Жаркое лето сорок первого

Глава 14

Каждую секунду бой разгорался всё больше и больше: строчили пулемёты и автоматы, хлестко, словно плётки били винтовки, рвались гранаты. В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу крики – но это вряд ли, небольшая лесопосадка, где засели наши пулемётчики, должна была скрыть этот шум.

-Отпускай! – Коротко приказала мне девушка и я с заметным облегчением отстранился от Артёма. К этому моменту на крышке из-под котелка, услужливо подставленной одним из бойцов, опасливо посматривающих в сторону идущего боя, лежала та самая пуля, которую только что вытащили из моего лучшего друга и боевого товарища.

Пока я отмывал руки, девушка достаточно быстро, прополоскав обычную нитку в спирте, самой простой швейной иглой начала накладывать швы.

К моему горлу подкатил ком. Ещё чуть-чуть и меня точно вырвет. Сам не знаю, как держался столько времени?

К счастью, операция закончилась. Артём был в сознании, старался сдерживаться, чтобы не стонать. Мне даже показалось, что он так сильно сжал зубы, что они у него скрипели. Бойцы выглядели бледно, да и я, думаю, со стороны выглядел не лучше. Но меня не вывернуло, хотя я несколько раз с трудом сдерживал себя – и это уже неплохо.

Но лучше всего, что Владлена Игоревна вынесла свой вердикт:

-Жить будет. Жизненно важные органы не задеты. Пулю мы удачно достали. Осложнений не было. Сейчас раненому нужен покой.

Я нервно засмеялся – какой ко всем чертям покой? В каких-то нескольких сотнях метрах от нас идёт настоящий бой! Сколько там немцев – хрен его знает! Есть ли у наших потери – хрен его знает. Какая обстановка на поле боя – хрен его знает! Что делать – хрен его знает! На все вопросы у меня ответ один – хрен его знает!

Неожиданно Артём расслабился – девушка как раз перевязывала старшего лейтенанта. Он, конечно, несколько раз негромко застонал, но в целом, как мне показалось, выглядел неплохо. Несмотря на ранение. И вообще, это, похоже, я психанул – не доводилось мне ещё видеть раненых друзей!

Хотя… Нет. Друзей – точно не видел. Красноармейцев – да. Но не друзей. И тем паче, никогда не видел, как твой лучший друг получает ранение. Никому не пожелаю. Поэтому и перепугался.

Артём же, несмотря на бой, попытался вновь взять руководство в свои руки:

-К чёрту носилки. Что там?

Голос старшего лейтенанта был негромким, но ровным.

-Идёт бой. Рвутся гранаты. – Как-то отстраненно отвечаю я.

-Это… Я слышу… Сколько немцев?

-А хрен его знает… - Растерянно отвечаю я.

-Тогда почему вы ещё здесь? – Требовательно, как только он умел, спросил Артём.

-Тебя…

-Я худо-бедно до кустов доковыляю. Военфельдшер поможет. А вы, в бой!

Несмотря на ранение, последние слова старший лейтенант произнёс достаточно жестко, и никто не осмелился ему сказать что-то в ответ. Да и кто бы что ему сказал? Артём всегда умел налить в свой голос столько металла, что любой самый противный и «душный» человек затыкался и делал то, что ему нужно.

Вот и мы заткнулись и в лёгком темпе побежали туда, где шёл бой. Правда, перед этим помогли Артёму принять вертикальное положение и подставили под здоровый бок товарища военфельдшера.

А девушка, молодец. Помимо восьмидесяти с чем-то килограммовой туши старшего лейтенанта и своего вещевого мешка, взвалила себе на плечо немецкий карабин и автомат Артёма. И шла она по кочкам достаточно уверенно. Нет, было видно, что ей тяжело. Но шла она – уверенно. Твёрдой, каменной поступью. Как там у классика было… А, вспомнил:

«Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц,

Их разве слепой не заметит,

А зрячий о них говорит:

«Пройдет — словно солнце осветит!

Посмотрит — рублем подарит!»

Идут они той же дорогой,

Какой весь народ наш идет,

Но грязь обстановки убогой

К ним словно не липнет.

Цветет Красавица, миру на диво,

Румяна, стройна, высока,

Во всякой одежде красива,

Ко всякой работе ловка.»

© Николай Некрасов, отрывок из поэмы «Мороз, красный нос».

