Железный лев

Часть 3 Глава 6

1844, июль, 23. Казань

Лев Николаевич сел в коляску и крикнул:

— К губернатору. Не спеша.

После чего откинулся на спинку и почти сразу задремал. Сказывалась усталость. А тут такой удобным момент — вызвали к Сергею Павловичу. Вон и вестовой рядом верховым пристроился.

Молодой граф уже привык.

Шипов по несколько раз в месяц выдергивал юношу к себе, а то и чаще. Поэтому тот и ехал с полным спокойствием.

Оба опекуна и сестра находились в загородном имении. Отдыхали. Там жара переносилась полегче, чем в городе. Да и вообще было как-то спокойнее. Мухи, варенье, прудик…

Братец Митя уже который день не вылезал из стен Казанского университета. Трудился под руководством Зинина над получением ацетилсалициловой кислоты. Он горел этим делом, а опытный химик наставлял и направлял юное дарование, радуясь такой страсти.

Николай и Сергей находились в научной экспедиции. Лобачевский подключил всех, до кого смог дотянуться. И, сформировал поисковые отряды, направил ребят искать подходящие соли для получения селитры. Самым доступным, конечной, являлся хлорид калия, но и самым неудобным. Во всяком случае для прямого взаимодействия как с диоксидом азота, так и азотной кислотой в обычных условиях.

Вот и искали.

А Зинин пытался придумать, что делать с этим хлоридом. Все ж таки он самый доступный и дешевый. Само собой, занимаясь этим без отрыва от учебных и кураторских задач.

Сам же Лев Николаевич мотался между разными строительными объектами. Проверял ход работ. Приглядывал за поставщиками, с парочкой из которых уже крепко повздорил. А также вел обширную бумажную работу, не самую им любимую. Однако она требовалась. Архиепископ-то дал отмашку. Нашел он деньги на паровые машины, поэтому приходилось срочно накидать план будущей тепловой электростанции и реактора. Ну и посчитать смету, хотя бы в общих чертах.

В прошлой жизни ему приходилось иметь дело с такими документами, но лишь как проверяющему. А тут — вон — морщил лоб, силясь упомнить все и ничего не упустить. Хотя его манера нравилась и губернатору, и архиепископу. Здесь так дела вести не имели привычки.

Спал мало.

Больше в коляске, когда на тот или иной объект направлялся. По ночам даже работал, обставившись свечами, чтобы ярче. А тут вызов к Сергею Павловичу…

Не сомневаясь ни секунды, он все бросил и поехал, рассчитывая немного отвлечься и развеяться. Ну и, заодно, голову освежить.

Доехал.

Оправил мундир, спустившись на мостовую. Все ж место присутственно и надлежит иметь вид соответствующий.

Вошел.

Прошел по обычному своему маршруту. Приметив особую выправку и хмурость всех, кто ему попадался на глаза. Но идти было недалеко, поэтому удивиться не успел. Тем более что у дверей приемных покоев военного губернатора Казани стояли незнакомые люди, а секретаря не имелось, равно как и дежурного офицера. Что сразу же переключило его внимание на них.

— Стойте. — ровным тоном произнес явно старший в этой компании. — Куда вы идете?

— К губернатору. Мне назначено.

— К сожалению, Сергей Павлович сейчас занят. Приходите позже.

— С кем имею честь? — максимально ровно спросил граф, стараясь не выражать свое раздражение. — Мне не знакомы ваш мундир и лицо. По какому праву вы находитесь тут и распоряжаетесь?

— Не шумите, Лев Николаевич, — выныривая откуда-то сбоку, произнес начальник казанской полиции. — Это третье отделение. И будьте уверены с правами у них все изрядно.

— Лев Николаевич? Вы граф Толстой? — немного удивился старший. — Мне казалось, что вы… моложе.

— Я кушал много овсянки, господа. На воде. И оттого расту не по дням, а по часам. Очень рекомендую по утрам кушать овсянку, а перед сном принимать много пива с молоком, чтобы ваш сон был полон интересных, насыщенных приключений.

