Железный лев

Часть 3 Глава 9

1844, сентябрь, 29. Казань

— Доброго дня, — произнес прилично, но небогато одетый мужчина, входя в «Лукоморье».

— Рады приветствовать вас в чайной «Лукоморье», — расплылась в дежурной улыбкой девушка-администратор. — Вы будете один?

— Да-да, один, — покивал он.

— Прошу следовать за мной. Вы желаете сесть у окна или подальше от него?

— Простите меня великодушно, но мне сказали, что здесь можно найти Льва Николаевича Толстого.

— Кто же? — остановилась администратор и внимательно на него посмотрела, словно испытующе.

— Я был в особняке у Юшковых, и Владимир Иванович рекомендовал мне поискать его здесь.

— Как вас представить?

— Вельтман. Александр Фомич Вельтман.

— По какому вы вопросу?

— Я писатель. Прибыл из Москвы. И хотел бы поговорить с графом по поводу его увлечения русскими народными сказками. — произнес он, махнув окрест рукой, словно бы охватывая антураж оформления этого помещения.

— Хорошо. Присаживайтесь. Подождите немного.

— Благодарствую.

Она удалилась.

А Александр Фомич сел и начал нервно теребить поле своего цилиндра. Ему было очень тревожно после той рекомендации Хомякова, данной им графу на той вечерней встрече…

Наконец, девушка спустилась и проводила его на второй этаж. Еще более привилегированный и дорогой.

Короткая прогулка.

И остановка… возле массивной дубовой двери, украшенной тонкой резьбой с лесными мотивами. Стук. Гулкий, выдающий массивность и толщину створки. Приглашающий окрик. Едва различимо щелкнул замок, и монументальная дверь распахнулась наружу без единого скрипа и особых усилий.

— Александр Фомич? — произнес высокий, молодой мужчина с холодными, в чем-то даже колючими, но умными глазами.

— Да-да, совершено так. Александр Фомич Вельтман. Доброго вам дня, Лев Николаевич.

— Проходите, присаживайтесь. — указал хозяин заведения на резную лавку с мягкими подушками для сидения на них…

Буквально с первых же слово разговора оказалось, что Толстой о нем знает. И читал практически все им написанное, чем немало смутив.

Наткнулся он на него довольно просто.

Школьная программа и технический ВУЗ оставили в прошлой жизни у Льва Николаевича совершенно обычное впечатление о том, что в начале XIX века имелся Пушкин, который «наше все», Лермонтов, Гоголь… кажется, еще Крылов с Жуковским и все. Ах да — Хвостов. Конечно же, еще Хвостов.

Однако оказавшись в реалиях 1840-х годов, с удивлением обнаружил совершенное расстройство этого взгляда. Например, в России имелись писатели-фантасты, один из которых сидел прямо вот сейчас перед ними. Да и вообще — много все занятного. Просто в историю вошли те, кто попал в струю политической конъюнктуры, качаясь либо либеральным крылом, либо славянофильским.

А зря.

Очень зря.

Так, например, очерк Булгарина от 1824 годы был первым в российской истории фантастическим произведением, в котором пытались представить себе далекое будущее… с путешественником во времени. Да и сам Вельтман не только в 1836 году отправил первого «попаданца» в прошлое, но и в 1840 году написал первый фантастический роман в жанре альтернативной истории[1]. Разумеется, проработка, историзм и прочие аспекты находились на довольно низком уровне, вполне соответствующем развитию эпохи. Но все равно — весьма забавно и увлекательно. Во всяком случае Льву такие художественные тексты показались интереснее воспевания попоек и душевных терзаний.

Читал.

Думал.

Даже читательский дневник завел, буквально перекапывая все поле отечественной и не только литературы. Но не лез в эту тему. Да и зачем? Литератором-то он не являлся и становиться не собирался.

А тут Вельтман сам пришел.

Зачем?

Вопрос. Но это не так уж и важно. Раз судьба ему подбросила такую возможность, грех ей не пользоваться…

— Слушайте, — продолжая беседу, возразил Лев Николаевич. — Но ведь в Кощее Бессмертном нет никакой загадки.

— Но как же? А эта история с уткой, зайцем, яйцом и иглой? Как же можно жизнь заключить в какой-то предмет и так хитро его спрятать?

— Романтизация обычной филактерии, не более того.

— Филактерии? Это той черной коробочки, которую иудеи привязывают ко лбу во время молитв.

— Филактерия же на греческом означает просто хранилище, — улыбнулся Толстой. — Истинное название сего предмета вам никто никогда не скажет, даже если знает. Суть вопроса проста. Кощей — это лич, и он, как ему и положено, создает хранилище своей души — филактерию, рядом с которой и возрождается после гибели. Так-то его и так убить крайне сложно. Но даже если совладать — это ничего не изменит — он в скорости возродиться. Впрочем, меня, конечно, удивляет способ укрытия филактерии. Обычно ее носят с собой в виде нейтрального предмета, вроде золотой монеты, ну или помещают в какое-то безопасное место, где ее никогда не найти.

