Ваша просьба — это дерзость и неуважение к трудам поколений ученых.

Рядом со мной сидел Петр, исполнявший роль моего официального поверенного.

— Господин ректор, — вкрадчиво начал он. — Мой брат не просит снисхождения. Он просит возможности. Его способности, как вы могли убедиться на экзаменах, выходят за рамки стандартных. Мы лишь просим дать ему нагрузку, соответствующую этим способностям.

Кирпичёв хмыкнул. В его глазах блеснул недобрый огонек.

— Нагрузку? Извольте. Я дам ему такую нагрузку, что через месяц он взмолится о пощаде. Пусть пеняет на себя. Он будет сдавать экзамены и зачеты по всем предметам каждого курса ежемесячно. Провалится хоть по одному — отчисление без права восстановления. Вы согласны на такие условия, юный гений?

Он думал, что ломает меня. Что ставит невыполнимую задачу, которая докажет всем, что я — лишь выскочка, дутый пузырь.

— Полностью согласен, господин ректор, — с легкой улыбкой ответил я.

Аналогичная сцена с небольшими вариациями повторилась и на юридическом факультете. Академический мир, консервативный и неповоротливый, принял мой вызов, намереваясь показательно высечь дерзкого юнца. Они не знали, с кем связались.

Вернувшись в Орлов-град, я заперся в своей лаборатории. Настало время применить одну из самых сложных и энергозатратных технологий моей магии. Создание доппельгангеров. Это были не просто иллюзии или големы. Это было временное расщепление моей собственной сущности.

Я встал в центр начертанной на полу сложной рунической диаграммы. Концентрация требовалась абсолютная. Я потянулся к своей душе, к своему сознанию, и осторожно, как хирург, отделил две его части. Затем я соткал для них временные тела из эфира, уплотнив их до полной физической материальности. Процесс был мучительным, словно отрываешь от себя живые куски. Когда все закончилось, передо мной стояли две мои точные копии. Они обладали моей памятью, моими знаниями, моим характером. Это была не просто копия, а активная матрица личности. Они могли думать, анализировать, учиться и действовать самостоятельно, но при этом оставались неразрывно связанными со мной. Вся информация, все знания, полученные ими, непрерывным потоком вливались в мое сознание. Я был одновременно в трех местах.

— Итак, — сказал я, глядя в свои же глаза. — Ты, — я указал на первого двойника, — отправляешься в Технологический. Твоя задача — не просто сдать экзамены, а сделать это блестяще. Задавай профессорам каверзные вопросы. Предлагай решения задач, которых еще нет в учебниках. Покажи им уровень.

Двойник кивнул, поправляя идеально сидящий студенческий мундир.

— А ты, — я повернулся ко второму, — на юрфак. Римское право, история государства, уголовные уложения… Вгрызайся в каждую букву закона. Ищи противоречия, предлагай реформы. Твоя цель — заставить старых крючкотворов признать, что ты знаешь их ремесло лучше, чем они сами.

Второй двойник усмехнулся моей же усмешкой.

— Будет исполнено.

Они ушли. А я, настоящий Александр Орлов, почувствовал, как мир разделился на три потока восприятия. Я одновременно ощущал прохладу лекционной аудитории, скрип пера по бумаге на семинаре по праву и привычный запах озона и раскаленного металла в своей мастерской в Орлов-граде. Это было странное, сводящее с ума чувство, но я быстро научился его контролировать, вынося на периферию сознания «учебные» потоки и концентрируясь на главном. Пока мои копии грызли гранит науки, я занимался настоящим делом.

Мой секретный полигон номер два находился глубоко в лесах, на территории авиационного завода. Он был гораздо больше и лучше оборудован, чем тот, что я показывал Императору. Именно здесь я обкатывал технологии, которые не предназначались для чужих глаз.

Армия начала получать карабины «Сокол-1» и пулеметы «Вихрь-1». Это было отличное оружие, на голову превосходящее все мировые аналоги. Но для себя, для моей личной гвардии — Службы Порядка и Безопасности — я создавал нечто совершенно иное.

Первым был пистолет. Я назвал его «Штиль-1». Самозарядный, калибра 9мм, с магазином на 8 патронов. Надежный, точный, с мягким спуском. Но главной его ценностью была компактная версия, «Штиль-К», которая легко умещалась в рукаве или специальной кобуре под мышкой. Идеальное оружие для моих агентов, для тех, кому предстояло работать в городах, на светских раутах и в темных переулках.

