Господин Орлов

Глава 13. Позолоченная клетка и выбор Императора

Конец апреля, 1896 год.

Мир, затаивший дыхание после Цусимского побоища, получил оглушительную пощечину. 27 апреля 1896 года в Порт-Артуре, на борту флагмана «Князь Орлов», был подписан мирный договор, который в одночасье перекроил карту Дальнего Востока и похоронил старый мировой порядок. Японская делегация, во главе с бледным, как полотно, маркизом Ито Хиробуми, подписывала документ трясущимися руками. Это был не мир. Это была безоговорочная капитуляция, унизительная и окончательная.

Пункты договора были короткими и безжалостными:

1. Японская империя прекращает свое существование как суверенное государство.

2. Вся территория Японии, включая все острова, входит в состав Российской Империи на правах особого генерал-губернаторства.

3. Император Мэйдзи отрекается от престола и божественного статуса, получая титул Великого князя Киотского и становясь почетным наместником под прямым управлением из Санкт-Петербурга.

4. Все вооруженные силы Японии распускаются. Обеспечение порядка передается русскому экспедиционному корпусу.

5. Все финансовые и промышленные активы Японии переходят под контроль Российско-Азиатского банка (моего банка).

Это была аннексия. Полная и абсолютная. Газетные заголовки по всему миру кричали об этом с первых полос, захлебываясь от шока.

*«THE NEW YORK TIMES»:* «THE EMPIRE OF THE SUN IS DEAD! Russia Annexes Japan. В беспрецедентном акте, который не имеет аналогов в современной истории, Российская Империя полностью поглотила своего врага. Мир изменился навсегда. Американские дипломаты в полном замешательстве».*

*«THE GUARDIAN», Манчестер:* «The Russian Boot on the Chrysanthemum Throne. Британская империя с ужасом взирает на рождение русского гегемона. Баланс сил разрушен. Наши азиатские колонии и торговые пути оказались под тенью русского Левиафана. Требуем немедленного увеличения бюджета Королевского флота!»*

Но самый поразительный эффект новость произвела не в столицах великих держав, а в странах «второго мира». В Османской империи, раздираемой внутренними смутами, в Лиссабоне, столице угасающей колониальной державы, в охваченных нищетой балканских княжествах и даже в некоторых странах Южной Америки начались массовые волнения. Но лозунги бунтующих были неслыханными. Они не требовали свержения своих правителей ради республики или свободы.

«Присоединения к России!» — ревели толпы в Стамбуле.

«Мы хотим жить, как в Сибири у Орлова!» — скандировали рабочие в Белграде.

«Царь-батюшка, прими нас под свою руку!» — писали на транспарантах в Афинах.

Люди видели в моих сибирских городах, фотографии которых просачивались в прессу, образ будущего: чистые улицы, бесплатная медицина, всеобщее образование, сытая и достойная жизнь. И они хотели стать частью этой силы, этого процветания. Их правительства в панике пытались подавить восстания, но это было все равно что тушить пожар бензином. Идея о присоединении к могущественной, богатой и справедливой (как им казалось) России стала для миллионов отчаявшихся людей новой религией.

На фоне этого мирового безумия мы с цесаревичем Николаем вернулись в Санкт-Петербург. В тронном зале Зимнего дворца, в присутствии всей императорской семьи, высших сановников и иностранных послов, состоялась церемония награждения. Император Александр III, огромный и величественный, с трудом скрывал свою гордость и радость. Он лично надел на меня тяжелую цепь ордена Святого Андрея Первозванного и вручил указ о присвоении мне княжеского титула.

— Князь Александр Дмитриевич Орлов, — прогремел его зычный бас на весь зал. — Россия никогда не забудет ваших заслуг!

Я стоял с каменно-спокойным лицом, принимая почести. Мои доппельгангеры в это время уже руководили процессом интеграции Японии, подавляли очаги сопротивления якудза и начинали перестройку японской экономики. Эта церемония была лишь формальностью, красивым спектаклем.

17 мая 1896 года я отпраздновал свое семнадцатилетие. Празднование было тихим, в моем личном пентхаусе на вершине самого высокого небоскреба в Орлов-Граде. За панорамными окнами раскинулся сияющий огнями город будущего. Я смотрел на него и думал о том, что в семнадцать лет в прошлой жизни я был обычным школьником, а здесь — князь, промышленный магнат, серый кардинал и самый могущественный человек на планете. Ирония судьбы.

В начале июня в мой сибирский рай нагрянула цивилизация в лице моей матушки, Анны Павловны. Она прибыла на специальном поезде, обставленном с дворцовой роскошью, и была совершенно ошеломлена увиденным. Чистота, порядок, футуристическая архитектура, вежливые и счастливые люди — все это казалось ей сном.

Но приехала она не только для того, чтобы полюбоваться на чудеса. Вечером, сидя в зимнем саду под стеклянным куполом, она перешла к главному.