— Подожди, я доложу. — хохотнув, произнес старший и постучавшись, вошел в кабинет. Но очень ненадолго — почти сразу он вынырнул обратно и произнес: — Проходите. Вас ждут. И прошу оставить это здесь, — кивнул он на трость.

— Вы серьезно? А если меня ноги подведут?

— Вам не положено иметь при себе клинок. Так, по улицам носите на здоровье. Но идя на прием, соблюдайте приличия.

— Да какой это клинок? Смех один.

— И все же — это непорядок.

Лев фыркнул недовольно, но вручил свою трость одному из дежуривших возле двери сотрудников.

— Как вы догадываетесь-то? Сначала Анна Евграфовна, теперь вы. На нем словно большими буквами написано, что он с клинком.

— Мастер очень узнаваем. — пояснил старший. — Кроме того, движение. Видна тяжесть трости. Я много за свою жизнь повидал много такого рода изделий.

Граф кивнул, принимая ответ.

У него еще оставались нунчаки, пара ножей и три дерринджера. И все это богатство было распихано довольно грамотно — так сразу и не найдешь. Поэтому он вполне уверенно вошел внутрь, продолжая воспринимать себя до зубов вооруженным.

Ну а что?

Его спрашивали о том, имеется ли у него при себе еще оружие? Правильно. Нет.

И обыскивать никто не стал — не принято это было.

Так что, никаких вопросов к нему и быть не могло. Жаль только, что трость временно забрали. Это, правда, не очень хороший звоночек. Могут попытаться задержать. Но просто так он себя скрутить не даст. И вообще: предупрежден — вооружен. Поэтому внутрь помещения он вошел решительным шагом, готовясь к тому, что слева и справа его попытаются схватить за руки на входе. Однако этого не произошло. Да и вообще — внутри было тихо и камерно. В чем-то даже уютно. И бойцов, способным с ним совладать, явно не наблюдалось…

— Здравствуйте, Лев Николаевич, — сразу засуетился, сидящий на месте посетителя Шипов. — Хорошо, что вы так скоро прибыли.

Ведь граф буквально влетел… ворвался в кабинет.

Да с таким выражением лица, что губернатора откровенно струхнул, полагая, что тот сейчас драку устроит.

То тут он замер, после слов генерала.

Быстро окинул помещение взглядом.

И ответил:

— Ваш вестовой застал меня перед самым отъездом. Я собирался ехать к плотине, мне сообщили, будто там опять намудрили с провиантом для рабочих. Видимо, Егору Кузьмичу все же надо будет… хм… внушить что-нибудь. А у вас что-то случилось? Почему люди из Третьего отделения караулят у ваших дверей? Вас арестовали? Вам нужна моя помощь?

— Нет, молодой человек. — произнес вместо Шипова, незнакомец, сидящий в кресле губернатора. — Сергей Павлович не арестован. Вам не стоит волноваться.

— Честь имею, — кивнул ему юноша и щелкнул по-армейски каблуками, — Лев Николаевич Толстой.

— Леонтий Васильевич Дубельт. — произнес этот мужчина с мягкой улыбкой, явно ожидая реакции.

Пауза затягивалась. Лев же был невозмутим. Он пытался вспомнить — кто это, но… память его явно подводила в этом вопросе.

И вмешался Шипов:

— Леонтий Васильевич управляющий третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, начальник штаба корпуса жандармов и генерал-майор.

— Благодарю, — кивнул Дубельт губернатору. — Вы, молодой человек, разве не слышали обо мне?

— К сожалению, нет. Я еще очень юн и многого не знаю. Покорнейше прошу меня простить, но чинов у меня тоже нет. Я даже по университету в силу возраста не утвержден адъюнктом. Хотя и тружусь при физическом кабинете, проводя исследования и опыты.

— О, не стоит о том переживать. Какие ваши годы? К тому же нашей беседе отсутствие у вас чинов никак не повредит, — произнес Леонтий Васильевич с максимально доброжелательным видом.

А взгляд оставался холодным и цепким.

Впрочем, Лев смотрел на него таким же. Он, конечно, особистом не был, но кое-чего нахватался, когда курировал некоторые совершенно секретные объекты.

