Физрук: на своей волне 5

Глава 19

— Значит так, пацан, слушай сюда внимательно. Я даю тебе ещё один шанс отмотать время назад и представить, что вот этой ситуации с шилом и с моим автомобилем не было. А с твоим дядей Али, или кем этот гусь тебе является, я разберусь уже сам, — жестко сказал я. — Но сразу тебя хочу предупредить, я больше тебе ничего повторять не буду. В следующий раз, если попытаешься выкинуть по отношению ко мне что-то подобное ещё раз, ничем хорошим для тебя это не закончится. Теперь я даю тебе своё мужское слово, что это будет именно так.

Я протянул руку через стол, намеренно медленно. Давал Борзому понять, что готов закрыть конфликт между нами окончательно и бесповоротно.

Борзый довольно долго смотрел на мою протянутую руку. Видимо, он взвешивал, что для него хуже — пожать мне руку или продолжать упираться из принципа.

Я же давал ему выбор и не собирался этот выбор за него делать. Пусть решает сам, как именно им пользоваться. Я никуда пацана не торопил. Сейчас это было бы ошибкой. Спешка здесь только ломает, а мне нужно, чтобы он не сломался, а наконец понял.

Пусть со своей стороны Борзый крепко подумает. Потому что на этот раз я не лукавил и обрисовал для него вполне реальную картину того, что ждёт его дальше. На тот случай, если он всё-таки выберет продолжать со мной этот конфликт.

По сути, сейчас перед пацаном стоял его собственный Рубикон. Та самая граница, после которой дороги уже расходятся окончательно. Или он переступает её и идёт дальше по другой траектории, без этого тупого, саморазрушительного упорства. Или остаётся по ту сторону, где гордость без мозга всегда кончается одинаково печально.

Причём в данном конкретном случае для Борзого отступить вовсе не значило бы дать назад или, как теперь любит говорить современная молодёжь, — «включить заднюю передачу».

Нет, отступить сейчас означало совсем другое — наконец-то включить голову. Прежде всего, дать самому себе шанс на дальнейшую нормальную жизнь. Без кривых понятий, чужих интриг и постоянного хождения по краю.

Ну а если бы Борзый всё-таки не переступил эту невидимую черту, что ж… Тогда буду разговаривать я с ним уже не как с подростком, а как со взрослым мужиком. Спрашивать с него буду ровно так же — жёстко, прямо и без скидок. Как со взрослого мужика, который обязан нести полную ответственность за принятые решения. Я не дам прятаться за «дядей», «традициями» и чужими словами.

Наконец пацан тяжело вздохнул и всё-таки протянул руку, пожав мою ладонь. Причём пожал крепко. Этим жестом Борзый принимал моё предложение — закрыть конфликт, который висел между нами тяжёлым, липким грузом.

— Согласен, закрыли этот вопрос, Владимир Петрович, — сказал он, и мне показалось, что на этот раз искренне. — У меня больше к вам нет никаких вопросов и претензий. Мне всё теперь понятно.

Очень хотелось верить, что пацан действительно воспользуется той возможностью, которая перед ним только что открылась. Думалось, что он сейчас говорит честно и потом не начнёт всё заново переигрывать. Обижаться непонятно на что и искать себе оправдания вместо выхода.

Да, конечно, чужая душа — потёмки. Но иногда даже в этих потёмках человеку достаточно одной чёткой развилки, чтобы выбрать, куда идти дальше.

Я в ответ так же по-мужски крепко пожал ему руку. Теперь мы с ним всё прямо сейчас окончательно закрыли.

Я, кстати, не требовал от пацана никаких извинений. Но Борзый, вопреки этому, всё же сам решил проявить инициативу. Пацан весь подобрался, выпрямился и заговорил:

— Владимир Петрович… я был неправ. Извините меня, — набрался мужества и сказал он.

Я видел, что эти слова дались ему непросто. И это было куда важнее любых формальностей. При этом я прекрасно допускал, что если Али снова начнёт выедать ему мозги по чайной ложке в час, то ничем хорошим это может и не закончиться.

Такой «дядя» вполне способен сыграть на горячем нраве своего племянника. Опять подбросить «идеи» и начать крутить пацана в свою сторону.