— Сашенька, свет мой, — начала она с материнской нежностью. — Ты теперь князь. Великий человек. Но ты одинок. Тебе семнадцать лет, пора подумать о браке. О наследниках твоего титула и твоего дела.

Она разложила на столике целый веер писем и фотографий в дорогих рамках.

— Я говорила с лучшими свахами Петербурга и Европы. Вот, смотри. Леди Элеонора Фицрой, дочь герцога Графтона, одна из первых красавиц Англии. А это мадемуазель Женевьева де Роган, из древнейшего французского рода…

Я мягко прервал ее, положив свою руку на ее.

— Матушка. Я ценю вашу заботу, правда. Но не будет ни англичанок, ни француженок.

— Но почему, милый? Это же блестящие партии!

— Потому что их правительства спят и видят, как бы вонзить нож в спину России, — ответил я спокойно, но твердо. — Их шпионы, их банкиры, их газетчики ведут против нас тайную войну. Любая жена из этих стран станет либо каналом для шпионажа, либо заложницей в политической игре. Я не могу рисковать. Ни собой, ни будущим России.

Анна Павловна, хоть и была далека от политики, доверяла моему чутью. Она вздохнула и убрала фотографии английской и французской аристократок.

— Хорошо, Сашенька. Я тебя поняла. Но есть и другие. Принцессы из германских домов, очень благочестивые и хозяйственные. Девушки из королевских семей Греции и Италии. И наши, русские, великие княжны, красавицы и умницы. Даже из Норвегии есть предложение от одного знатного рода, хоть они и не королевской крови.

— Вот этих, — я кивнул, — я готов рассмотреть. Обещаю, матушка, я подумаю.

И я действительно подумал. А точнее, запустил один из потоков сознания на полный анализ всех кандидаток, их родословных, здоровья, интеллекта и потенциальной совместимости с моими планами. Летом и в начале осени состоялся настоящий «марафон невест». Я встречался с ними в своих резиденциях в Сибири и под Петербургом, создавая для каждой идеальные условия, чтобы раскрыть их характер.

Первой была принцесса **Изабелла ди Савойя-Аоста**, девятнадцатилетняя кузина итальянского короля. Я устроил для нее свидание в точно воссозданной копии виллы д'Эсте под Римом, с фонтанами и кипарисами. Изабелла была воплощением эпохи Возрождения: жгучая брюнетка с огромными карими глазами, страстная, артистичная, говорившая на пяти языках. Мы беседовали о живописи Боттичелли, о музыке Верди, о политике Макиавелли. Она была умна, образованна и обладала острым, почти мужским, политическим чутьем. Она видела в союзе со мной не просто брак, а возможность возродить величие Италии под крылом могучей России. Она была амбициозна, и это мне в ней нравилось.

Второй была леди **Астрид Бьёрнсдаттер** из Норвегии. Ей было двадцать лет, и она была дочерью одного из древнейших и влиятельнейших ярлов страны. Для нее я устроил свидание в одном из моих сибирских заповедников, в месте, которое я с помощью геомантии и магии иллюзий превратил в точную копию норвежского фьорда. Мы не сидели в беседках, а отправились в многочасовой поход к леднику. Астрид была валькирией во плоти. Высокая, светловолосая, с косой толщиной в руку и глазами цвета чистого льда. Она двигалась по горным тропам с легкостью и силой, которые поразили бы даже моих гвардейцев. Она не говорила о политике или искусстве. Она говорила о циклах урожая, о породах скота, о способах копчения рыбы и о том, как читать следы зверя на снегу. В ней не было ни капли жеманства или аристократической спеси. Она была прямой, честной и невероятно сильной духом. Она была самой землей, первозданной и несокрушимой. В ней я видел идеальную хозяйку для моих новых сибирских просторов, женщину, способную родить здоровых и сильных детей, настоящую праматерь нового народа.

Третьей и последней кандидаткой стала **Великая княжна Ксения Александровна**, восемнадцатилетняя дочь самого Императора. Наше свидание было самым формальным и проходило в Петербурге. Мы совершили прогулку по Летнему саду, а затем отобедали в моем городском особняке под бдительным присмотром фрейлин. Ксения была воплощением русской красоты, как ее описывали в романах: нежная кожа, огромные серые глаза, русая коса. Она была застенчива, воспитана в строжайших правилах, но при этом обладала тихим умом и добрым, сострадательным сердцем. Наш разговор касался литературы, благотворительности, истории России. Она не обладала политическими амбициями Изабеллы или практической хваткой Астрид, но в ней было нечто большее — легитимность. Брак с ней делал меня не просто верным подданным, а полноценным членом императорской семьи. Он навсегда вплетал род Орловых в ткань династии Романовых, делая моих будущих детей носителями крови царей. Это был самый сильный политический ход из всех возможных.

Вернувшись в родовой особняк на Английской набережной, я впервые в своей бесконечной череде жизней оказался в тупике. Мои потоки сознания работали без остановки, просчитывая варианты, но не могли выдать однозначного ответа.