— Рад слышал. Это, наверное, вы вызвали меня от имени Сергея Павловича?

— Вы догадливы. Я не хотел бы придавать огласке нашу встречу. Сами понимаете — мое ведомство не любят.

— Что достаточно странно. Вы же защищаете державу от дураков и предателей.

— Неожиданно слышать такое. — улыбнулся Дубельт, вполне, кстати, искренне. — Но мы здесь вынуждены сейчас обсуждать совсем иные вопросы.

— Тогда давайте к делу. Я признать, очень устал и буквально валюсь с ног.

— Вы знакомы с Лебяжкиным Виссарионом Прокофьевичем?

— Был знаком. Мне уже сообщили, что он отошел в лучший мир. Раньше он работал на меня и был моим поверенным в делах. После того, как он меня обокрал, я уволил его. Последний раз видел, когда он возвращал мне украденное. Я пообещал не обращаться в полицию, если он все вернет. И он охотно пошел мне навстречу. Все вернул, после чего удалился, и я его больше не видел.

— Вы не находили его вид странным при последней встрече?

— Он был словно одержим и чем-то перепуган.

— При нем нашли вот такой пенал, — произнес он, снимая платок с изделия. — Что вы о нем можете сказать?

— Я много у кого такие видел в Казани. У самого с десяток разных. Вероятно, его не минула сия мода и он себе завел такой же.

— И все?

— Да. Леонтий Васильевич, простите меня великодушно, но я ни за что не поверю, что человек такого ранга прибыл в Казань ради расследования обстоятельств смерти одного вороватого стряпчего. К тому же мне говорили, что преставился он прилюдно и смерть была вполне естественна.

— Он был чрезвычайно напуган.

— Совесть заела. — пожал плечами граф.

— А вы остряк, — усмехнулся Дубельт и достав листок, поинтересовался: — Вам знаком этот рисунок?

— Да. Его сделал я. Анна Евграфовне требовалось что-то особенное для Марии Николаевна, вот и попробовал изобразить. Понятие не имею, как это дальше использовали. Я вручил этот листок покойному Виссариону Прокофьевичу и на этом все.

— И вы так спокойно об этом говорите? — удивленно выгнул он бровь.

— Леонтий Васильевич, а зачем лгать? Тем более в вопросах, которые легко проверяются. Это же смешно.

— Действительно, — усмехнулся он. — Николай Павлович был… потрясен вашим талантом. И даже помышлял отправить вас раскрашивать заборы на какую-нибудь дальнюю каторгу.

— Понимаю и не осуждаю. — серьезно произнес Лев Николаевич. — Я и сам много раз пожалел, что связался с бабами. Хотел им сделать как лучше, но… — он махнул рукой. — Ладно, все это пустое. Признаю свою вину, меру, степень, глубину и прошу меня направить на ближайшую войну, но желательно в июле, и желательно в Крыму. — выдал он с совершенно невозмутимым видом фрагмент из Сказа про Федота стрельца.

Дубельт пару раз моргнул удивленно, а потом расхохотался.

— Складно! Только не говорите мне, что вы еще и стихи пишите.

— Надеюсь, что нет.

— Надеетесь? — расплылся он в широкой улыбке.

— Так поэты же все пропойцы и гуляки. А у меня на эти шалости капиталов попросту нет.

— Когда и кого это останавливало? — хохотнул Шипов.

— Я серьезно, Леонтий Васильевич. Готов понести наказание. Только избавьте меня от этих несносных особ. Мне порой кажется, что старинные обычаи Домостроя были не просто так придуманы. А тут… я скоро или с ума сойду с ними, или по миру пойду. Столько уже всего им сделал, а в ответ только ворчание и раздражение… им все мало и мало. А взамен я не получил ни одной копейки.

Дубельт посмотрел на губернатора, но тот лишь развел руками, а потом спросил:

— Лев Николаевич, вам же вернули украденное. Там точно несколько тысяч. А вы в карты не играете и долгов не имеете. Да и по актрисам да певичкам не гуляете. На что вам деньги?