Но для себя я решил твёрдо, что с Али мне нужно будет отдельно и конкретно поговорить. Именно на тему его племянника и на тему того жизненного пути, на который Али его методично толкает. Поэтому тему взаимоотношений Борзого с его дядей я сейчас специально поднимать не стал. Это совершенно ни к чему.

— Так что, молодой, как я тебе сказал, вопросов у меня к тебе больше не осталось. Но ты же понимаешь: то, что мы закрыли вопрос — это, конечно, здорово. Только косяк за тобой всё равно висит. Понимаешь, что нам с тобой теперь нужно отделять мух от котлет? — сказал я Борзому. — И, ты мне теперь за такой свой косяк должен. А косяков у тебя аж два. Первый — за то, что ты мне чуть не вогнал шило в бок на стоянке. А второй — потому что ты мне разбил машину.

Борзый даже не попытался спорить с этим утверждением. Видно было, что он и сам прекрасно понимает, что тут всё без вариантов.

— Как мне эти два косяка можно исправить, Владимир Петрович? — спросил он.

— Как исправить, говоришь? — повторил я его вопрос, но скорее с философским подтекстом. — Ну, сейчас я на эту тему подумаю…

На самом деле я прекрасно знал, что ему предложу. Я чётко понимал, каким образом Борзый может загладить свою вину. Причем сделать это так, чтобы это целиком и полностью меня устроило. Так что думать мне тут особо было не о чем. Мне просто нужна была небольшая пауза, чтобы правильно выстроить разговор.

— Есть у меня к тебе одно предложение, — сказал я, посмотрев ему в глаза. — Вот только я сейчас на тебя смотрю и совсем не уверен, что ты даже с такой задачей справишься.

Я сказал это намеренно, как поддёвку и одновременно закинул крючок. И пацан, естественно, клюнул.

— А какая это задача? — спросил Борзый, мгновенно напрягшись. — Нет таких задач, которые мне не по плечу, — уверенно выпалил он.

Чего-чего, а самоуверенности Борзому было не занимать. Здесь он себе не изменял.

Я усмехнулся уголком губ, но тут же вернул лицу серьёзное выражение.

— У нас тут на носу кое-что интересное намечается, — начал я. — Школьная олимпиада…

Я достал тот самый документ — нашу заявку, которую должен был направлять в комитет, принимающий решение по участию или неучастию школы в этой олимпиаде. Бумагу я положил перед пацаном, а затем постучал по листу пальцем, привлекая его внимание.

— Вот здесь наша заявка на участие в этой олимпиаде и те виды спорта, в которых будут участвовать твои одноклассники, — сразу пояснил я.

— Так, — кивнул Борзый, скользнув взглядом по бумаге.

— Так вот, — сухо продолжил я, — у нас в классе есть ребята, которые идут в гимнастику, есть те, кто будет играть в футбол. Даже боксёры у нас, как видишь по заявке, тоже имеются.

В заявлении действительно были аккуратно прописаны дисциплины, в которых школа должна была участвовать. Там же фамилии самих ребят — отдельным списком под каждым видом спорта.

— Вот только здесь, — я снова постучал пальцем по заявлению, — одного важного вида спорта всё-таки не хватает.

— Какого важного? — насторожился Борзый.

— Борьбы, — пояснил я. — Ты же занимался борьбой?

— Занимался, — подтвердил пацан, и в голосе проскользнула гордость. — У меня даже разряд по борьбе есть.

— Вот видишь, — сказал я. — А в заявке у нас борьбы нет. И фамилии твоей здесь тоже нет.

Я еще раз коротко постучал по пустому месту на листе.

— Так вот, пацан, я хочу, чтобы вот здесь появилась такая дисциплина, как борьба. И твоя фамилия как участника от нашего класса. Я сейчас ясно изъясняюсь?

— Ясно… — ответил Борзый, не поднимая глаз от бумаги.

— И я хочу, — продолжил я, — чтобы ты вместо того, чтобы заниматься всякой ерундой, начал ходить на тренировки. Их я буду организовывать для нашего класса. Хочу чтобы ты там оставлял всю свою дурь.

Борзый помолчал секунду, потом всё же попытался возразить:

— Но ведь у нас в классе никто не борется…

— Точно никто не борется, уверен? — уточнил я. — А как же твои корешки? Они разве не борцы?

— Борцы… — как-то нехотя, но всё же подтвердил Борзый.

