Жаркое лето сорок первого

Глава 29

-Alarm! Russisch!

После этого крика он и помер. Две пули из винтовки, выпущенные Васей Ионовым – жизни явно не способствуют.

Вот тут то, после этих выстрелов, основное веселье и началось…

Короткими очередями открываю огонь по палаткам с личным составом противника. Одна короткая очередь. Вторая. Третья. Четвертая. Пятая. Вожу стволом пулемёта из стороны в сторону, стараясь покрыть своим огнём как можно большее пространство.

Сквозь грохот выстрелов не слышу, а скорее ощущаю, как раздается холостой щелчок. Пока заученными движениями перезаряжаю свое смертоносное оружие, отмечаю, что скороговоркой заговорил ППД старшины и ему чуть медленнее начал вторить МР-40 разведчика Крота.

Кажется, краем глаза замечаю, как падает лицом вниз один сраженный гитлеровец на мосту – это кто-то из стрелков постарался.

С каждой прошедшей секундой ситуация менялась не в нашу сторону. Конечно, одним диском на сорок семь патронов я не мог отправить всех гитлеровцев в Валгаллу – это было бы слишком сладко – поэтому, эти самые гитлеровцы, одетые кто во что горазд, ломанулись из своих палаток в разные стороны. И что характерно, ломанулись они организованно, прихватив своё оружие – деревянные ложа карабинов были отчётливо видны на фоне белых маек в свете ночной луны.

Наконец, спустя несколько секунд, я справился со своим пулемётом и тут же открыл огонь. Плавное нажатие на спуск – отдача в плечо – и очередной гитлеровец падает на советскую землю, сраженный короткой пулемётной очередью.

Вообще, «Дегтярь» мне нравится. Да, он не идеален – чай не ПКМ в руках держу, разработанный после многих военных конфликтов и созданный по опыту этих самых войн. Но он прекрасен. Хотя бы потому, что ДП-27 – один из первых образцов огнестрельного оружия, полностью разработанный в СССР. Именно он стал спутником вначале Красной, а потом и Советской Армии на огромных просторах нашей (и не только нашей) необъятной родины. И даже приплюснутый диск сверху – добавляет какого-то своего, оружейного шарма.

Снова очередь. За ней вторая. Третья.

Откуда-то с другого берега застрочил немецкий пулемёт. Ему тут же завторил второй, с другого фланга – должно быть, во время своего наблюдения за мостом, нам так и не удалось полностью вскрыть систему охраны объекта нашей атаки.

Жить сразу стало сложнее: два пулемёта противника – это, знаете, не хухры-мухры.

Я всё чаще стал склонять голову. Всё реже продолжали стрелять наши «новобранцы». Ещё и ППД старшины как-то притих.

Зато тяжело «загудели» сразу несколько МР-40 от моста.

Немецкие стрелки (те самые, голозадые, выбежавшие из палаток), тем не менее, достаточно грамотно начали занимать укрытия и вести ответный огонь.

Где-то слева вскрикнул один из красноармейцев.

Неожиданно, в небо с немецких позиций, одна за одной, устремились сразу три сигнальных ракеты красного цвета – это гитлеровцы, судя по всему, таким способом себе подкрепление вызывают. А что? Вполне действенно, если телефонный аппарат разбит или вообще отсутствует, а радиостанций – их даже в германской армии нет столько, чтобы они в каждом взводе или каждой роте были. Так что, остаются лишь посыльные (которых активно использовали в Вермахте на протяжении всей войны), да различные световые сигналы, вроде столбов дыма днём или сигнальных ракет ночью*.

*Сигнальные ракеты можно использовать и среди белого дня, но наш главный герой об этом как-то не подумал посреди боя. Простим ему?

Да и радиостанция в наличии у охраны моста была, но по счастливой случайности, одной из своих первых очередей её разбил наш главный герой. Похвалим его?

