Физрук: на своей волне 5

Глава 18

На этот раз я не стал церемониться с Борзым. Мой удар пришёлся точно в печень, и был куда плотнее и жёстче, чем прежде. Теперь пацан прочувствовал все по-настоящему.

Борзый сразу же схватился за бок, согнулся, из его горла вырвался сдавленный шипящий выдох. Он стоял, прижимая руку к боку, словно пытаясь удержать боль внутри, но та уже разливалась по нему тяжёлой волной.

Впрочем, останавливаться пацан не собирался. Я видел это по его глазам. Он уже наверняка чувствовал, что конец близок и долго на ногах ему не простоять. Однако гордость и ярость не позволяли Борзому отступить.

Я больше не спрашивал, сдаётся он или нет. Своим шансом он не воспользовался. Я лишь поманил пацана на себя, приглашая в новую атаку.

— Ну давай, Борзый… — процедил я. — Иди сюда, дорогой. Покажи, на что ты действительно способен, я как понимаю ты еще по серьезке не включался?

Пацан, повелся на провокацию и как разъярённый бык, снова рванулся в атаку. Но теперь уже точно в последнюю, отчаянную. В этот удар он вложил всё, что у него осталось.

Но я и на этот раз легко ушёл от его размашистой оплеухи. Чуть поднырнул под траекторию его удара, сместился. В тот же миг я врезал короткий, жёсткий боковой точно туда же — в печень.

Борзый пропустил удар и по инерции ещё несколько шагов пронёсся вперёд. Он как будто не сразу понял, что именно произошло. А потом его «догнало». Ноги у пацана резко подломились, и он тяжело рухнул на пол спортзала, схватившись за бок куда пришёлся мой удар.

— Ф-ф-ф… — зашипел он.

На этот раз пацан прочувствовал всё — от первой искры до последней волны боли.

Борзый стиснув зубы, и, не в силах удержаться на месте, закрутился по полу, как волчок, корчась от боли.

Удар в печень — это особая боль. Да она не выключает сразу и не гасит сознание резко, как нокаут в голову. Зато эта боль оставляет тебя внутри собственного тела, один на один с тем, что в нём сейчас происходит.

Когда ловишь тяжёлый удар в голову — бывает вспышка, провал, а потом ты просто приходишь в себя на полу. Подчас не до конца понимая, что случилось.

Здесь же было всё иначе и ты вынужден проживать каждый миг боли полностью без спасительного «отключения». Вот это и было самым тяжёлым.

Но главное заключалось в другом: боль делала продолжение поединка практически невозможным. Тело то попросту отказывалось подчиняться.

Я молча наблюдал за Борзым. Надо отдать пацану должное — переносил он муки довольно мужественно. Он тяжело дышал, собирая себя по кускам, и всё-таки попытался снова подняться на ноги. С трудом, через боль и сбитое дыхание, но пацан поднялся. Сразу уставился на меня взглядом, полным все той же злой, упрямой ненависти.

Борзый показывал всем своим видом, что готов продолжать бой дальше. Только вот я в этот момент очень хорошо понимал простую вещь. Еще один пропущенный Борзым удар — и дальше всё может пойти уже совсем не по «учебному» сценарию. Я легко мог нанести пацану серьёзную травму — такую, после которой люди надолго остаются в больничных палатах. Это бы не сулило ничего хорошего ни самому Борзому, ни мне.

— Я бы на твоём месте прямо сейчас сказал «стоп», — невозмутимо сказал я.

Борзый даже не стал вслушиваться. Энергично замотал головой. Сдаваться он не собирался.

Ну да… Наговорил лишнего, понаобещал, накричал и теперь сам себе наступил на горло. После такого уже трудно отступать. Молодость, горячка, когда слова летят быстрее, чем успевает включаться разум.

— Я тебе просто объясню, пацан, — продолжил я. — Ещё один пропущенный удар и ты уедешь в больницу. Очень надолго.

Борзый меня хорошо слышал. Я это понял. Но сделал пацан ровно противоположное. Вместо того чтобы прислушаться, он снова попытался атаковать.

Правда на этот раз у него не получилось ничего.

