Физрук: на своей волне 5

Глава 4

— Потому что потому, Соня, что всё кончается на «у», — сказал я.

Завуч стояла в полном недоумении и всё ещё сжимала в руках телефон. Я аккуратно перехватил её кисть, мягко, но уверенно отодвинул телефон в сторону, чтобы она больше не пыталась в панике кому-то звонить. И наконец забрал трубку и повесил её на рычаг.

— Давай без лишних движений, — попросил я. — Нам сейчас нужен не звонок, а ясная голова.

Соня опустила глаза, сопротивляться она не стала.

— Володя, может, ты обозначишь, что происходит? — прошептала завуч.

— Ситуация простая и мерзкая, — сказал я. — Леонид действительно принял решение отказаться от Олимпиады. Более того — он уже подготовил официальный отказ от участия школы. И сделал это, не уведомив ни меня, ни Марину. Да и тебя, как я понял, он не предупредил, а поставил перед фактом в последний момент.

Соня смущённо кивнула, поправила воротник, чтобы хоть чем-то себя занять. Видимо, ей внутренне не хотелось признавать факт, что директор действительно поставил её перед фактом.

— Да… Леонид Яковлевич мне буквально обмолвился, но… без объяснений, — призналась она. — И, честно, ничто ведь не намекало, что он вот так передумает. Мы с тобой обо всём тогда договорились, что Олимпиаде быть…

Она запнулась и подняла на меня глаза.

— Ты уверен, что он уже направил отказ?

— Уверен, — подтвердил я без колебаний.

Сунул руку за пазуху, достал аккуратно сложенный пополам лист и положил на стол между нами. Документ мягко скользнул по столешнице и остановился прямо перед завучем.

— Вот он. Тот самый отказ, — пояснил я. — Он действительно собирался отправить его, уже расписался… но, — я пододвинул лист ближе к Соне, чтобы она могла рассмотреть дату, подпись и печать, — вот он перед тобой. Неотправленный.

Завуч встрепенулась, коснулась пальцами документа, пробежав глазами по его строкам.

— Подожди… — её голос завибрировал. — Если он уже собирался подать отказ…

Соня запнулась, и в её глазах мелькнула тревога. Она покосилась на меня.

— Почему же Леонид Яковлевич отказ не подал? — наконец спросила завуч.

— Потому что этот документ теперь у меня, — объяснил я, чуть усмехнувшись. — И Лёне об этом знать совершенно не обязательно.

Соня не успела даже удивиться, как я, не сводя с неё глаз, взял лист и медленно начал разрывать его на части. Бумага хрустела, превращаясь в мелкие, бесформенные клочки, и ещё через мгновение белые ошмётки осыпались на стол.

Завуч побледнела и буквально сжалась в комок.

— Владимир Петрович… — изумлённо прошептала она. — Так нельзя… это же официальный документ… так же… так же нельзя с ним поступать…

Завуч, чтобы унять тремор, прижала ладони к столу, будто пыталась удержать остатки дисциплины и порядка, на которых строилась её работа. Её возмущение рвалось наружу тихо, но болезненно, как если бы она сдерживала плач.

— Можно, Соня, — заверил я, подмигнув. — Ещё как можно. Просто делать это нужно аккуратно и вовремя.

Завуч судорожно выдохнула, стараясь привести мысли в порядок. Видно было, с каким ужасом она смотрит на порванные бумажные клочки, разбросанные по столешнице.

— Владимир Петрович… — наконец сказала она. — Вы просто… вы не понимаете. У школы сейчас очень большие сложности. Финансовые. Бюджетные. У нас дыра по всем направлениям, и если Олимпиада ляжет на плечи школы… — она попыталась удерживать голос ровным, но в конце всё же сорвалась. — Леонид Яковлевич объяснил мне всё вчера. Он сказал, что это… что это просто невозможно…

Я внимательно смотрел на Соню и всё понимал без лишних пояснений. Завуч действительно поверила тому, что наговорил ей директор. По итогу Соня ничего не проверила, ни в чём не разобралась…

И сейчас, когда я буквально разорвал версию реальности Лёни у неё на глазах, она чувствовала себя человеком, которого использовали.