Я мысленно выругался – если они пуляют в небо сигнальные ракеты, то это означает, что где-то поблизости есть гарнизон гитлеровцев, способный отправить какие-либо силы на помощь подвергшейся нападению охране моста.

С каждой минутой ситуация менялась в худшую сторону – гитлеровцы занимали удобные для обороны позиции и активно продолжали сопротивляться. Но хуже всего, что в противовес мне стало работать сразу два ручных пулемёта гитлеровцев. И что характерно, в одном из них я узнал точно такой же, как и у меня «Дегтярь».

Вот и верь рассказам из будущего, что «эмгач» - лучший пулемёт войны, и, что немцы советскими «говяными» разработками не пользовались. Вот он – пример того, как не пользуются гитлеровцы изобретением конструктора Дегтярёва, с правого фланга бьёт щедрыми, длинными очередями!

Я в очередной раз переполз в сторону – с «подключением» к бою вражеских пулемётчиков позиции приходится менять после двух-трёх очередей. Очень уж эти твари быстро пристреливаются – я так не могу, мне до их уровня ещё учиться и учиться.

Через несколько минут с содроганием сердца осознаю, что наши «новобранцы» не стреляют, изредка «бахает» лишь винтовка моего второго номера, Васи Ионова. Да ещё стрекочут автоматы где-то в районе моста, там, куда пробивались разведчик Крот и старшина Нефёдов.

«Погибли? Побежали?» - Родились липкие, противные мысли в голове, когда осознал, что мы с бойцом Ионовым остались одни.

Словно в насмешку над моими мыслями, скорее почувствовал, чем услышал рёв автомобильных моторов. Повернув голову, замечаю вдалеке огоньки автомобильных фар.

Негромко выругался – как быстро они очухались? Словно сидели в полной боевой и ждали сигнала!

Рёв двигателей нарастал.

Нарастала и интенсивность перестрелки – гитлеровцы, осознав, что количество стрелков, которые ведут по ним огонь сократилось до минимума, стали действовать решительнее. Да и мне в последние несколько минут удавалось лишь обозначать себя скупыми, короткими очередями, а не вести сколько-нибудь эффективный огонь.

Повернувшись к Василию Ионову ору, что есть сил и размахиваю правой рукой, указывая направление:

-Отходи! Беги! Прикрою!

Мой второй номер не сразу понял, что же я ему кричу, а когда понял, воспротивился:

-Вначале ты! У тебя пулемёт!

Перезарядив в очередной раз пулемёт, я кивнул, и, подхватив поудобнее «Дегтяря», низко пригнувшись, стал спешить в сторону леса. Пробежал десять шагов. Пятнадцать. Над головой во всю свистели пули. Я слышал, как они впиваются в стволы деревьев, как трещат, опадая на землю перебитые ветки, как шуршит, опадая листва. И весь этот шум, словно подгоняет и зловеще шепчет тебе – «Беги».

Я и побежал, выпрямившись. Опомнился шагов через сорок, споткнувшись о какую-то корягу и приземлившись головой о ствол небольшого деревца*.

*Похожая история имела место быть с автором, правда, зимой. Он как раз тогда был с ручным пулемётом ДП-27 в руках, обут в сапоги и поскользнулся на припорошенном снегом льду, полетел вперёд, воткнувшись головой в СШ-40 об ствол дерева... Наверное поэтому автор такой отбитый? Как знать?

Сколько я так пролежал, сказать не могу, но в себя пришёл от того, что понял – ВАСИЛИЯ ИОНОВА РЯДОМ НЕТ! И стрельба прекратилась. Вдалеке лишь слышался рёв автомобильных моторов, и, кажется, какой-то шорох.

Повернув голову, замечаю неподалеку огоньки. И что характерно – огоньки эти движутся! Неожиданно меня осенило – это фонарики! Немцы идут цепью, прочесывая лес!

Вскакиваю на ноги и привлекаю к себе внимание. Где-то в стороне тут же прокричали:

-Achtung! Russisch!*

Внимание! Русский!