— Так вот, молодой, твоя задача сделать так, чтобы твои корешки тоже захотели принимать участие в олимпиаде. Ты их приводишь и за них отвечаешь.

Борзый снова задумался, завис. Потом поднял голову и кивнул:

— Я согласен, Владимир Петрович. Я поговорю со своими пацанами и предложу им участвовать в Олимпиаде.

— Вот и отлично, что согласен, — сказал я. — И вот тогда, пацан, когда ты либо возьмёшь олимпиаду, либо, как минимум, сделаешь для этого всё возможное и зависящее от тебя, вот тогда вопрос по косякам будет закрыт. Ты меня понял?

— Понял… — коротко ответил Борзый.

Я взял ручку, которая лежала у меня на столе, и внёс фамилию пацана в список участников олимпиады от нашего класса по борьбе. Теперь обратного пути у Борзого не оставалось — в Олимпиаде он будет участвовать.

— Не подведи меня, пацан, — сухо сказал я, убирая ручку в сторону.

— Я-то не подведу, Владимир Петрович, — ответил он. — Вот только если мой дядя обо всём этом узнает… — он не договорил и замолчал, понимая, чем это может обернуться.

— А с твоим дядей я сам разберусь, — возразил я. — Оставь это мне. Только для начала ты мне вот что расскажи. Кто тебя надоумил вогнать мне шило в бок и разбить мою тачку? — прямо спросил я.

Я вытащил из кармана ту самую записку с коряво выведенной суммой — 10 000 000 рублей. Положил записку на стол.

— Кто тебе сказал мне это вручить таким, мягко говоря, нестандартным способом? Али? — спросил я.

В принципе, всё и так было понятно. Можно было, конечно, начать выспрашивать у пацана, что там ещё надумал его дядя. Узнать какие ходы и схемы он пытался прокрутить дальше. Но, по большому счёту, мне это уже было неинтересно ни в каком виде.

Почему неинтересно? Да хотя бы потому, что, глядя на то, как собственный дядя относится к пацану, мне всё было предельно ясно. Я отлично понимал, что Али своего племянника не ценит и ему на него, по большому счёту, глубоко плевать. Значит ничем более или менее серьёзным Али с Борзым делиться попросту не будет. Надобности то в этом никакой. Такой тип людей использует, а не посвящает.

А значит, любые дальнейшие разговоры с Борзым на эту тему были бы просто потерей моего времени. Время же я терять совершенно не собирался. Всё-таки время — это тот ресурс, который не восполняется ни при каких раскладах.

Разговаривать надо было напрямую с Али.

Я достал телефон, быстро нашёл контакт Али и попытался ему набрать. Но этот паршивец по-прежнему держал меня в чёрном списке. Дозвониться до этого урода я не мог при всём желании. Гудков не было вовсе, словно у абонента был выключен телефон.

Я зашёл в мессенджер — и там была абсолютно та же картина. Я так же находился у Али в чёрном списке.

Понятно…

Этот товарищ меня до сих пор не разблокировал и, судя по всему, делать этого не собирался.

Я убрал телефон, посмотрел на Борзого и спокойно сказал:

— Дай-ка мне свой мобильник.

— Зачем? — насторожился он.

— А затем, что мы сейчас с твоим дядей поговорим по душам.

Борзый аж вздрогнул от неожиданности. Давать мне свой мобильник для того, чтобы я позвонил его дяде, совершенно точно не входило в его планы.

Но для меня это была идеальная проверка пацана на вшивость. Самая чистая и показательная. Чтобы понять, честен со мной пацан или нет, лучше ситуации не придумаешь.

Такая проверка позволяла сходу увидеть, кто в этой «игре» за белых, а кто за красных. И усидеть своей задницей сразу на двух стульях у Борзого, при всём желании и при всей изворотливости, здесь точно не получится.

Борзый некоторое время прикидывал, что будет, если он отдаст мне телефон и я действительно позвоню его дяде. Какие разговоры пойдут потом. Какие вопросы у Али возникнут к племяннику. И чем всё это может для него закончиться.

Однако надо отдать ему должное — пацан всё-таки сделал выбор Он достал телефон, разблокировал экран, зашёл в книгу контактов. Там нашёл номер своего дяди и протянул мобильник мне.

— Вы знаете, Владимир Петрович, — решительно сказал он, — а я решил для себя, что больше не хочу его бояться. Так что можете ему звонить с моего номера.