А ведь действительно – есть. В памяти всплыло серьёзное, важное лицо военфельдшера, когда она делала первый разрез. Движения её во время операции были чёткими и даже чем-то красивыми…

Додумать я не успел – шум боя впереди усилился. Длинными очередями застрекотал ДП, ему в ответ ударили сразу несколько немецких автоматов и ручной пулемёт. И мы с бойцами тут же поднажали…

***

Вот уже несколько минут лейтенант Поляков Павел Иванович крутился между деревьями словно уж на сковородке. Винтовки у него больше не было – пулей раздробило приклад, и он был вынужден бросить свой «длинный ствол». Вооружившись одним «Наганом», парень скакал из стороны в сторону, то прижимаясь к земле, то прячась за стволами деревьев.

На свой счёт он мог смело записать еще двоих гитлеровцев – уж очень удачно они влезли в прицел его винтовки. Но на этом удача закончилась. Винтовка пришла в негодность, и, лупивший сзади длинными очередями «станкач» вдруг замолчал после того, как со спины раздалось несколько разрывов маломощных немецких гранат.

По всему выходило, что лейтенант остался один на один с врагом.

Стоило об этом подумать, как спереди-слева длинной скороговоркой заговорил ДП, ему «на подхвате» била СВТ. Такие родные, знакомые звуки добавили лейтенанту сил, и, в очередной раз вскочив на ноги, он бросился к широкому дубу.

Где-то сзади затрещал автомат. Немецкий. Очередь, впопыхах взятая немецким солдатом, ушла куда-то вверх. На этот раз пронесло.

Неожиданно лейтенант споткнулся об корень и полетел лицом вперёд, прямо к тому самому дубу…

***

В лесопосадку мы ворвались через несколько секунд после того, как перестал строчить длинными очередями «Максим». Так как это произошло сразу после трёх или четырех гранатных разрывов, я понял, что расчет станкового пулемёта либо ранен, либо убит.

Настроение, начавшее подниматься совсем недавно, вновь устремилось вниз – среди пулемётчиков должен быть мой прадед!

Неожиданно, краем глаза замечаю движение где-то слева. Присматриваюсь, и, осознаю, что метрах в пятнадцати передо мной, из-за куста торчит спина широкоплечего немца в маскировочной куртке и шлеме, поверх которого закреплены какие-то веточки.

Не успеваю подумать об этом, как гитлеровец, слегка вскинув автомат, посылает очередь дальше в перелесок.

«Значит, там есть наши!» - Осенило меня. Доля секунды, и, взяв на прицел широкую спину, жму на спуск. МР-40 уже привычно бьёт прикладом в плечо. С отдачей я уже свыкся, поэтому контролирую оружие нормально.

Короткая очередь на три-четыре патрона, и, гитлеровец, вскрикнув, заваливается на живот. А откуда-то справа и спереди в мою сторону следует неприцельный выстрел из немецкого карабина. Выстрел-то неприцельный (или неверно взятый, кто этого фрица знает?), но он заставляет меня вжать шею пониже и прильнуть к земле.

Зато следовавшие со мной бойцы тут же открыли огонь из своих «трёхлинеек». Не знаю, заметили они кого-то или нет, но стреляли достаточно быстро, перезаряжаясь. Вот только позиции не меняли, поэтому через несколько секунд, с криком, один из бойцов повалился на землю. Убит или ранен? Не знаю.

Так или иначе, оба бойца дали мне возможность занять другую позицию и выпустить от бедра очередь на остаток магазина «в тот лес», по направлению, откуда в нашу сторону вёлся огонь.

Попал? Вряд ли. Всё-таки я стреляю обычными 9х19-мм патронами Люгера, а не чем-то ультрасовременным, со встроенной системой наведения (хотя сомневаюсь, что даже в моём времени такие были, но чего только в двадцать первом веке в фильмах не увидишь? Помечтать уже нельзя?). Но это заставило на несколько секунд немца прекратить огонь, что дало возможность сместиться за более подходящее укрытие второму, ещё целому бойцу.

За поясом у меня была немецкая граната-«колотушка». Недолго думая, готовлю её к бою. Дел-то совсем ничего – колпачок открутил, дёрнул за шнур и бросил в сторону врага. Вот только кидать гранаты в лесу – дело неблагодарное. Особенно, если ты рукожоп. Особенно, если такой рукожоп как я. Гранату – то я подготовил, шнур дёрнул и бросил в ту сторону, где по моему мнению сидел противник. Вот только пролетела она недалеко, метров пять или семь, после чего благополучно рванула где-то среди веток.

Пара осколков точно рванула воздух над моей головой, и, кажется, что-то чиркнуло меня выше колена. Вот только проверять, куда именно меня задел осколок некогда – какое-то неясное чувство заставляет меня повернуться влево и увидеть очередного немца, который в этот самый момент выглядывал из-за ствола дерева и направлял свой карабин прямо в мою сторону!

