Железный лев

Часть 1 Глава 5

1842, мая, 2. Казань

Пелагея Ильинична стояла у окна и наблюдала за племянником.

За Львом.

Ну а за кем еще?

Он как раз возился сейчас в своей импровизированной химической лаборатории на заднем дворе особняка. Навес, столик, какие-то крепежи и стеллажи. Все настолько наспех и ненадежно, что ей казалось — ей-ей обвалится.

В особняке она ему химией заниматься не разрешила, вот он на улице и разместился. Хотя и против этого Юшкова была поначалу. Но супруг настоял, дескать, он переговорил со знакомыми, и они подтвердили вдохновленность Лобачевского. Так что в этой накаляющейся обстановке они вполне могли потерять племянника — Николай Иванович его бы даже у себя поселил, если бы не пробил Лёве полный пансион при университете.

Подействовало.

Тетушка перестала бухтеть и в известной степени самоустранилась. Выпускать из рук перспективного племянника ей не хотелось. А в том, что этот «гадкий утенок» уже явно превращался в «красивого лебедя», она сообразила. Хотя и удивилась немало. Ведь в письмах покойной сестрицы, в бытность ее опекуном, именно Лев оценивался слабее всего…

— Вы думаете, что из этого выйдет что-то толковое? — спросила Анна Евграфовна, которая вот уже час как гостила у них в особняке. И теперь, стоя у окна, они с тетушкой наблюдали за тем, как молодой граф возится с чем-то во дворе.

— Признаться, я даже понятия не имею, что он делает и зачем. Спросила, но он как-то слишком мудрено ответил.

— А что он купил для этих дел?

— Вы разбираетесь в химии? — немного удивилась Юшкова. — Впрочем… — чуть помедлив, она извлекла непонятно откуда небольшой листочек, сложенный в несколько раз, и протянула своей товарке.

Та его развернула и внимательно пробежала глазами по строкам.

— Ничего не понимаю.

— Супруг также сказал. И не только он. Я обратилась к директору первой гимназии за советом.

— Очень приятный мужчина, — кивнул Шипова. — И что же? Он не прояснил ситуацию?

— Собрал консилиум, но ничего не вышло. Вся беда в том, что они лишь разводили руками. Из этого набора, — потрясла она листком, который вернулся к ней, — они вычленили несколько опытов. Да только оставались при этом незадействованные… хм…

— Реагенты?

— Они самые, — кивнул Юшкова. — Поэтому я жду итогов с изрядным нетерпением.

— И давно Лев уже занимается этим?

— Со вчерашнего дня. Сначала возился с серной кислотой и селитрой, а потом еще и с ватой. Сегодня с утра, как сказывали слуги, поджигал что-то. Сейчас же что-то мешает и переливает. Вон бутыли с угла стоят. Там ацетон и касторовое масло.

— Мда… — покачала головой Анна Евграфовна, отхлебнула чая и решила сменить тему. — Вы знаете, что он намедни явился к Карлу Генриховичу и заплатил за чтение выданных ему журналов?

— Заплатил?

— Три рубля. Тот больше взять не решился. Разрешив ему подержать их у себя еще два месяца, сверх оговоренного.

— А не продешевил ли наш торговец? — усмехнулась Юшкова.

— Он вообще брать денег не хотел, опасаясь моего гнева. Но ваш племянник пообещал ему ноги переломать и Карл Генрихович решил не искушать судьбу.

— Что-то мой мальчик слишком часто стал распускать руки. — скривилась тетушка. — Сначала эта ужасная история с Эдмундом Владиславовичем. Теперь это.

— А вы разве не слышали об истории на Оренбургской дороге?

— Нет. А что там произошло?

И графиня Шипова пересказала. Коротенько, минут на пятнадцать. Благо, что она заплатила очень немаленькие деньги и сумела восстановить историю в деталях.

— О боже! — ахнула Юшкова в который раз, качая головой. — Не могу поверить, что это мой племянник! Отчего же он нам ничего не сказал?

— Так он никому ничего не сказал. Но делом заинтересовалась полиция, все ж таки нападение на графа. И, судя по всему, с нашим польским другом все вышло совсем не случайно.

— Лёва же всегда был таким паинькой…

— Был… Люди порой меняются. — пожала плечами Анна Евграфовна. — Может, он так тяжело переживает гибель родителей? Это объяснило бы ту гордость, злость и обиду, с которой он воспринимает мою помощь.

— Сложно сказать… Машенька мне рассказывала, будто с ним какой-то приступ случился в дороге. С тех пор сам не свой. Они его не узнают. И с их болонкой тоже какая-то беда. Раньше она больше с Машенькой ходила, а Лёву чуралась, теперь же шагу от него не отходит. Вон, поглядите, — кивнула Пелагея Ильинична на небольшую белую собачку.

— В церковь ходили?