Даже шаг дался ему с явной, тяжёлой болью. Тело не слушалось так, как прежде. Оно просто больше не хотело продолжать этот бой, как бы его обладатель ни упрямился.

Хотел этого Борзый или не хотел, но драться он уже попросту не мог. Тело отказалось подчиняться раньше, чем сломалась его упрямость.

Я медленно снял свои перчатки, бросил их пацану под ноги. Глухой звук падения эхом разнёсся по пустому спортзалу. Борзый машинально проследил за ними глазами, потом медленно поднял взгляд на меня. Во взгляде впервые появилось отчаяние, по сути он сам загнал себя в угол.

— Стоп, — сказал я первым, останавливая поединок, и тут же добавил, чтобы отвлечь его от мысли попытаться спорить: — А теперь прямо сейчас мы с тобой пойдём и спокойно поговорим ко мне в подсобку.

Борзый конечно всё ещё смотрел на меня зло, но это была уже бессильная злость. Фактически он больше ничего не мог мне сделать.

— Пойдём, — повторил я и развернулся к своей каморке.

Я подошёл к двери, открыл её и кивком показал пацану заходить первым. Молодая, горячая кровь, да ещё с нашей историей… нехорошие прецеденты уже были, и подставляться под удар со спины мне совершенно не хотелось.

Борзый, всё ещё приходя в себя после боя, бросил на меня потухший взгляд. Он с понурым видом вошёл в мою подсобку.

— Присаживайся вон туда, — сказал я, кивнув на стул у стола. — В ногах правды нет.

Борзый шагнул к стулу, морщась от жгучей боли в области печени. Было видно, что каждый шаг даётся ему через усилие. Пацан отодвинул стул, тяжело опустился на него и, выдохнув, откинулся на спинку. Он явно пытался хоть немного снять напряжение в теле.

Я зашёл следом и плотно закрыл за собой дверь, окончательно отрезая нас от всего остального мира. Теперь, когда и он, и я выплеснули свою злость в коротком, но предельно честном бою, можно было говорить глядя друг другу в глаза. И уже потом решать, что вообще делать с нашим конфликтом дальше.

Я медленно подошёл к столу и сел напротив Борзого. Сложил руки на столешнице, не спуская с него взгляда. Пацан сидел напротив меня, также тяжело дыша. Злость у него не испарилась вместе с потом и болью.

Говорят, что после драки кулаками не машут.

Но я слишком хорошо знал и другое: даже после настоящего боя конфликт иногда не закрывается. Бывает и так, что он только начинает набирать обороты. Увы, с куда более тяжёлыми последствиями. И сейчас я как раз чувствовал, что мы с ним стоим именно в такой точке.

Наш конфликт с Борзым был слишком личным и задевал по живому, чтобы я мог отмахнуться от него как от обычной подростковой глупости. Я хорошо понимал, что если прямо сейчас не попытаться вправить этому пацану мозги на то место, где им и положено быть, всё может зайти слишком далеко. И закончиться это может одинаково плохо для нас обоих — и для него, и для меня. Этого мне как раз и хотелось избежать.

— Я прекрасно понимаю, паренёк, — начал я издалека, — что ты не питаешь ко мне никаких тёплых чувств. Не обольщайся — я к тебе тоже.

Я сделал небольшую паузу, давая этим словам немного прокрутиться в его голове.

— И это при том, что мы с тобой не так давно пожали друг другу руки. Я, если честно, тогда решил, что после этого наш конфликт закрыт. Что тема исчерпана.

Борзый молчал. Сидел напряжённый, сжатый. Возразить ему было, по сути, нечего. Всё действительно было ровно так, как я говорил.

Мы уже пожали однажды друг другу руки. Но по какой-то причине этого ему оказалось недостаточно.

Пацан, видимо, решил, что имеет полное право по-новой оскорбиться и продолжить конфликт так, как ему самому казалось «правильным». Ну что ж… хозяин барин.

Только существовали некоторые нюансы, о которых он, похоже, даже не задумывался.

Именно эти нюансы я сейчас и собирался до него донести.

— Так вот послушай теперь сюда, пацан, — холодно сказал я. — Раз ты у нас такой любитель блатной романтики и всего того дерьма, что вокруг неё крутится, то я тебе сейчас на твоём же языке конкретно поясню. Разложу по полочкам, что значит тот твой галимый высер после рукопожатия, который ты направил в мою сторону.