Карабин «Сокол-2» был уже не просто модернизацией. Это была полуавтоматическая винтовка с отъемным коробчатым магазином на 15 патронов. Солдат, вооруженный такой винтовкой, мог обрушить на врага шквал огня, недоступный целому отделению с трехлинейками.

Пулемет «Вихрь-2» стал легче, избавился от громоздкого дискового магазина в пользу металлической ленты и получил сменный ствол для предотвращения перегрева. Теперь это был не просто станковый монстр для обороны укреплений, а единый пулемет, который можно было использовать и с сошек, и со станка.

Но стрелковое оружие было лишь верхушкой айсберга. Главное творилось в бронетанковом цеху.

На глазах у начальника моей службы безопасности, Антона Сидорова, и группы лучших инженеров я проводил испытания.

Первым на полигон выехал бронеавтомобиль «Дозор-1». Он был создан на усиленном шасси моего трехтонного грузовика, полностью обшитый 8-миллиметровой катаной броней, способной выдержать винтовочную пулю. В поворотной башне, защищавшей стрелка, стоял пулемет «Вихрь-1». Это была идеальная машина для разведки, патрулирования и полицейских операций. Следом за ним выкатились несколько грузовиков, в кузовах которых на турелях были установлены спаренные пулеметы. Мобильные огневые точки, способные оказать мощную поддержку пехоте.

Но затем из ангара, скрежеща гусеницами, выползло чудовище.

Это был мой первый настоящий танк. Я назвал его «Медведь». Двадцатитонная машина, созданная по чертежам, которые в моем мире принадлежали бы концу 1920-х годов. Наклонная лобовая броня толщиной 40 мм, которую не могла пробить ни одна существующая полевая пушка. Вращающаяся башня с короткоствольной 76-мм пушкой, способной стрелять как осколочно-фугасными, так и бронебойными снарядами. Два курсовых пулемета. Дизельный двигатель мощностью 300 лошадиных сил, разгонявший этого монстра до 30 километров в час по пересеченной местности.

Инженеры и военные, которых я допустил к этому проекту, смотрели на «Медведя» с суеверным ужасом и восторгом. Он легко смял кирпичную стену, переехал через ряд противотанковых надолбов, словно это были спичечные коробки, и точными выстрелами из пушки уничтожил несколько мишеней, имитирующих пулеметные гнезда.

— Антон, — сказал я, повернувшись к Сидорову, чье лицо было бледным от волнения. — Таких машин нам нужно минимум тридцать к весне. Это будет наш главный козырь. Никто в мире не готов к появлению на поле боя такого оружия.

Одновременно с танками я развернул производство артиллерии. Я не стал замахиваться на тяжелые осадные мортиры, сосредоточившись на самом необходимом. Легкие 76-мм дивизионные пушки образца 1902 года, скорострельные, с хорошей баллистикой. И 122-мм гаубицы образца 1910 года, способные вести навесной огонь и уничтожать укрывшуюся пехоту. Я создавал сбалансированную, современную армию в миниатюре, которая по своей огневой мощи превосходила целые корпуса имперской армии. Все это вооружение шло на склады моей Службы Безопасности. Официально — для охраны стратегических объектов. Неофициально — для защиты моей маленькой империи от любых угроз, как внешних, так и внутренних.

Моя слава и видимая «открытость» Орлов-града сделали его местом паломничества. Иностранные делегации прибывали одна за другой. Немцы, присланные лично кайзером Вильгельмом II, жаждали увидеть мои заводы и купить лицензии на автомобили и дизельные двигатели. Американцы, прагматичные и деловые, интересовались технологиями дорожного строительства и организацией массового производства. Французы, вечные союзники, намекали на военное сотрудничество и закупку оружия.

Я встречал их не лично. На это у меня не было ни времени, ни желания. Аудиенции проводил отец или специально подготовленные менеджеры. Ответ был всегда один и тот же: «Господин Александр Орлов чрезвычайно занят научной работой и учебой в университетах. Мы можем обсудить коммерческие предложения, но технологии — это национальное достояние России».

Я намеренно создавал себе образ гения-затворника, погруженного в высшие материи. Это позволяло мне оставаться в тени, пока мои двойники зарабатывали мне академическую репутацию, а мои заводы ковали стальные мускулы.

Иностранцы уезжали разочарованными, но еще более заинтригованными. Разведки всех крупных держав получили приказ: выяснить, что на самом деле происходит в Орлов-граде. Кто такой этот мальчик-гений? Он действительно все изобрел сам, или за ним стоит какая-то тайная группа ученых? И самое главное, — каковы истинные масштабы его военного производства?

Началась тайная война.