На каком-то подсознательном уровне понимаю, что лежавший на земле автомат я поднять и выстрелить в противника не успею! Может быть, смогу схватить его, но вот поднять и выстрелит уже нет!

Страх, кажется, поглощает меня всего, заставляет закрыть глаза, в надежде, что всё происходящее страшный сон, что я как ребёнок, закрою глаза – и всё исчезнет. Вот только всё происходящее не шутка. А я не нашёл ничего лучше, чем попросту закрыть глаза!

***

Приземление для лейтенанта Полякова выдалось достаточно удачным, хотя и жестким. Вообще, стоит сказать, что это падение спасло парню жизнь – пуля, которая предназначалась Павлу Ивановичу, прошла буквально в десятке сантиметров от его головы и впилась в ствол того самого дуба, к которому он так спешил.

Зато резкое изменение положения тела, развернуло молодого командира в ту сторону, откуда вели огонь немцы. Лейтенанту только и оставалось, что вытянуть руку с револьвером и нажать на спуск, пока гитлеровец возится с затвором своего маузера. Именно это Павел Иванович и сделал – два нажатия на спуск, и, гитлеровец, выронив винтовку и схватившись за горло, начал медленно оседать на землю. Да, лейтенант Поляков сделал два выстрела. Да, первый выстрел ушёл «в молоко», но вот вторым выстрелом он спас себе жизнь!

За спиной, кто-то интенсивно вёл перестрелку. С радостью лейтенант понял, что к немецким карабинам и автоматам присоединились, как минимум, две винтовки Мосина.

Жить сразу стало легче, жить сразу стало веселей!

Неожиданно сзади раздался ещё один взрыв. Причём, судя по всему, достаточно близко. Лейтенант повернул голову и увидел ещё одного немца!

«Да сколько же их тут?!» - Пронеслась мысль в голове Полякова.

Этот немец как раз только занял позицию и начал вскидывать карабин к своему плечу. Но целился этот гитлеровец явно в другую сторону, не в него – как раз туда, где по прикидкам лейтенанта и были неизвестные красноармейцы с «трёхлинейками». Недолго думая, Павел Иванович вскинул руку с револьвером и поспешно нажал на спуск, посылая патрон за патроном в сторону немецкого пехотинца, в надежде спасти неизвестного бойца Красной Армии.

***

Выстрела немецкого пехотинца я ждал. Глаза закрыл как ребёнок, и ждал.

И выстрела я дождался. Вот только почему-то выстрел был не один. И выстрел был не из карабина, а из револьвера системы «Нагана». Правда, потом выстрел из карабина всё-таки был, но как оказалось позднее, не в меня.

На долю секунды охвативший меня страх отступил, этого мгновения хватило для того, чтобы схватить автомат и попытаться повалиться на землю.

Немца я видел. Неизвестный стрелок не достал его из своего револьвера, но заставил дернуться во время выстрела, и пуля ушла куда-то в сторону, дав мне несколько дополнительных секунд, которых хватило на то, чтобы, лежа на боку, не особо целясь, выпустить короткую очередь в сторону противника.

Я не целился, поэтому закономерно промазал, но в очередной раз заставил отшатнуться гитлеровца в сторону, что дало ещё несколько секунд. Вот только достал этого стрелка всё-таки не я, а второй боец с винтовкой, вовремя обративший внимание на этого немца.

Дальше в перелеске вновь застрекотал ДП, начали рваться гранаты. Гулко, веско. Это по любому были оборонительные Ф-1.

После третьего или четвертого взрыва, бой сам собой затих. Я к этому моменту как раз лежал за поваленным деревом и нервно смотрел по сторонам. Второй боец, расположившийся в зоне видимости, тоже занял позицию, спрятавшись в какой-то ямке, и, настороженно оглядывался, стараясь прикрыть фланг и тыл.

Неожиданно, спереди послышался негромкий, встревоженный крик:

-Эй, кто там? Назовись?

Голос показался мне знакомым, поэтому ответил:

-Красноармеец Поляков!

Ответ последовал с заметным облегчением:

-Лейтенант Поляков!

Я радостно выдохнул – жив прадед!

-Прикрой! Я приближусь! – Кричу своему предку.

-Давай! – С готовностью отозвался лейтенант.

Я попытался приподняться и резко понял, что сделать этого не могу. Резкая боль прострелила правую, опорную ногу. Спустив взгляд, замечаю, что вся правая штанина пропитывается кровью.

-Не могу. Ранен! – Кричу прадеду. Тот в ответ витиевато выругался.