Борзый продолжал пялиться на меня исподлобья, челюсть у него была сжата, а ноздри раздувались, выдавая напряжение. Но он молчал и не перебивал.

— Ты знаешь, — продолжил я, — что делают в твоём блатном мире с теми людьми, которые сначала жмут руку, а потом из-за спины пытаются тебя зарезать?

Я не отвёл взгляда ни на секунду, специально давя именно этим.

— С теми людьми, — продолжил я, — которые нападают на того, кому уже пожали руку. Понимаешь, что это значит? Это значит, что такой фуфлыжник дал мужское слово, а сам в крысу, не глядя в глаза нападает…. Так вот я тебе скажу, что с такими делают. Их попросту мочат. Без разговоров и попыток хоть что-то объяснить. Потому что это, мой юный друг — конкретный косяк. Такой, который будет тянуться, как несмываемое пятно.

Борзый слушал внимательно, даже не пытаясь вставить слово. В этот момент он уже не играл в дерзость, а именно слушал. Так пошла первая трещина в его привычной браваде.

— Так вот, пацан, — говорил я, — если бы я жил в том формате, в котором сейчас пытаешься жить ты, мне следовало бы тебя завалить прямо здесь, на месте.

Борзый на долю секунды дёрнулся, будто хотел что-то сказать, но тут же снова замолчал, уткнув взгляд куда-то мне в грудь. Он не решался больше смотреть мне прямо в глаза.

— И это было бы абсолютно правильно по твоим же понятиям, — добавил я жёстче. — Не по моим, а по твоим же. Надеюсь, ты это своей головой понимаешь.

Пацан явно не ожидал, что разговор пойдёт в таком ключе.

Я, если честно, после той истории, когда он издевался над своим же одноклассником, надеялся, что до него хоть что-то дойдёт. Что хоть какие-то выводы в его голове все-таки сложатся. Но нет — для этого мозгов у пацана, к сожалению, не хватило. И откуда им взяться, если его «воспитанием» занимается такой персонаж, как Али. У того самого мышление на уровне подворотни и вечных понтов.

— Но вместо этого, — продолжил я, не меняя интонации, — я стараюсь сделать так, чтобы до тебя, пацан, наконец-то дошло, что я тебе никакой не враг. Ты, наверное, сидя в этой трансформаторной будке, слышал краем уха, что к нам менты приезжали?

— Слышал, — нехотя ответил Борзый, не пытаясь отпираться от очевидного.

— Вот и отлично, — кивнул я. — Так вот, я бы тебя тогда мог этим самым ментам сдать с потрохами. И чтобы ты понимал — я могу это сделать и сейчас. Потому что один из них дал мне свою визитку.

Я заметил, как у Борзого заходили желваки. Вот теперь он начал по-настоящему считывать расклад.

— Или, я мог сделать ещё хуже. Я мог не звать ментов и не поднимать шум, а щимануть тебя конкретно в подворотне и вогнать перо… Но я и этого не сделал, — ровно сказал я. — И вот тут, пацан, тебе стоит очень внимательно подумать: почему так?

Я чуть подался вперёд.

— Не потому что ты какой-то особенный. А потому что я вижу в тебе не готового ублюдка, а сырой, криво слепленный материал, который либо сейчас начнёт думать своей башкой, либо очень быстро закончится как личность, — объяснил я. — И поэтому я сейчас с тобой разговариваю, а не решаю вопрос иначе.

— Понятно, — буркнул пацан, ерзая на стуле.

— Или я бы мог прямо сейчас отчислить тебя из школы к чёртовой матери, и по чисто бюрократической части поставить на твоей никчемной жизни жирный крест. Все для тебя закончилось бы, даже толком не начавшись. А любые перспективы стали бы для тебя просто непозволительной роскошью.

Я внимательно отслеживал каждое движение на лице пацана. Борзый вздрогнул, почти незаметно, но этого было достаточно, чтобы понять что мои слова до него медленно, но дошли.