Первыми, как я и ожидал, зашевелились англичане. Британская империя, владычица морей и мастерская мира, не могла смириться с появлением наглого выскочки, который угрожал ее технологическому и промышленному первенству. Их дирижабли оказались хуже моих, их первые автомобили — капризными игрушками по сравнению с моими «Орлами», а слухи о новом русском оружии вызывали панику в Адмиралтействе и Военном министерстве.

Моя тайная сеть информаторов, которую я начал выстраивать с помощью Антона Сидорова, доложила о прибытии в Петербург «торговой делегации» из Лондона. Возглавлял ее сэр Реджинальд Кроули, аристократ, член Палаты лордов и, как подсказала моя агентура, один из руководителей создаваемой в то время Секретной разведывательной службы, будущей МИ-6.

Они действовали тонко и профессионально. Никакого грубого шпионажа. Они начали скупать акции второстепенных компаний, связанных с моими поставщиками. Пытались переманивать инженеров, предлагая им баснословные зарплаты за «консультации» в Лондоне. Засылали в Орлов-град под видом рабочих своих агентов, пытаясь проникнуть на заводы.

Я наблюдал за их мышиной возней с холодным интересом. Моя Служба Безопасности работала безупречно. Система пропусков, многоуровневая проверка персонала, которую я ввел с самого начала, отсекала большинство лазутчиков. Тех, кто все же просачивался, брали под незаметное наблюдение, скармливали им тщательно подготовленную дезинформацию и выявляли их связи.

Один из таких агентов, ирландец по имени Шон О'Коннелл, работавший в литейном цеху, оказался особенно настырным. Однажды ночью, когда он пытался проникнуть на территорию оружейного цеха, его тихо взяли люди Сидорова.

Я решил встретиться с ним лично.

Встреча проходила в звуконепроницаемом подвале одного из административных зданий. О'Коннелл, крепкий мужчина с разбитой губой, сидел на стуле, прикованный наручниками к трубе. Он смотрел на меня с вызовом и ненавистью.

— Итак, мистер О'Коннелл, — начал я по-английски, садясь напротив. — Давайте поговорим о вашей работе на сэра Реджинальда.

Он молчал.

— Вы думаете, ваше молчание вам поможет? — я усмехнулся. — Я знаю, кто вы. Знаю, когда и как вас завербовали. Знаю о вашей семье в Дублине. Ваша миссия провалена.

— Можете пытать меня, русский щенок. Я ничего не скажу, — прохрипел он.

— Пытать? Зачем? Это так неэффективно. У меня есть методы получше.

Я подошел к нему и положил ладонь ему на лоб. Он дернулся, но цепи не дали ему сдвинуться. Я не стал грубо ломать его разум. Я просто вошел в его память, как в библиотеку. Я увидел его вербовку, инструктаж, лица его связных в Петербурге, шифры, пароли, адреса явочных квартир. Вся британская резидентура в столице Российской Империи лежала передо мной как на ладони.

Я убрал руку. О'Коннелл тяжело дышал, его лицо было покрыто потом. Он не понял, что произошло, но почувствовал глубинное, ментальное вторжение, которое потрясло его до самого основания.

— Благодарю за сотрудничество, Шон, — сказал я, возвращаясь на свое место. — Теперь, когда мы все выяснили, у вас есть выбор. Вы можете сгнить в одной из наших сибирских тюрем, и ваша семья никогда не узнает о вашей судьбе. Или вы можете вернуться в Петербург и стать моим человеком. Вы будете передавать сэру Реджинальду ту информацию, которую я для него подготовлю. А взамен ваша семья в Дублине будет получать ежемесячное пособие, которое позволит им жить безбедно.

В его глазах промелькнул страх, сменившийся отчаянием, а затем — проблеском надежды. Он был сломлен. Не физически, а морально.

— Я… я согласен, — прошептал он.

На следующий день сэр Реджинальд Кроули получил от своего лучшего агента первую порцию «секретной» информации. Чертежи «устаревшего» пулемета, данные о «проблемах» с производством броневой стали и слухи о «конфликте» юного гения Орлова с военным министерством.

Я начал свою большую игру. Игровое поле — весь мир. Фигуры — разведки великих держав. А я — игрок, который видит всю доску и знает правила, о которых противники даже не догадываются.

Пока мои двойники поражали профессоров в столичных университетах, я, настоящий Александр Орлов, сидел в сердце своей империи и плел паутину, которая скоро опутает всю Европу. Конец ознакомительного фрагмента? Нет. Конец только первого акта. Представление только начиналось.