Соня, уверен, могла бы докопаться до сути позже, когда эмоции схлынут, а в голове появится место для анализа. Но сейчас она действовала как человек системы. У такого — приказ получен, приказ должен быть выполнен.

Никаких «почему?» или «откуда?». Оно, впрочем, и понятно — в бюрократии точно так же, как в армии: шаг влево, шаг вправо — лишние проблемы. Не хочешь неприятностей — тогда делай, что велели.

Но у меня на подобную логику был совершенно другой взгляд.

— Так, Соня, — отрезал я, — теперь послушай меня внимательно.

Она не перебивала. И правильно делала. А я рассказал ей всё — от первой до последней детали. И про то, как директор с утра вызвал Марину, и как настойчиво требовал заявление, не оставляя выбора. Рассказал про тот самый отказ от Олимпиады, который он попытался протащить, минуя и меня, и Марину, и даже её саму. Ну и про то, что именно я услышал в кабинете Лёни по смете, о чём понял и на что обратил внимание.

С каждым моим словом лицо Сони менялось всё сильнее. Сначала на нём появилась лёгкая озабоченность, потом она сменилась напряжением, следом появилась растерянность. Ну а под конец на её лице застыл испуг. Завуч явно впервые слышала всё это.

— Постой… — выдохнула она. — Но мне же известно… мне же Марина сама сказала, что подала заявление добровольно… по собственному желанию… — Соня запнулась, как будто сама услышала, насколько нелепо звучит эта версия. — Не может быть, чтобы Леонид Яковлевич принуждал её увольняться. Да она… ну… да, она девчонка ещё совсем зелёная, и ей точно нужно набраться опыта. Надо научиться без эмоциональных взрывов работать с этим адским контингентом, но…

Соня осеклась. Сделала вдох — длинный, медленный. Посмотрела на меня, как будто боялась услышать подтверждение собственных догадок.

— Володя… — выдавила она еле слышно. — Неужели… неужели Леонид Яковлевич действительно решил избавиться от Марины сам?

— А знаешь, почему Яковлевич так решил? — хмыкнул я. — Ты вообще задумывалась, зачем всё это директору? Подумай. Полезно будет хотя бы ради собственного спокойствия.

— Я… я не знаю, — она нервно сжала пальцы в кулаки. — Даже не догадываюсь. Лучше ты сразу скажи.

— Скажу, — кивнул я. — Потому что у нашей школы, как выяснилось, появилась одна весьма интересная статья затрат.

У Сони на лице всё отразилось мгновенно: глаза распахнулись, губы превратились в узкую полоску и побледнели. По реакции было абсолютно ясно, что об этом завуч слышит впервые.

— Какая ещё статья затрат? — прошептала она. — У нас же денег нет… вообще. Поэтому мы и отказываемся от Олимпиады, Володь.

— Соня, — я чуть наклонился вперёд. — Есть одна очень занятная смета. И, похоже, что о её существовании не знаешь даже ты.

Завуч зависла, переваривая мои слова.

— И что… — сипло выдавила она. — Что это за смета?

— А вот это самое интересное, — продолжил я. — Смета, судя по всему, каким-то загадочным образом связана с фирмой нашего трудовика.

— Господи… — прошептала Соня. — Какой кошмар…

— Ну, кошмар или нет — это мы посмотрим позже, — сказал я честно. — Но факт остаётся фактом: деньги у школы есть. И, как я понимаю, немалые. Просто они идут мимо… И уж точно у Яковлевича нет никакого дефицита, о котором он тебе напел.

Соня медленно переваривала услышанное. Выглядела она так, словно её привычная картина мира трещала по швам.