— А что там сказать? Непутевый племянник взялся за ум? Тем более что сам Лёва исправно посещает службу каждое воскресенье. Все чин по чину. О чем спрашивать? На что сетовать?

— Действительно, — улыбнулась Анна Евграфовна.

— Другое дело, что он отдалился от всех и как-то замкнулся. Раньше — болтал без умолку, утомляя всех своими рассуждениями о морали. Сейчас же — если и говорит, то либо шутку какую, либо по делу. Вставать начал ни свет ни заря. Читает много. Упражняется. Коленьку этим увлек. Теперь они оба на завтраке воняют как портовые грузчики.

— А что за упражнения такие?

— Увы, выяснить мне пока не удалось. Хотя я особо и не пыталась. Лёва же, при попытке расспросить, отшучивается в своей обычной манере, а Коля, насупившись, молчит.

— Какие-то новые шутки?

— Может, и новые, а может, он уже их где-то сказывал. Мне это не ведомо. Истории про мальчика Вовочку. Да порой они такие пошлые, что вгоняют меня в краску, а Владимир Иванович смеется, аки молодой жеребец — ему такая пакость по душе.

— Что же он такого говорит? — усмехнулась графиня.

— Даже не хочу повторять.

— Прошу вас, мне очень интересно.

— Нет. Сие постыдно.

— Пелагея Ильинична, — с легким сарказмом на лице произнесла Анна Евграфовна. — Разве могут быть между подругами какие секреты?

— Ну-с… извольте. Как-то на занятии учитель спросил у Вовочки, отчего людей больше, чем обезьян. И он ответил… кхм… — Пелагея Ильинична покраснела.

— Что же он ответил?

— Будто на деревьях нету никаких удобств для исполнения супружеского долга…

Так и болтали.

Надо сказать, что анекдоты сыпались из Льва Николаевича как из рога изобилия. Он в прошлую жизнь и не думал, что их столько знает. А от него и по всей Казани расходились.

Впрочем, сейчас это его волновало в меньшей степени.

Более-менее все взвесив, он решил действовать. Оттого и торопился с этим нитролаком, который хотел «продать» как быстросохнущую, водостойкую краску. Да, несовершенную. Однако в здешних реалиях никаких аналогов не существовало.

Точного рецепта он не знал, поэтому решил действовать в лоб. Нитролак — это что? Раствор нитроцеллюлозы. Раствор в чем? Вероятно, в ацетоне. Тот запах, известный ему с детства, очень на это намекал. Поэтому нужно найти целлюлозу, нитровать ее смесью азотной и серной кислоты. Растворить. И подмешать пигмент — ту же сажу.

Ну и что-нибудь еще. Например, масло касторовое. Лев точно не помнил: нужно оно или нет, оно на первый взгляд оно подходило на роль пластификатора. Да и ничего другого, хотя бы условно подходящего не имелось…

Наконец, закончив и все проверив, молодой граф, перелил во флакон краску и отправился в гости по одному заранее выбранному адресу. Хотя и приведя себя в порядок. Все же ехал на переговоры…

— Господа, — произнес Лев Николаевич, кивнув, входя в залу, где его встречал Петр Леонтьевич Крупеников и его брат Александр.

— Лев Николаевич, рады вас видеть, — осторожно произнес старший.

Эта эмоциональная реакция не укрылась от гостя, который, впрочем, вида не подал. Прошел ближе и поставил на небольшой столик свою флягу. После чего сделал два шага назад.

— Что сие? — хмуро спросил старший брат и глава семейного бизнеса[1], созданного его отцом.

— Быстросохнущая водостойкая краска. Цвет может быть любой. На солнце за год портится, растрескиваясь. Но если в помещении использовать, то продержится дольше.

— Кхм… А мы тут при чем? — осторожно осведомился Петр Леонтьевич, все еще напряженный.

— Вот не надо со мной играть. Не надо. — максимально холодно и жестко, насколько смог, процедил Лев Николаевич, глядя исподлобья на главу этого семейного бизнеса; в глаза, точнее, куда-то в точку на затылке. — Где вы этих придурков закопали? — спросил он, заметив, как эти двое вздрогнули, а глазки их забегали. — Впрочем, неважно. Все проверите, — кивнул он на флакон. — Обдумаете. И прошу в гости — поговорим. Пигменты можно в широком ассортименте использовать, но надо проверять на их поведение при полимеризации. Объем выпуска зависит от вложений.

Выдержал паузу.

И кивнув на прощанье, вышел.

Братья же переглянулись и одновременно потянулись к верхним пуговицам на одежде, чтобы их расстегнуть. А то очень уж душно стало.

— Дерзкий, — произнес младший.

— Откуда только он узнал? — нервно сглотнув, задал риторический вопрос Петр.

— Он не пошел в полицию. И даже не обратился к графине Шиповой. А мог. Несколько слов и ее супруг сотрет нас в порошок.

— Ради любовника жены? — усмехнулся старший.

