Господин Орлов

Глава 16. Век Золотой и Позолоченный

1901 год.

Прошло пять лет. Пять коротких лет для меня и целая вечность для мира, который изменился до неузнаваемости. Двадцатый век, которого так боялись и на который так надеялись в старом мире, начался в совершенно иной реальности. В реальности, где история пошла по пути, начертанному мной. Для одних эти годы стали эпохой невиданного процветания и надежд, для других — временем окончательного упадка и забвения.

Лично для меня эти пять лет были, как ни странно, самыми спокойными за многие реинкарнации. Мой грандиозный политический брак, который грозил стать полем вечной битвы, превратился в отлаженный механизм. Четыре женщины, четыре стихии, нашли свои ниши в моей жизни и в жизни Империи. Мы жили в новом, отстроенном для нашей разросшейся семьи Орловском дворце в Царском Селе, который по размерам и роскоши превосходил Зимний.

Утренний завтрак в Малой столовой дворца стал идеальной иллюстрацией нашего нового мира. За огромным столом из карельской березы сидела моя семья. Справа от меня — **Ксения**. Она расцвела, избавившись от придворной зажатости. Роль первой леди Империи (ибо именно так ее воспринимал народ) и материнство придали ей уверенности и спокойного достоинства. Она стала покровительницей искусств, больниц и приютов, ее тихая доброта и врожденное благородство покорили сердца миллионов. Рядом с ней возились наши дети, четырехлетний Дмитрий и трехлетняя Анна. Дима, серьезный темноволосый мальчик с серыми глазами своего деда, Императора Александра III, уже читал не детские сказки, а адаптированные версии «Государя» Макиавелли, которые я для него подготовил. Аня, копия своей матери, с ангельским личиком, уже говорила на трех языках и собирала из конструктора сложнейшие механические модели.

Слева от меня сидела **Астрид**. Она нашла себя в управлении моими сибирскими и уральскими проектами. Она редко бывала в столице, предпочитая инспекционные поездки по новым городам, где ее, «Княгиню-Валькирию», встречали как живую легенду. Она курировала аграрные реформы, программы по лесовосстановлению и развитие животноводства. Она была силой, энергией, самой землей. Ее дети, близнецы Рагнар и Фрейя, были ее точными копиями: рослые, светловолосые, неугомонные. Они не могли усидеть на месте и уже в свои три с половиной года скакали на пони и плавали в дворцовом бассейне лучше многих взрослых. Их смех наполнял дворец жизнью.

Напротив меня сидела **Изабелла**. Она стала моим неофициальным министром иностранных дел. Ее салон в Петербурге был центром европейской дипломатии. Острая на язык, обладающая блестящим умом и итальянским темпераментом, она плела интриги, заключала союзы и играючи манипулировала послами. Она взяла под свое крыло всю Южную Европу и бывшую Османскую империю, превращая их в процветающие и абсолютно лояльные России провинции. Ее сын, Лоренцо, был маленьким дипломатом. Обаятельный, темноволосый, с хитрыми глазами матери, он уже в три года умудрялся выпросить у суровой Виктории дополнительную конфету, чего не удавалось никому другому.

И, наконец, **Виктория**. Прусская принцесса оставалась самой сложной и закрытой из моих жен. Но и она нашла свое место. Я поручил ей то, что у немцев получается лучше всего — порядок. Она возглавила Комитет по стандартизации и качеству, внедряя единые стандарты во всех отраслях промышленности Империи, от производства гвоздей до сборки автомобилей. Ее педантичность и требовательность приносили колоссальные плоды. Эффективность производства выросла в разы. Ее сын Фридрих был ее зеркальным отражением. Серьезный, молчаливый мальчик, он предпочитал не играть, а наблюдать, раскладывая свои игрушки в идеальном геометрическом порядке. Он был прирожденным администратором.

Они не стали подругами. Между ними сохранялась прохладная дистанция. Но они стали союзницами, объединенными общими детьми и пониманием того, что благополучие каждой из них зависит от стабильности целого. Я же был центром этой системы, солнцем, вокруг которого вращались четыре очень разные, но одинаково важные планеты.