— Да не может такого быть… — почти неслышно сказала Соня. — Леонид Яковлевич хоть и занял моё место, но он никогда… никогда не пойдёт на подобные риски. Он же профессионал. Он не допустит такого бардака…

— Профессионал? — я усмехнулся. — Ну если речь идёт о том, как завышать смету — тут да, работает он действительно мастерски.

Завуч молчала.

— Сонь, — продолжил я мягче. — Не ты ли сама говорила, что именно Яковлевич принял на работу нашего… хм, уникального трудовика?

Соня приоткрыла рот, чтобы что-то возразить, но сказать так ничего и не сказала. Медленно закрыла рот и лишь коротко кивнула. Возражать действительно было нечего: факты-то лежали прямо на поверхности.

— Ты, похоже, прав, Володя… — наконец выдала она, медленно проводя рукой по лбу. — Абсолютно прав. И теперь, когда я узнала, что это за человек этот… наш трудовик, — она почти выплюнула последнее слово, — я уверена, что ему плевать на детей. Ему и на работу-то плевать. А если он держится здесь, значит… значит, у него с этого что-то есть.

— Придерживаюсь того же мнения — значит, выгода действительно есть, — подтвердил я. — И наша с тобой прямая задача — понять, в чём именно эта выгода заключается. И куда должны были уйти те самые деньги школы, которых «нет в бюджете» по версии нашего дорогого директора.

Я решил не оставлять недосказанностей, поэтому продолжил.

— Я бы, честно говоря, очень хотел ошибиться, Сонь, — сказал я, пристально глядя ей в глаза. — Но уж слишком стройная картина вырисовывается. Слишком правильная для того, чтобы быть случайностью.

Завуч сглотнула. Теперь она видела ту картину, которую я видел ещё час назад. И она ей категорически не нравилась. Настолько не нравилась, что девчонка нервно прикусила губу.

— Поделись со мной всем-всем, что ты знаешь, Володь, — попросила она шёпотом.

— Хорошо, — согласился я. — Только слушай внимательно.

Я сделал паузу, чтобы собрать мысли, и продолжил:

— Похоже на то, что Леонид с самого начала не верил в 11-Д класс. И уж точно не верил в их победу. Более того, — я усмехнулся, — у меня складывается ощущение, что он никогда в них не верил. Никаких шансов не давал — в своей голове, по крайней мере. И когда он это для себя окончательно решил, тогда и появился в школе наш замечательный трудовик.

Соня дёрнулась, но молчала, жадно ловя каждое слово.

— Кто первый подал идею — директор или трудовик, я, честно, не знаю. Да это и не так важно. Важно другое — школе грозит закрытие. Решение ещё не принято, но всем понятно, куда всё движется. И вот как только Леонид всё это для себя осознал… он сделал вывод. Очень простой и очень циничный.

— Какой, Володь…

— Он решил, что тратить бюджет на школу, которую всё равно закрывают, — неразумно. Кому это нужно? Детям? Учителям? Разумеется, нет. Он решил, что тратить эти деньги куда выгоднее… но не на школу.

Завуч выглядела так, как будто в любой момент грохнется в обморок.

Я же продолжил:

— Годовой бюджет уже выделен. А раз школа «почти закрыта», то он решил: почему бы не написать красивые бумажки о расходах, ничего не потратить на деле и… — я щёлкнул пальцами, — просто забрать эти деньги себе в карман? А трудовик, через которого будут отмывать, — в доле. Всё элементарно.

Соня покачнулась, будто теряя равновесие.

Она долго молчала. Видно было, что разум завуча отчаянно сопротивляется услышанному, пытаясь найти хоть какую-то лазейку и малейшее рациональное возражение.

Но выхода не было.

— Володя… — наконец решилась она. — Но как это может быть? Как вообще возможно, что… — она сглотнула, смачивая пересохшее горло, — выходит, что Леонид Яковлевич… вор?