В кармане форменных брюк у меня есть немецкий перевязочный пакет. Быстро достаю его и вскрываю упаковку. Наскоро делаю перевязку, стараясь затянуть потуже – сейчас главное остановить кровотечение, после чего товарищ военфельдшер сделает всё, как надо.

Накладываю повязку и негромко вскрикиваю. Как оказалось, осколок не чиркнул, а нагло засел у меня в ноге, вызывая острую боль при малейшем прикосновении к ране. Скрипя зубами и шипя, всё-таки перебинтовываю себя.

Ко мне подполз второй боец, кивнул на нашего товарища:

-Не жилец.

Через пару минут к нам вышел и мой прадед. Шёл он, низко пригибаясь к земле и не был похож сам на себя: форма грязная и изодранная в нескольких местах, левый рукав гимнастерки держится на какой-то паре чудом не оборванных ниток; лицо грязное, в земле и какой-то саже, лишь белки глаз и белые зубы выделяются. И вооружен не так, как уходил совсем недавно – на ремне висит трофейный автомат, а из-за ремня выглядывает немецкий пистолет и две гранаты на длинной ручке. Магазины к автомату засунуты так же, за ремень.

-Боец, хватай раненого и отходи. Только аккуратно. А я тут ещё посмотрю! – Приказал прадед…

До Артёма с военфельдшером добрались минут за пятнадцать – идти было сложно. Красноармеец старался, но мы пару раз падали, и я вскрикивал от боли. Последние метров тридцать меня помогала вести и Владлена Игоревна, которая, заметив нас, бросилась навстречу. Нет, я, конечно, старался ковылять сам, но каждый раз, когда наступал правой ногой на землю, её будто бы простреливала резкая боль. Поэтому приходилось прыгать. Боли это наше ухищрение не отменяло, но её было несколько меньше.

Артём выглядел плохо – весь побелел. Но вот блеска в глазах у него было на троих. Он сидел, облокотившись спиной о ствол дерева и держал на коленях трофейный автомат. Рядом с ним, в его фуражке лежало сразу три оборонительных «лимонки». В случае чего наш командир был готов дать свой последний и решительный бой, но, к счастью, не пришлось.

Увидев меня, старший лейтенант обрадовался, но, когда заметил покрасневшую повязку на ноге, в его взгляде я уловил беспокойство. На немой вопрос, ответил:

-Гранату не очень удачно кинул. Своим осколком задело.

Старший лейтенант только и бросил:

-Дурак ты, Серёга. Сколько раз говорил, аккуратнее с гранатами, особенно в лесу.

По правде говоря, я не помнил, чтобы он мне что-нибудь говорил про гранаты, но спорить я не стал – дураком обозвали справедливо, кто в здравом уме будет кидать гранту в лесу поверху, сквозь кроны деревьев? Спасибо, хоть метров пять-семь пролетела…

Думать о том, что было бы, рвани граната в полуметре от меня, как-то не хотелось.

Меня усадили рядом со старшим лейтенантом, прислонив спиной к соседнему дереву. После чего девушка взяла в руки нож и срезала мою повязку, разрезала штанину и начала осматривать рану…

Боль наступила неожиданно. Нет, не так. БОЛЬ. БОЛЬ прострелила весь организм, прошла от ноги по всему телу. Показалось, я даже выстрелил ногой куда-то в сторону – на секунду даже подумал, что она отлетела от меня в спину бойца, который дотащил меня сюда. Но нет. Это Владлена Игоревна, не предупреждая меня вырвала осколок и кусочек одежды, попавший в рану…

Последующие несколько минут я помню плохо. Ко рту поднесли фляжку, заставили сделать несколько глотков. Спирт обжог глотку, а потом тепло покатилось по телу. Жить почти сразу стало проще и веселее.

Только одна новость огорчала – гибель товарищей… Погибли все три пулемётчика, один из бойцов, шедший со мной и красноармеец Вохмин, который был вместе со старшиной…

-Мы с Ванькой на немцев вышли, которые слева были… Они бой вели, не заметили нас… - Старшина, шедший с красноармейцем Вохминым от самой границы, даже не пытался скрыть накатившихся на него слез. – Двоих немцев сразу срезали, а потом завязалось… Нас двое, их трое. Вохмин, он же практически снайпер был… Одного достал сразу, а во время перебежки его и подрезали… Очередь во всю грудь… На руках у меня отошёл… И глаза не закрыл… Не смог я…

Немцев по нашим подсчётам положили около десятка… Но потеряли пятерых наших… Вроде и немцев побили больше, но потери сводят на нет все наши успехи… Вот такая вот она… Арифметика войны…