— Действительно, Лев Николаевич. Для чего? — поддержал его Дубельт.

— У меня планы-ураганы, как и свойственно молодым натурам. Алексей Крупеников выделил денег на плотину и агрегаты заводика селитряного на Киндерка. Архиепископ Владимир нашел средства на паровые машины еще одного селитряного заводика. Но на этом я останавливаться не хочу. В мыслях и иные производства ладить да ставить.

— Тут? В этой глуши? — удивился управляющий третьего отделения.

— Да, Леонтий Васильевич.

— Здесь сложно найти рабочих и инженеров. Трудно что-то привезти и вывезти. Ради чего? Почему именно тут?

— Отечественная война показала, что враг может и до Москвы дойти. Ежели сильный. Поэтому я не считаю разумным жизненно важные для страны производства ставить в полосе вероятного поражения. По моим мыслям все земли западнее Днепра и Двины — суть предполье. Там нельзя держать ничего кроме сельского хозяйства и мелкого ремесленничества. Далее, до Москвы — полоса угрозы, где можно только второстепенные заводы с фабриками иметь, которые не жалко и потерять. А здесь, в Поволжье — лучшее место для наиболее ценного. Сами видите — водный путь все связывает воедино. Есть свои еда, сырье, топливо. Вон — с Урала сюда и руды всякие вести сподручнее, и лес, и иное. С Каспия — нефть. Ну и так далее. Для всякого же внешнего врага тут самое трудное в уязвлении место. Кроме того, чем выше степень ремесленного и фабричного передела продукции в здешних местах произведенной, тем ниже ее себестоимость. Только здесь мы можем создать заводы с фабриками, которые бы с европейскими бодаться смогут[1].

— А столица? — чуть подавшись вперед, спросил Дубельт. — Чем вам столица не угодила?

— Нет. По двум причинам. Первая — это логистика. Подвоз топлива, еды и сырья в Санкт-Петербург — чрезвычайная задача. Оттого оно все будет дороже, чем здесь. Выше издержки. Вторая — высокая уязвимость для десанта.

— Вы хоть представляете, какие силы защищают столицу, молодой человек?

— Давайте представим. Война с Англией. Королевский флот высаживает десант в районе Петергофа и Выборга. Каждый отряд достаточно сильный, чтобы гарнизон столицы вынужден стоять в городе, не зная, откуда придется удар. То есть, занимая композицию Буриданова осла. Которая разрушается через выделение англичанами полка-другого легкой кавалерии и направления его к Новгороду. Через что будет совершенно расстроено снабжение столицы. Сколько она продержится, всецело отрезанная от подвоза еды?

Дубельт промолчал.

Шипов тоже.

Ответ был очевиден, но давать его не хотелось никому из них.

— Или другой вариант. Война с Портой. Наши войска на Балканах и Кавказе теснят врага. И тут Австрия, подзуженная Англией, внезапно объявляет нам войну. С целью ослабить наше присутствие и влияние на Балканах. Мы вводим против нее все резервы. И тут включается Пруссия, стремясь забрать себе Царство польское, ибо нуждается в сельскохозяйственных угодьях для дальнейшего своего развития. Против нее уходит вся гвардия из столицы, и прочие. И тут Швеция решает, что настал ее час…

— Довольно! — излишне резко произнес Дубельт. — К чему эти устрашения? К тому же едва ли возможные?

— В 1812 году границу нашей державы перешла объединенная Европа. А в остальные годы мы неоднократно видели, как англичане собирали против французов самые неожиданные, а порой и немыслимые коалиции. Так что Леонтий Васильевич, не такие уж и невозможные устрашения. А рассказал я их вам, объясняя, почему тут, на Волге надобно поднимать промышленность, но никак не в западных губерниях и не в столице. Да, я сгущаю тучи. Это правда. Но разве в моих рассуждениях есть принципиальный изъян?

— Каким именно производством вы хотите заняться?

— Всяким. Покамест хочу создать здесь достаточное производство для покрытия всяких нужд нашей державы в доброй селитре. Чтобы избавить Россию от необходимости ее закупать.