Но это была лишь видимая часть моей семьи. Иногда по ночам, в своем кабинете, я использовал одну из своих магических техник, создавая в чаше с серебряной водой «Окно видящего». И смотрел на других своих детей. Там, в сердце Сибири, в специальных академиях Орлов-Градов, росли сто шестьдесят четыре моих ребенка. Дети, рожденные от семидесяти специально отобранных женщин еще в 1893 году. Сейчас им было по восемь лет. И они не были похожи на своих столичных братьев и сестер. Их не баловали во дворцах. Их воспитывали мои доппельгангеры в спартанских условиях. Они изучали не только языки и историю. Они с младенчества учились управлять маной. Простые телекинетические упражнения, основы магии стихий, ментальная дисциплина. Они были моим тайным оружием. Моим будущим правительством. Кадром, который однажды возьмет в свои руки управление этой огромной планетарной империей. Они были настоящими вундеркиндами, впитывая знания с чудовищной скоростью. Моя кровь, помноженная на магическую предрасположенность и системное обучение, давала невероятные результаты.

Пока моя семья росла, страна преображалась с немыслимой скоростью. Россия не просто вступила в XX век — она ворвалась в него, оставив остальной мир далеко позади. Благодаря моим технологиям, скопированным из будущего и адаптированным под местные реалии, технологический уровень Империи соответствовал примерно 1950-м, а в некоторых областях и 1960-м годам.

Города перестраивались по новым генеральным планам. На месте трущоб вырастали широкие проспекты и высотные (по меркам того времени, в 8-10 этажей) дома с центральным отоплением, водопроводом и канализацией. Электричество стало обыденностью. Лампочка Ильича, которую в другом мире пришлось бы ждать еще двадцать лет, в моей России горела в каждом доме, от крестьянской избы до императорского дворца. Телефонизация и радиофикация были завершены. В каждой квартире стоял телефонный аппарат, а из репродуктора на стене лились новости, музыка и образовательные лекции.

**Изобретение: Народный Телевизор «Око-1»**

* **Оригинал в нашем мире:** Гибрид идей механического телевидения Джона Бэрда (1920-е) и технологии электронно-лучевой трубки (ЭЛТ) Владимира Зворыкина и Фило Фарнсуорта (1930-е-1940-е). По дизайну и массовости напоминает советский КВН-49.

* **Моя версия:** В 1901 году концерн «Орлов-Электроникс» выпустил на рынок первый массовый телевизор «Око-1». Это был прорыв, изменивший общество навсегда.

* **Внешний вид:** Тяжелый ящик из полированного ореха, на передней панели которого располагался небольшой, выпуклый экран диагональю около 10 дюймов (25 см), дававший тусклое, мерцающее черно-белое изображение с зеленоватым оттенком. Под экраном находились три массивные бакелитовые ручки: «Яркость», «Четкость» и трехпозиционный переключатель каналов.

* **Технология:** Внутри скрывалась моя версия ЭЛТ, которую я назвал «катодным лучевым проектором». Его производство было налажено на вакуумных заводах в Сибири. Десятки радиоламп, трансформаторы и сложная система развертки — все это было скопировано из схем середины XX века. Сигнал передавался с десятков мощных телевышек, построенных по всей стране.

* **Контент:** Изначально было всего три канала. Первый — «Имперский Вестник»: новости, выступления государственных деятелей, репортажи о достижениях промышленности. Второй — «Просвещение»: образовательные лекции для взрослых, уроки для детей, научные фильмы. Третий — «Культура»: трансляции театральных постановок, оперных спектаклей и концертов.

* **Эффект:** «Око-1» стал главным инструментом формирования единого имперского сознания. Он принес в каждый дом не только развлечение, но и государственную идеологию. Люди видели своими глазами величие страны, новые города, запуски ракет (да, я уже начал скромную космическую программу) и своего князя-благодетеля. Телевизор стал мощнейшим инструментом пропаганды и унификации культуры, какой только можно было вообразить.

Железные дороги, построенные из высококачественной орловской стали, покрыли страну густой сетью. По идеально ровным асфальтированным шоссе, пересекающим континент от Лиссабона до Владивостока, мчались миллионы автомобилей марки «Русич» — моих аналогов «Форда-Т», только более надежных и комфортных. Проблема голода была решена раз и навсегда. Генетически модифицированные (с помощью магии, разу и ускоренные селекцией сорта пшеницы, кукурузы и риса давали по три урожая в год даже в зонах рискованного земледелия. Технологии консервации, вакуумной упаковки и «морозной сушки» (мой аналог сублимации) позволяли хранить продукты годами без потери качества. Россия не просто накормила себя, она стала главной продовольственной державой планеты, экспортируя миллионы тонн еды и фактически держа на продовольственном крючке десятки стран.