Я видел, как ей трудно это произнести. У Сони рушится образ человека, которого она считала коллегой, руководителем и профессионалом. А я лишь сказал, не отведя взгляд:

— Соня. Вор — это тот, кто берёт чужое.

А тот, кто крадёт у детей и школы… — я сделал паузу, — даже хуже, это крыса.

Дальше я перешёл к деталям.

— Судя по тому, что ты сама мне говорила, у трудовика есть своя фирма. И фирма эта напрямую связана со строительством. Поэтому я ни капли не удивлюсь, если в той самой смете, о которой я сегодня краем уха услышал, речь пойдёт о «ремонте школы». Ремонте, которого не было… и не будет.

Мне начало казаться, что Соня постепенно приходит в себя и берёт себя в руки.

— Это… это немыслимо… — пролепетала она.

Потом замолчала, отвела взгляд в сторону и, уже более твёрдо, добавила:

— Хотя, знаешь, Володь, раньше я бы сказала, что такого не может быть. Но теперь… Теперь, зная нашего трудовика, я понимаю, что такое как раз может быть… Что ты собираешься со всем этим делать?

Завуч смотрела на меня с тревогой, почти с мольбой.

— Соня, — сказал я, — я работаю не с догадками, а с фактами. Меня интересуют не эмоции и не предположения. Мне нужна смета. Та самая, которую наш директор сегодня обсуждал со своим утренним гостем и с трудовиком.

Я сделал паузу, ненадолго задумавшись.

— Пока у меня нет этой бумаги, я не сделаю окончательных выводов. Не люблю стрелять вслепую. Мне нужны факты, подписи, суммы. Тогда и займёмся делом.

Соня резко поднялась со стула, так стремительно, будто собиралась сорваться с места и бежать в кабинет директора.

— Ты прав. Я сейчас же пойду к Леониду Яковлевичу и всё выясню! — сказала она и уже потянулась к двери.

Я поднял ладонь, останавливая её.

— Погоди, дорогая. Придержи коней, — остановил я её.

Она дёрнулась, словно споткнулась на ровном месте, но застыла.

— Не надо сгоряча ломиться в кабинет и переводить всё на эмоции. Мы не имеем права ошибиться, понимаешь?

Соня медленно стекла обратно на стул, всё ещё дрожа от желания действовать немедленно. Её изнутри буквально пожирала сама мысль о бездействии.

— Но почему, Владимир⁈ — Соня вспыхнула искренним возмущением. — Я ведь как завуч имею полное право знать такие нюансы от и до!

Она начала покачиваться взад-вперёд, словно готова была уже сейчас сорваться к двери директора. И Соня не понимала, почему я её останавливаю.

— Право иметь ты можешь, Сонь, — ответил я. — Но вот идти туда сейчас и делать это открыто — категорически нельзя. Здесь всё надо делать аккуратно. Ни директор, ни трудовик, ни кто-либо ещё вообще не должны знать, что ты что-то понимаешь. Пусть оба продолжают думать, что у них всё под контролем. Ну а ты в их глазах должна оставаться простушкой, которую легко обвести вокруг пальца.

Соня выпучила глаза и снова вскочила, за малым не перевернув стул.

— Но… зачем?

— Затем, что только в таком режиме у нас с тобой будут развязаны руки, — пояснил я. — И для этого нам прежде всего нужна та самая смета. Без конкретики ты будешь лишь эмоционировать, а я — действовать вслепую.

Завуч не сразу села обратно. Явно боролась с импульсом всё же пойти к кабинету директора и в лоб выяснить отношения. Но я видел, что мысль таки начала укладываться у неё в голове. Соня молчала, опустив взгляд на стол, будто пытаясь собрать рассыпанный внутренний пазл воедино.

Пару долгих секунд — и завуч подняла взгляд. Теперь в её взгляде была не растерянность, а смесь решимости и тихой злости на происходящее.