— У вас большие амбиции, Лев Николаевич.

— Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом.

— Чем же он плох?

— Стараться не будет.

— Возможно. Да-с. Вы знакомы с господами Герценом и Хомяковым? — резко сменил тему Дубельт.

— Да, конечно. Александр Иванович и Алексей Степанович как-то навещали меня, представившись сотрудниками научных журналов. Впрочем, разговоры все вели на разные политические темы. Впрочем, это все оказалось пустым. Они как дети, ей-богу.

— Даже так? — усмехнулся Леонтий Васильевич. — А как же их убеждения? Неужели вас совсем не тронули?

— Герцен — обычный демагог, жаждущий славы. У него нет убеждений. А Хомяков… он глубже, но все равно, жует православие, словно корова свою жвачку. Из-за чего довел ее до совершенно несъедобной кашицы.

Дубельт улыбнулся.

И попросил Льва Николаевича подождать за дверьми, поблагодарив за разговор.

— Занятный молодой человек, — произнес он, когда закрылась дверь.

— Все, как я вам и говорил.

— Там с этой селитрой действительно что-то толковое?

— Видимо, да. Я беседовал с профессорами и адъюнктами университета. Они и сами в восторге. Сейчас этим вопросом весь университет занимается. Купцы городские оживились и активно участвуют. По ним прямо видно — учуяли выгоду, притом немалую. Да и сам Лев Николаевич молодец — сумел вокруг этого дела сплотить всех значимых фигурантов Казани и ее округа. Вон — даже епархия наша изыскала деньги. Вы полагаете, что она на это пошла бы, будь история пустой?

— Так-так… угу… — постукивая пальцами по столу, произнес Дубельт.

— Вы не судите его строго. Сами видите — юн еще.

Леонтий Васильевич Дубельт усмехнулся.

И уставился в листок, на котором было выписано то, что молодой граф успел уже сделать. Начиная от ДОСААФ с лотереей и заканчивая всей этой возней с селитрой. К слову, очень грамотно разведенной.

Управляющий Третьим отделение оценил то, как Лев Николаевич «раскидал» владение и заинтересованность. Вот плотина и заводик при ней. Им, по сути, владел бы дом Крупениковых — самых влиятельных купцов Казани. Которые одни стоили всей остальной торговой части города. И связи имели немалые. Тут. На местах. Или, к примеру, подключение епархии. Да и где-то там мелькали интересы университета, пусть не такие явные.

Крупный игрок, пожелавший бы отнять все это производство, оказался бы в очень неприятной истории. Деньги тут не такие уж и большие, чтобы серьезно драться и бороться. С наскока же не взять, равно как и малыми силами. Выходило так, что попытка отнять производство селитры у молодого графа привела бы к прямой, лобовой конфронтацией со всей Казанью.

— Что-то он не по годам прыткий. — наконец, произнес Дубельт.

— Все так, Леонтий Васильевич. Но прыгает-то он в нужную для державы сторону.

— Вы знаете, как он связан с этим стряпчим?

— Увы, — развел руками Шипов. — Откуда?

— Вокруг смерти этого воришки слишком много мистики. Ваша супруга до ужаса боится Льва Николаевича. Почему?

— Боится⁈ — удивился губернатор. — Она пыталась… хм… стать его доброй феей.

— Даже так? Интересно. И почему ей это не удалось? Может, ему женщины не интересны?

— Кондомы он испытывал лично и вдумчиво. В домах терпимости. Нет. Дело не в этом. Лев Николаевич просто… для него такой поступок был неприемлем.

— Мда… — покачал головой Дубельт, поднимая листок с эскизом пеньюара. — А ведь занятно, занятно… надо будет супруге такой же заказать. Ваша супруга, Сергей Павлович, примет от меня без очереди?..

[1] Этот расклад по мнению автор актуален и в XXI веке. Волго-Камская акватория до сих пор остается совершенно уникальной природной локацией, открывающей огромные возможности промышленного развития. Естественное ядро индустриального фундамента державы. Особенно есть проломить нормальные каналы в Балтику и Азов, а также проложить добрые дороги в Сибирь.