Автомобильная промышленность стала витриной нового имперского могущества. Простенький и надежный «Русич-1», мой аналог «Форда-Т», уже считался устаревшей моделью для сельской местности. На дорогах Империи царили новые автомобили от «Орловского Автомобильного Завода» (ОАЗ), чьи названия гремели на весь мир.

Для среднего класса и государственных служащих был создан **«Иртыш-С»**. Это был элегантный седан, в чьих плавных, округлых формах и обилии хрома безошибочно угадывались черты его прототипа из будущего — легендарной «Волги» ГАЗ-21. Просторный салон, мягкие диваны, надежный шестицилиндровый двигатель и, главное, доступная цена сделали его настоящим народным автомобилем, символом достатка и стабильности.

Для высшей элиты и государственных нужд предназначался лимузин **«Нева-Л»**. Этот гигантский, черный, как смоль, автомобиль был моим ответом на ЗИС-110. Его внушительный вид, бронированный кузов, салон, отделанный ценными породами дерева и белой кожей, бесшумный V-образный восьмицилиндровый двигатель и такие чудеса техники, как электрические стеклоподъемники и «климатическая установка» (примитивный кондиционер), делали его вершиной автомобилестроения. Появление «Невы» на улице заставляло прохожих замирать в благоговейном трепете.

А для армии, сельских жителей и любителей бездорожья выпускался неприхотливый и невероятно проходимый вездеход **«Тайга-В»**. Компактный, с открытым кузовом и полным приводом, он был аналогом американского «Виллиса» и советского «газика». Он мог проехать где угодно, и его ценили за простоту и феноменальную надежность.

Мои союзники — Германия, Италия и конфедерация государств Южной Америки, ставшая де-факто российским протекторатом, — тоже не были забыты. Я не просто давал им технологии, я интегрировал их экономики в свою. Заводы ОАЗ строились в Баварии, автотрассы прокладывались в Андалусии, агрокомплексы возникали в аргентинской пампе. Все это делалось по единым орловским стандартам, с использованием моих материалов и оборудования. Это создавало миллионы рабочих мест, поднимало уровень жизни и намертво привязывало эти страны к России, превращая их в части единого экономического и технологического пространства. Единого «Русского Мира».

Но настоящим сердцем моей Империи оставались новые города. Их число росло с каждым годом: двадцать два в Сибири, двенадцать на Урале, четырнадцать на юге — от Кубани до предгорий Кавказа. Их суммарное население уже перевалило за шестьдесят миллионов человек. Это были не просто города, это были островки будущего. Идеально спланированные, с широкими зелеными проспектами, бесшумными монорельсами вместо громыхающих трамваев, футуристическими зданиями из стекла и белого бетона. И в центре каждого такого города, в самом высоком здании, похожем одновременно на храм и на научный институт, находился источник этого процветания. Артефакт, который народная молва окрестила «Чашей Орлова» или просто «Граалем».

Я создал его как инструмент быстрой и эффективной ассимиляции и обучения населения. Простой способ автоматизировать процесс превращения неграмотного крестьянина в лояльного и квалифицированного рабочего. Но результат превзошел все ожидания. Внешне это была простая золотая чаша без единого украшения, но ее форма неуловимо напоминала изображения Святого Грааля из легенд. Процедура была проста. Новые переселенцы, прибывавшие в город, проходили медицинский осмотр, а затем их приводили в большой светлый зал, где мой доппельгангер в одеждах, напоминающих жреческие, давал каждому испить из Чаши простой воды. В этот момент магия начинала свою работу. Сложное составное заклинание, вплетенное в структуру артефакта, активировалось. Оно мягко сканировало тело, выявляя все болезни, травмы и генетические дефекты, и запускало мощнейший процесс регенерации. Хромые начинали ходить, слепые прозревали, старики чувствовали прилив молодых сил. Одновременно программа анализировала разум и, не повреждая личность, вливала в него необходимый пакет знаний: идеальную грамотность, математику, основы гигиены и ту базовую специальность, которая была нужна городу — инженера, врача, агронома. И, наконец, третья, самая важная часть программы, вносила в подсознание «закладки» глубочайшей лояльности и благодарности мне, Империи и новому миропорядку. Это была не грубая промывка мозгов, а тонкая коррекция, создающая идеальных граждан.