Следом за криком раздался выстрел из «маузера». Толи Фриц неверно взял прицел, толи я удачно дёрнулся, но пуля, судя по треску, впилась в ствол дерева рядом со мной.

Тут же раздалось ещё несколько выстрелов из карабинов. Пули защёлкали по стволам окружающих меня деревьев.

-Russisch ist hier!*

Русский здесь!

Подхватываю «Дегтяря», одной рукой хватаюсь за сошки, второй за ложе, поворачиваю оружие в сторону преследующих меня гитлеровцев. Плавно жму на спуск. Короткая очередь на три-четыре патрона уходит в сторону солдат противника и заставляет их немного поумерить свой пыл и даёт мне несколько дополнительных секунд, чтобы попытаться уйти.

Бежать по ночному, предрассветному лесу, нагруженным ручным пулемётом, ещё и преследуемым нацистами, которые спят и видят, как тебя убить – удовольствие явно ниже среднего!

Снова стреляют: куда-то в мою сторону, но явно, не прицельно – уж слишком они куда-то в сторону бьют!

«Неужели потеряли?» - Появилась мысль в голове. – «Сейчас главное – не шуметь».

С каждым шагом идти всё тяжелее. Ещё и дыхание сбивается, ноги заплетаются, а пулемёт тянет к земле.

На очередном шагу спотыкаюсь и ничком падаю вниз, скатываюсь, судя по всему, в какую-то канаву. Во всяком случае, лечу долго, несколько раз перевернувшись через себя, чудом не повредив руки-ноги и даже не свернув шею, хотя все шансы были – то «Дегтярь» больно бьёт своим диском в живот, то цепляюсь носком сапога цепляюсь за какую-то неведомую корягу, то ещё что-то. Каким-то чудом в момент падения не нажимаю на спуск. Но совсем без звука приземлиться не получается, от неожиданности негромко вскрикиваю:

-Ой ёпт!

Словно в ответ, с разных сторон послышались выстрелы из карабинов и даже пара коротких очередей из автоматов – гитлеровцы вновь получили звуковой ориентир, куда им нужно идти, чтобы достать меня.

Резко начинает болеть нага – та самая, в которую несколькими днями назад мне прилетел осколок, и, которая на удивление настолько споро начала заживать. Идти дальше приходится прихрамывая.

В несколько шагов достигаю крутого склона канавы. Повесив пулемёт ремнём через шею, начинаю подниматься вверх, помогая обеими – туда, где, по-моему, разумению гитлеровцев быть не должно. Восхождение наверх даётся с трудом – я то и дело оступаюсь, ещё и верный «Дегтярь» так и норовит ударить меня то прикладом по ноге, то раструбом пламегасителя по щеке, то диском с патронами по животу.

После очередного шага, когда пламегаситель пулемёта больно бьётся мне в глаз, принимаю тяжелое решение – бросить верный «Дегтярь» здесь. Успокаиваю себя мыслями о том, что патронов в нём осталось, в лучшем случае, десятка три – не полный диск, а всё остальное я уже расстрелял, запасные диски должны были быть у Василия Ионова, если, конечно, он успел их снарядить в неразберихе боя.

Оставив пулемёт, наверх взбираюсь с какой-то двойной силой. Кажется, даже ловкости прибавилось – двигаюсь как кошка, а «тэтэшник» в кобуре и вовсе ощущается пушинкой.

Ещё несколько секунд, и, я, наконец, выбираюсь из той западни, в которую попал из-за темноты и своей невнимательности. Делаю несколько шагов вперёд и испуганно замираю, услышав рядом с собой, буквально в паре метров по правую руку немецкую речь:

-Hans, ich glaube, er ist hier irgendwo!*

Ганс, мне кажется, он где-то здесь!

Неведомый мне Ханс отозвался откуда-то слева-спереди:

-Max, schrei nicht so! Wenn er hier ist, kann er uns hören!*

Макс, не ори так! Если он здесь, он может нас услышать!

Конец первой книги.