— Оу… хм… признаться то, что вы говорите для меня в новинку. А…

— С монетой самый беспроигрышный способ. — перебил его граф. — Редкий человек может устоять от того, чтобы ее взять с собой. А лич возрождается обычно под утро. Что, как вы понимаете, влечет за собой гибель его обидчика.

— Почему вы Кощея Бессмертного называете личем?

— Потому что это он и есть. Один из них.

— А кто такие личи? Я про них даже не слышал.

— Это чародеи, которые смогли обмануть смерть. Тело лича иссыхает, разум же сохраняется, а дарования умножаются. В том числе обретаются некротические, если их до того не имелось. Очень редкий и чрезвычайно опасный вид неупокоенного мертвеца. Убить его можно только одним способом: сначала уничтожить филактерию, а потом уже и его. Но ты еще пойди ее найди. Вариант с иголкой, кстати, вполне рабочий. Кто будет обращать внимание на моток ниток и иголку в суме неупокоенного? Чинить одежду-то как-то надо.

Вельтман побледнел и нервно икнул.

— Что с вами?

— А стряпчий… он каким неупокоенными мертвецом должен был стать?

— Судя по тому, что вы это спрашиваете — очень болтливым. — оскалился Лев Николаевич. — А так… он явно терял рассудок, значит, почти наверняка стал бы каким-нибудь низшим зомби, что вынужден постоянно вкушать мясо, чтобы компенсировать разложение собственного тела.

— Ужас какой! — вполне искренне прошептал Александр Фомич. — Но откуда вы это все знаете?

— Только что придумал, — мягко и вежливо улыбнулся Лев Николаевич. — Я в курсе тех слухов, которые ходят вокруг меня, вот и решил вас немного разыграть.

— Признаться, вам это удалось, — произнес писатель, промокнув платком обильно выступивший пот на лице и шее. — Все выдумали? И про лича с зомби?

— Это я где-то читал, но хоть убейте — не вспомню где. Так что можете считать байкой… сказкой о сказке.

— А много ли бывает видов неупокоенных мертвецов?

— О… в избытке. Просто их стараются как можно скорее упокоить, и, в сущности, их едва ли возможно встретить. Те же вампиры, чего стоят. Опасные твари… как болтают. Впрочем, это пустое. Зачем нам о страшилках говорить? Я нечасто встречаю писателя-фантаста и с удовольствием бы с вами пофантазировал…

Лев Николаевич в прошлой жизни читал немало фантастики самого разного толка. По юности-то нет, а вот позже, когда перешел на штабную работу и стал часто сталкиваться с учеными и неизведанным — все больше и больше. Тем более что разъездов имелось в достатке, отчего и свободного времени. Вот и читал.

Все подряд.

В том числе и фэнтези всех сортов. Учитывая навык скорочтения — это получалось просто на зависть быстро. Том за томом проглатывались словно горячие пирожки. И в среднем за одну командировку он умудрялся прочесть около полутора-двух десятков томов.

И эта страсть его непосредственным руководством очень поощрялась. Дескать, развивает гибкость и живость мышления, что в его работе являлось критически важным. Особенно после довольно суровой юности. Поэтому он мог буквально без умолку часами напролет болтать на всякие подобные темы.

Вельтман осторожничал.

Его явно напугала шутка Толстого, и он на него странно поглядывал. Лев Николаевич же легко это понял и стал выводить собеседника в конструктивное русло.

— У меня давно в голове крутится одна задумка, но я не писатель и, увы, не в состоянии написать. — начал граф.

И по скисшему лицу собеседнику четко отследил реакцию. Ну оно и понятно. Это ведь хроническая беда такие предложения.

— Нет-нет, вы меня не так поняли. Какой гонорар вы получили за своего Кощея?

— Пятьсот рублей.

— Скромно вас оценивают. Скромно. — с этими словами Лев Николаевич взял стоящий чуть в сторону несессер, напоминавший маленький изящный саквояж. Открыл его и извлек пятьсот рублей кредитными билетами[2]. — Держите.

— Простите, но я их не приму. Вы хотите, чтобы я написал какой-то конкретный роман? Сначала расскажите какой.

Лев и рассказал.

Дикий микс из Конана Киммерийца, Волкодава и прочих прочитанных им книг, которые хоть как-то можно было собрать воедино хотя бы фрагментарно. Точнее, даже не рассказал, а начал рассказывать, и Александр Фомич охотно поддержал эту игру. Ему и самому нравилось так фантазировать. Так что — не прошло и пяти минут, как Вельтман уже что-то чиркал карандашом в блокноте.