— Дурак ты, — буркнул Александр.

— ЧТО⁈ — взвился Петр.

— Ты старший и решать тебе. — примирительно поднял руки младший брат. — Но послушай меня сейчас ОЧЕНЬ внимательно. Шипов только недавно стал военным губернатором, и ему надобно как можно скорее показать царю батюшки, какой он молодец. Смекаешь?

— Что я должен смекать?

— Эти шайки прикормил еще батюшка наш, но спросят с нас. И за дело, и за «сладость» твоего характера, и еще за что-нибудь, ведь ты слишком многим уже ноги отдавил. Да и взять с нас есть что. Так что будь уверен, если все правильно подать — генерал сожрет нас с потрохами. Не ради этого юнца, а для своего благополучия.

— Ты вот сейчас это серьезно? — обалдел старший брат.

— Более чем. Не знаешь, как эта сопля на нас вышел?

— Понятия не имею. Кто-то сдал? — сказал Петр Леонтьевич и замер, обдумывая.

Еще их отец завел себе несколько прикормленных шаек, которые в обычное время жили тихо и спокойно. Изредка проказничая и получая от уважаемых людей содержание. Однако, когда становилось нужно, они выходили на дело и могли неслабо так пощипать любого конкурента, который стал увлекаться. Ведь, как известно, добрый словом и дубинкой всегда сподручнее вести деловые переговоры, чем одним лишь добрым словом.

И вот — эксцесс.

Со скуки напали, на кого не следовало.

Их наказали.

Хвосты подчистили, от греха подальше. Однако… внезапно выяснилось — не все получилось так чисто, как они думали. И этот буйный графёнок вышел на них. Более того — набрался наглости явиться и лично угрожать…

— Может, от него избавимся? — задумчиво спросил Петр Леонтьевич.

— Нет, ты точно дурак, — покачал головой Александр. — Полиция и так возбудилась. Сам рассказывал, сколько денег стоило унять ее интерес. Если же погибнет молодой граф, как думаешь, на кого подумают? Шипов будет требовать результата.

— У них не будет доказательств. — холодно и жестко возразил Петр.

— Ты сам-то в это веришь? Мда. Видишь это? — указал Александр на флакон с краской. — Это предложение примирения.

— Если там не болотная жижа.

Младший брат пожал плечами и позвонил в колокольчик, взятый со столика.

Вошел вышколенный слуга.

— Прошке это передай. Сие краска должна быть. Пущай по дереву ей помалюет и поглядит, как быстро она высыхает, да смывается водой после засыхания. В один, два и три слоя. Уразумел.

— Уразумел.

— Бери ее и ступай тогда. — повелительно-добродушный тоном произнес Александр. — И да, распорядись подать нам самовар. Мы попьем с Петром Леонтьевичем сбитня да подождем, пока Прошка все проверит…

Разговор не клеился.

Петр был настроен очень решительно и собирался «поставить на место зарвавшегося мальчишку». Александр же был куда рациональнее.

— Да что ты заладил? — наконец, не выдержал он и в сердцах бросил блюдце на стол… куда сильнее нужного, отчего оно разбилось.

— Ты чего? — опешил Петр, в их семье как-то было не принято так поступать. Даже во время самых острых скандалов. Все ж блюдце — ценный предмет, он денег стоит.

— Вот ты знаешь, кто нас сдал? Кто рассказал этому юнцу о том, что те людишки на нас работали?

— Да какая разница?

— Ой дурак… — покачал головой Александр. — Или ты думаешь, что он сам на нас вышел? Кто-то под нас копает и использует этого буйного да дерзкого графёнка. Они ждут нашего удара и подставляют его специально, чтобы тебя спровоцировать. Ты по своему обыкновению забудешься. Велишь его наказать. А дальше… понимаешь, что будет дальше?

Петр нервно пожевал губы.

Отец оставил им двадцать пять каменных торговых лавок, да еще шесть иных. Что делало их не только первыми среди прочих в Казани, но и объектом лютой зависти, а в чем-то и открытой ненависти. Тем более что в их руках имелся еще и Козловский завод, на котором трудилось около двухсот человек и выделывалось порядка ста тысяч кож ежегодно. Отличных кож! Которые китайцы с радостью выменивали в Кяхте на всякое.

Богаче и влиятельнее их людей в Казани попросту не было. Если не считать благородных, конечно. В остальном же — желающих их подсидеть или отхватить кусочек от империи хватало.

— Надо бы с остальными братьями посоветоваться, — после долгой паузы произнес Петр — старшой, что над ними верховодил.

— Сначала надобно понять, какой подарок принес нам юный граф. И сумел ли он переиграть наших ненавистников…

[1] На самом деле был еще Алексей Леонтьевич Крупеников, который и был настоящим старим братом. Но он женился вопреки воле отца на крепостной девушке, выкупив ее. И был изгнан из семьи и лишен наследства.