* Изабелла — идеальный партнер для управления внешней политикой и дипломатией. Союз с ней укрепит позиции России в Южной Европе и Средиземноморье.

* Астрид — идеальная мать-основательница для моего сибирского проекта. Она даст здоровое и сильное потомство и станет символом слияния человека с природой, символом новой, сильной расы.

* Ксения — идеальный символ единения старой и новой России. Брак с ней укрепит мою власть внутри страны до абсолюта и обеспечит моим наследникам бесспорное право на лидирующие позиции в Империи.

На семейном ужине отец, Дмитрий Алексеевич, видя мое задумчивое состояние, прямо спросил:

— Ну что, сын? Твоя матушка вся извелась в ожидании. Сделал ли ты свой выбор, князь?

Я поднял на него глаза и, к удивлению всей семьи, честно ответил:

— Не могу, отец. Впервые в жизни не могу принять решение. Каждая из них — сокровище. Изабелла — острый ум и политический гений. Астрид — несокрушимая сила и здоровье нации. Ксения — сердце и душа самой России. Я не знаю, кого выбрать.

В столовой воцарилась тишина. Мои братья и сестры смотрели на меня с изумлением. Человек, который играючи менял судьбы мира, не мог выбрать себе жену.

Через неделю пришло приглашение, от которого нельзя было отказаться. Императорская семья устраивала в Екатерининском дворце Царского Села грандиозный бал в честь победоносного окончания войны и «воссоединения с землями Японскими». Были приглашены все. Весь свет не только России, но и мира.

Это было не просто торжество, это была демонстрация силы. По золоченым залам прогуливались европейские монархи и наследные принцы, американские миллиардеры вроде Рокфеллера и Карнеги, приехавшие лично поглядеть на человека, обрушившего мировые рынки и создавшего новый центр силы. Здесь были великие ученые — я лично пригласил Николу Теслу, Дмитрия Менделеева и даже Томаса Эдисона. Был Лев Толстой, хмуро взиравший на блеск и роскошь. И, конечно, здесь были они. Все три мои «невесты», сияющие в свете тысяч свечей. Изабелла в алом шелке, похожая на экзотический цветок. Астрид в простом, но элегантном платье цвета морской волны, возвышающаяся над толпой, как статуя. И Ксения в белом, как у дебютантки, платье, смущенная и прекрасная в своей невинности.

В разгар вечера ко мне подошел адъютант императора и тихо произнес:

— Ваша Светлость, Государь желает видеть вас в Малахитовой гостиной.

Сердце мое, которое я давно считал лишь функциональным органом, пропустило удар. Я проследовал за адъютантом. В гостиной, отделанной уральским малахитом, находились трое: сам император Александр III, наследник-цесаревич Николай и личный адъютант государя.

Император сидел в глубоком кресле, массивный, как медведь.

— Проходи, князь, садись, — его голос был усталым, но властным. — Ники мне тут поведал о твоих душевных терзаниях. Говорит, выбрать не можешь. Горе у тебя.

— Это правда, Ваше Величество, — я склонил голову. — Каждая из девиц достойна стать княгиней Орловой.

— Хм, достойна… — Император погладил свою окладистую бороду. — Знаешь, кто ко мне подходил час назад? Кайзер Вильгельм. Суетился, рассыпался в комплиментах. И все намекал, что его племянница, принцесса Виктория Прусская, просто создана для тебя. Говорит, такой брак навеки скрепит союз наших империй. Убеждал меня, что немецкая принцесса — лучший выбор для тебя и для России.

Император посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом, в котором я не увидел ни тени отцовской теплоты. Это был взгляд монарха, взвешивающего на весах судьбы государств.

— Выбор жены для такого человека, как ты, князь, — это не дело сердца. Это дело государственной важности. Очень государственной… Ступай. Веселись. Я подумаю над твоим «горем».

Я встал и поклонился. Вместе со мной из гостиной вышел Николай. Он по-дружески хлопнул меня по плечу, пытаясь подбодрить.

— Не переживай, Саша! Отец — мудрый. Он обязательно разберется с терзаниями твоего сердца и поможет тебе!

Эти слова, сказанные с искренней дружеской заботой, прозвучали для меня как похоронный звон. Я внезапно с леденящей ясностью понял. Император не собирался мне «помогать». Он собирался *приказать*. Мой брак будет не моим выбором. Он станет результатом политического торга между ним, кайзером и другими монархами. Моя жена будет выбрана не за ум, силу или доброту, а по принципу наибольшей выгоды для Российской Империи в данный конкретный момент.

Праздник гремел. Оркестр играл вальс Штрауса, дамы и кавалеры кружились в вихре бриллиантов и шелков. А я, князь Александр Орлов, самый могущественный человек в мире, стоял в углу у фуршетного стола, механически держа в руке бокал с шампанским. Мое лицо было непроницаемой маской, но внутри все похолодело. Я, перекраивающий мир по своему желанию, оказался в позолоченной клетке. И ключ от этой клетки был в руке у Императора.