Сеттинг у них получился этакий апокрифический, сказочный Вендель[3] на просторах от Дуная до Волги и от Балтики до Понта. В едином котле пересекались славяне, живущие в северных лесах, скифы — кочующие в южных степях и прочее. По схеме — что не знали, то придумали. Главное, чтобы внутренней логике не противоречило и каким-то базовым понятиям в области экономики и здравого смысла. Ну и волшебства да чудищ в достатке «напихали», включая массу всяких адаптированных элементов из DD, включая идеи планов и иных миров через многомерную мультивселенную. Опять же, не засеивая ими все поля вдоль и поперек, а очень аккуратно и дозированно…

Час минул.

Второй.

Пятый.

А потом и добрые пару дней. Потому как Вельтман никак не мог остановиться, увлеченный эти до крайности занятным делом. Любимым к тому же. Да еще уже оплаченным. Ну и Льву Николаевичу это все оказалось по душе. Просто чтобы отвлечься от текущих дел с помощью таких специфических выходных. Пока в черную ЛОР задуманного мира не набросали, как и сюжет первого тома произведения на уровне концепции — они не останавливались. Обговорив также и настольную игру, удивительно схожую по философии с DD, и комиксы, и прочее…

Вельтман уезжал совершенно вдохновленный и горящий. Да еще и с пятью сотнями кредитных рублей на кармане. Лишь напоследок, замешкавшись, произнес возле коляски графа:

— Вы позволите один вопрос? Возможно, он будет бестактен, и я лезу не в свое дело, но он мне спать не дает с того самого разговора.

— Спрашивайте.

— А Кощей, то есть, лич… он может снова стать живым?

— Да. Конечно. Достаточно сломать ему филактерию, чтобы душа вновь вернулась в иссохшее тело, а потом применить ритуал Истинного воскрешения. Но едва ли какой лич на это пойдет, ибо утратит как бессмертие, так и свои чародейские способности.

— Угу… — кивнул Вельтман, странно глянув на графа. И откланявшись, поспешил на малую расшиву[4]…

Лев Николаевич же с трудом сдерживался от смеха.

Да, в какой-то момент он на самом деле жалел о том, что слишком пафосно разыграл всю эту историю с гончими Анубиса. Слишком уж болтлив оказался стряпчий. А потом подумав, пришел к выводу, что ему выгодны подобного рода слухи о себе. Просто ради защиты. Слухи, порой, куда лучше защищают, чем броня линкора. Так, трое новых стряпчих, которых он нанял для представительства его интересов, мягко говоря, робели в его присутствии. Что неплохо. Очень неплохо.

Вот и сейчас он немного поиграл на чистой импровизации, закатывая новый шар тусовке московских мечтателей и демагогов. Он был уверен, что Вельтман из них. А значит и западники, и славянофилы скушают эту пилюлю почти наверняка. Они ведь там взаимно опылялись по полной программе.

Да и, в конце концов, а почему нет?

Главное в такой истории — никогда ничего публично не признавать и делать вид, что ничего не понимаешь. А еще лучше игнорировать…

[1] Альтернативная история как жанр фантастики характеризуется описанием того, как могли бы развиваться события, если что-то пошло не так случайно или по чьей-то воле. Это то самое сослагательное наклонение в истории, позволяющее через такой прием обсудить разные вопросы, в том числе табуированные в обычном поле дискурса. Ну и увидеть упущенные возможности, иные варианты и так далее. История ведь соткана из случайностей, в том числе меняющих все.

[2] С 1 сентября 1843 года начался обмен ассигнационных рублей на кредитные билеты по курсу 3,5 к 1. Чем Лев и воспользовался, приведя свои сбережения к актуальной форме. Часть, конечно, поменял на золото и серебро, но с ним было неудобно проводить операции, поэтому не увлекался.

[3] Формально Вендель — это Вендельский период — V-VIII века н.э. в Европе. Сказочная же его форма довольно популярна и применяется намного шире. Маленькие многочисленные монархии, герои и так далее. Да даже теза про Тридесятое царство-тридевятое государство и Ивана удальца молодого наглеца, в сущности, оно и есть, пусть и в лубочной подаче. И не только у нас. Даже в современной киноиндустрии актуально: Царь-скорпионов, Кулл завоеватель и прочее.

[4] Расшива — это парусное плоскодонное судно, которое активно эксплуатировали на Волге, в Каспии и в иных местах Европейской России. Представляло собой достаточно самобытную конструкцию — вариацию на тему шкоута. Бытовали в XVIII-XIX веках, но наибольшее распространение имели в 1830−1840-е год, уступив постепенно пароходам, которые к концу XIX их вытеснили окончательно.