Я хотел автоматизации, а получил религиозный культ. Сначала поползли слухи. Потом появились первые свидетельства «чудесных исцелений». А через неделю после того, как весть о «Граале» достигла столицы, Святейший Правительствующий Синод Русской Православной Церкви после недолгого, но бурного заседания, принял историческое решение.

Я сидел в своем кабинете в центральной башне Орлов-Града. Передо мной стоял Ганс — мой главный доппельгангер-администратор, обладавший едким чувством юмора. Он молча положил на мой стол свежий номер «Церковных ведомостей» и телеграмму из Петербурга.

— Ваша Светлость, — произнес он с абсолютно невозмутимым лицом. — Примите мои поздравления. Святейший Синод только что причислил вас к лику святых. Отныне вы — Святой Благоверный Князь Александр Орлов, Чудотворец и Просветитель Земель Русских. В храмах уже заказывают ваши иконы. Рекомендую образ в парадном мундире, с Чашей в одной руке и чертежом синхрофазотрона в другой. Будет пользоваться популярностью.

Я молча смотрел на него несколько секунд. Потом медленно, с чувством, с расстановкой, опустил голову на массивную дубовую столешницу. И начал методично биться об нее лбом. Бум. Бум. Бум.

— Осторожнее, Ваша Святость, — невозмутимо продолжил Ганс. — Нимб помнете. Кстати, это уже не новость. Ватикан оказался проворнее. Папа Римский Лев XIII, да упокоит Господь его душу, даровал вам статус святого еще в 1898 году, после того как вы искоренили малярию в окрестностях Рима. Так что для католического мира вы уже три года как Santo Alessandro il Grande. Наши, как всегда, немного отстают в межконфессиональной гонке.

Я перестал биться головой и посмотрел на него тяжелым взглядом. Я хотел создать утопию порядка и разума, а создал теократию, в центре которой стоял я сам, фальшивый бог, уставший от своего собственного чуда. Перепись населения 1899 года показала, что в границах Империи проживает более 150 миллионов человек. Немыслимая цифра, учитывая, что в 1891 их было чуть больше ста. А сколько их будет в 1904 году, когда в состав вольются еще десятки миллионов азиатов и европейцев, страшно было даже представить.

На фоне этого грандиозного строительства новой цивилизации старый мир умирал. Особенно наглядно это было видно на примере Англии и ее последней союзницы, Франции. Мой агент в Лондоне прислал очередной отчет, который я читал с мрачным удовлетворением.

«…Лондон производит удручающее впечатление. Вечный смог смешался с запахом уныния. Доки на Темзе пусты, краны ржавеют. Треть мануфактур закрыта. На улицах очереди за хлебом, который теперь поставляется из России. Аристократия втихую распродает фамильные ценности, чтобы оплатить счета за электричество. Эмиграция приобрела характер национального бегства. Люди бегут куда угодно: в Америку, в Австралию, но самый желанный билет — на пароход до Санкт-Петербурга…»

«…Париж утратил свой блеск. Это больше не город света, а город теней. Политический хаос, бесконечные забастовки. Художники на Монмартре вместо прекрасных дам рисуют изможденные лица рабочих. Лувр распродает полотна второго ряда, чтобы пополнить казну. Французский язык перестал быть языком дипломатии, его место занял русский…»

Соединенные Штаты Америки были единственной страной, которая пыталась составить конкуренцию моей Империи. Там кипела жизнь. В Нью-Йорке и Чикаго росли небоскребы, заводы работали в три смены, а предприимчивые дельцы сколачивали огромные состояния. Но это была другая модель развития. Дикая, хаотичная, основанная на жесточайшей эксплуатации и социальном неравенстве. Они пытались догнать. Но они использовали паровую машину, когда у меня уже был ядерный реактор. Они были сильны, но они безнадежно отстали.

Я отошел от стола и подошел к панорамному окну. Подо мной, до самого горизонта, раскинулся идеальный город, залитый светом. Миллионы людей жили в мире, достатке и безопасности. Они были здоровы, образованы и счастливы. И все они, от простого рабочего до императора, молились на меня. Я дал им рай на земле. Но этот рай был позолоченной клеткой, построенной на всеобъемлющем контроле и великой лжи о моей природе. И я был ее вечным, несменяемым и бесконечно одиноким стражем.