— Но как видишь, — продолжил я, — я не делаю ни первого, ни второго, ни третьего варианта. Вместо этого я сижу с тобой в этой каморке рядом со спортзалом и спокойно разговариваю. И знаешь почему я это делаю?

Борзый сильнее заёрзал на стуле, сжал пальцы, снова разжал и нервно зажевал губу.

— Почему же? — буркнул он.

— А потому, дебил ты малолетний, — устало сказал я, — что я верю — если дать тебе другие возможности, то ты всё ещё можешь начать свою никчемную жизнь с полностью чистого листа.

Я даже не стал спрашивать, какие у Борзого ко мне претензии. Это было совершенно ни к чему. Я и так прекрасно понимал, что в его криво устроенной подростковой голове я «задел его честь и достоинство». В тот момент, когда пацан решил, что я якобы унизил его перед одноклассником во время того конфликта.

В его извращённой логике это выглядело именно так. Он тогда не увидел мою попытку остановить беспредел, зато увидел вызов своей мнимой «крутости».

Нет, я прекрасно понимал, что всё это полная чушь. Унижать я его тогда не собирался и не собираюсь сейчас. Но он молодой. Глупый. Гордый по своей дурости. И именно поэтому я решил всё-таки сделать шаг ему навстречу, несмотря ни на что.

— Значит, давай так, Борзый. Я тебе конкретно предлагаю прямо здесь и прямо сейчас воспользоваться возможностью. Предлагаю закрыть этот конфликт между нами, — сказал я. — Я в последний раз закрою глаза на все те гадости, которые ты, пацан, предпринимал по отношению ко мне. И я не буду пользоваться ни первым, ни вторым, ни третьим вариантом, которые только что озвучил. Я просто забуду, как ты хотел меня пырнуть шилом, и то, как ты только что некрасиво поступил с моей машиной, — сухо пояснил я. — Считай, что мы с тобой прямо сейчас полностью обнуляем наши отношения.

Борзый на этот раз задумался по-настоящему. Он собирался с силами, потом всё же затравлено посмотрел на меня снизу вверх.

— Владимир Петрович… вы меня тогда перед пацанами конкретно унизили, — процедил он сквозь зубы, и в его голосе слышалась настоящая обида. — И я буду не мужиком, если этот момент просто так оставлю, — честно признался он.

Борзый окончательно подтвердил то, что и так было очевидно. Задел пацана именно тот случай с одноклассником.

— Ты, конечно, мог этого и не заметить, пацан, — ответил я, — но если бы я действительно хотел тогда тебя унизить, я бы действовал совсем иначе.

Я не стал расшифровывать, что именно имею в виду. Ему это и не требовалось. По взгляду Борзого было видно что он прекрасно понял, о чём речь, без дополнительных пояснений.

— И вместо того чтобы вести себя так, как ты потом начал вести себя, — продолжил я, — ты мог просто подойти ко мне и, глядя в глаза, спросить. Не домысливать и не строить догадки, попусту не накручивать себя. Вопрос тебе простой, Борзый. Почему ты этого не сделал, а вместо этого начал фантазии городить?

— Али мне сказал, что на моей родине такие вещи мужчинам не прощают, — неохотно пояснил пацан.

Я в ответ медленно кивнул. Ну что сказать — примерно этого я и ожидал. Слишком уж многое сходилось. Значит, именно Али и попытался раскочегарить своего племянника. Этот непутевы дядя толкнул пацана в эту историю, надеясь его руками отомстить мне.

Типичная схема: самому не светиться, а грязную работу переложить на чужие плечи. Да уж, расклад выходил показательный.

Однако можно сколько угодно прикрываться «родиной», местными обычаями и «так у нас принято», как это удобно делал Али. Но при всём этом общие человеческие ценности остаются везде одинаковыми.

Подставлять пацана под реальные последствия — это не традиции. Это банальная подлость недочеловека.

Я прекрасно понимал, что Али просто запудрил Борзому голову. Раз за разом, методично, внушая нужную ему картинку мира. А значит, пацан был своему дяде нужен не как племянник, а исключительно как инструмент для таких вот грязных делишек. На них Али его охотно направлял, не задумываясь, чем для того всё это может закончиться.

В общем, с Борзым и с его дебилом дядей Али картина окончательно сложилась.