— Правильно, молодой. В этой жизни нужно бояться только одного — обидеть свою мать или отца, а также того, что ты не дашь своим детям должного воспитания. И судя по тому, как твой дядя себя ведёт, — заключил я, — он этого совершенно не боится. Не боится дать тебе в голову неправильные установки на эту жизнь.

Я взял у Борзого мобильник и сразу нажал на вызов. Соединение начало устанавливаться. В моей каморке сотовая связь ловила плохо. Несколько секунд в динамике стояла тишина, потом наконец пошёл гудок.

Первый. Второй. Третий….

Али не спешил брать трубку, даже когда ему звонил собственный племянник. Я продолжал дозваниваться, пока телефон сам, автоматически, не оборвал исходящий вызов.

Сложилось ощущение, будто он чувствует, что это звонит не просто племянник, а именно я, и поэтому трубку Али брать не хочет.

Но на самом деле всё объяснялось куда проще. И Борзый это тут же подтвердил.

— Дядя Али не разрешает мне звонить днём, — сказал он. — Говорит, что он занят. Он разрешает звонить ему только утром, в определённое время.

Я медленно поднял бровь.

— А вечером тоже нельзя?

— Нельзя, — ответил пацан. — Дядя Али говорит, что вечером он проводит время с семьёй. К сожалению, его жене совсем не нравится, когда я звоню.

Я медленно убрал телефон от уха и посмотрел на пацана уже совсем другими глазами.

— А ты что, разве не его семья? — спросил я. — Ты же для него племянник.

— Племянник… — ответил Борзый. — Просто жена дяди Али меня ненавидит, — признался он. — Я же ему не родной племянник, Владимир Петрович… Дядя Али — это брат моего отчима, с которым раньше жила моя мама.

Вот оно что.

Эти слова сразу многое расставили по местам. Картина стала куда яснее и, если честно, куда неприятнее. Выходило, что пацан вообще не был одной крови с Али — даже косвенно. По сути, Али для него был совершенно посторонним человеком, чужим по всем возможным меркам, кроме формальной «семейной» вывески.

— А мама твоя где? — уточнил я.

— Она умерла, — ответил пацан.

— А отчим твой где? Вы с ним после смерти матери хоть какие-то отношения поддерживаете? Или всё — жопа о жопу и каждый пошёл своей дорогой?

— Отчиму совершенно неважно, что со мной происходит, — признался Борзый. — Я ему был нужен только до тех пор, пока жива была мать.

— Зачем ты ему был нужен? — поинтересовался я.

— Ну… затем, чтобы он мог законно находиться в России, — уверенно ответил пацан. — Он же не гражданин страны.

Всё окончательно встало на свои места.

— Понятно всё с твоими родственничками, — тяжело вздохнул я.

И в этот момент стало ясно сразу несколько вещей. Почему Борзый так держится за Али и позволяет собой крутить, от чего хватается за любые суррогаты «семьи» и «авторитета», даже если они гнилые. У пацана просто не было настоящей точки опоры. Ни матери, ни отца, ни даже дома как такового.

Вот тебе и вполне понятное объяснение того, почему Борзый оказался в неблагополучном классе. И это несмотря на то что у него, казалось бы, в «родственниках» числился такой богатенький дядя Али. Теперь мне было целиком и полностью ясно, почему этот самый дядя так пренебрежительно к нему относится.

Стало понятно и то, почему Али без зазрения совести посылает пацана на такие грязные дела. И почему сам Борзый на эти дела соглашается. Его непутёвому «дяде», по сути, глубоко плевать, что с пацаном станет дальше — сломается он, сядет, погибнет или просто исчезнет. А сам пацан соглашался лишь потому, что ему отчаянно хотелось быть ближе к своему успешному дяде. Хотелось быть хоть как-то нужным, услужить и заслужить признание. Даже такой ценой.

Мда… Тогда тем более не стоило раздумывать. Эту порочную связь нужно рвать без колебаний, иначе ни к чему хорошему она Борзого всё равно не приведёт.

От автора:

Я снова молод и здоров, а не прикован к больничной койке. Казалось бы — чудо. Вот только тело не моё, и очнулся я не в больнице, а в подвале секретного НИИ КГБ СССР. И всё бы ничего, но…

…из моей башки торчат провода, подключённые к мозгу мертвого американского шпиона…

https://author.today/reader/515984/4873738