— Наверное, ты прав, Володя, — согласилась она. — Нам действительно нельзя раньше времени поднимать шум… иначе всё рухнет, и мы потеряем единственный шанс разобраться.

— Об этом я тебе и говорю.

Соня смотрела на меня с холодным огоньком в глазах.

— Хорошо. Я доверяю тебе. И если мы уже ввязались в это, то давай так: я полностью в твоём распоряжении. Скажешь, что мне делать — сделаю. Только скажи, как именно мы будем действовать дальше.

— И правильно, Соня, — заверил я. — Только тебе нужно наконец уяснить одну простую, но жизненно важную истину. В этом мире далеко не все такие честные, прямые и пушистые, как ты. Чем раньше примешь это — тем легче станет жить дальше.

Завуч нахмурилась; по всему виду было видно, что фраза ей не понравилась.

— Володя… а что если Леонида кто-то заставляет? — осторожно спросила она.

Я думал на этот счёт и, естественно, допускал такой вариант.

— Не исключаю, что директор действует не по собственной воле. Но пока мы не знаем всех деталей, любые версии — это только версии. Поэтому сейчас ещё раз всё обдумай. И принимай решение окончательно.

— Какое именно? — спросила завуч.

— Ты со мной или нет. И ещё, Соня. Если ты откажешься — я тебя пойму. В это всё лучше вообще не лезть неподготовленным: риск есть, и немалый. Никакой гарантии, что всё закончится хорошо, нет. Ты должна понимать последствия и взвесить свой шаг, прежде чем дать мне окончательный ответ.

Соня ответила не сразу. В отличие от многих в этой школе, завуч действительно переживала за дело и за детей, а не за очередную бумажку или свою должность.

Она расправила плечи и уверенным голосом выдала:

— Я согласна, Володя. И я готова делать всё, что нужно! Пойду с тобой до конца, чем бы всё ни закончилось. Более того, я склонна тебе доверять. Говори, что делать прямо сейчас.

— Как я уже сказал, первое и главное: ты должна продолжать делать вид, что полностью поддерживаешь решение директора об отказе от участия в Олимпиаде. Пусть Леонид, трудовик и все, кто в этой истории может оказаться замешан, думают, что ты заняла нейтральную позицию. И да, пусть думают, что основная угроза для них сейчас — это я.

Соня кивнула, но нахмурилась ещё сильнее.

— Это даст эффект? — уточнила она.

— Более чем, — заверил я. — Они сосредоточат внимание на каждом моём шаге. Будут ждать, что я полезу туда, куда, по их мнению, не должен. А значит — отвлекутся. И это развяжет руки тебе.

Соня подняла брови и закивала, до неё дошёл смысл сказанного мной.

— Но я же не буду всё это время сидеть сложа руки, Владимир, — быстро сказала она. — Я же не могу… Я же не… ну это же преступное бездействие! Я не могу просто ходить и изображать, что ничего не понимаю! Не буду же я ничего не делать⁈

Она уже почти переходила в свой привычный режим «мымры-берсерка». Хорошая завуч, но эмоции у неё иногда шли впереди разума.

— Не будешь, — остановил я её. — Конечно же не будешь. У тебя будет конкретная задача, и очень важная.

— Я постараюсь… нет, — поправила себя она, — я обязательно найду смету.

Вот честно, мне нравилось такое воодушевление, у завуча аж глаза горели.

— Умница, — кивнул я. — И второе. Мне понадобится твоя подпись на документе о том, что школа подтверждает участие в Олимпиаде. Я правильно понимаю, что ты, как заместитель директора, имеешь право подписывать такие бумаги?

От автора:

Он всю жизнь спасал жизни: Афган, Чечня. И погиб, спасая мать с новорождённым.

Древняя Русь, XI век, и теперь руки Врача принадлежат Воину.

Папа Римский, Вильгельм Завоеватель мертвы.

Кто следующий?

☀️Воин-Врач: на первые книги — скидка! https://author.today/reader/448643