Физрук: на своей волне 5

Глава 2

Но он лишь развёл руками, этим показывая, что сам он, бедняга, бессилен перед обстоятельствами.

Вёл директор себя так, будто ему действительно важно участие класса в событии. Хотя я уже ставил искренность этих его «страданий» под сомнение. Но перебивать я не стал — пусть выговорится. Чем больше он говорил, тем яснее становилось, что финансовая яма появилась ровно там, где был трудовик со своим бизнесом. И исчезли деньги ровно там, где проходила новая смета.

Директор наконец выговорился, выдохнул всё своё нытьё про дырявый бюджет и плавно подвёл к мысли, что олимпиада нашей школе просто не нужна. Хотя бы потому, что шанс на победу якобы равен нулю.

Но я лишь только медленно покачал головой.

— Деньги, Лёня, — пояснил я, — это вещь важная. Тут никто не спорит. Но просто поверь мне: я в этой жизни кое-что видел. Деньги очень хорошо портят людей, которые когда-то были нормальными. Честными. И я прекрасно понимаю, насколько трудно устоять перед соблазном, когда живёшь от зарплаты до зарплаты…

Я коротко пожал плечами, наблюдая за директором.

— Я вас не совсем понимаю, — выдавил Лёня. — Вернее, я вас совсем не понимаю, Владимир Петрович… о чём таком вы мне говорите?

— Это я к тому говорю, — продолжил я, — что мы с ребятами, полагаю, и без денег как-нибудь справимся.

Я произнёс это намеренно просто, будто речь шла о чём-то совершенно бытовом. Хотя смысл закладывал куда глубже. И директор это понял. Ох, как понял…

— Я же говорю — деньги людей портят, — продолжил я. — А я не хочу, чтобы мои школьники думали о деньгах…

Лёня едва заметно выдохнул. И не без причин: он, похоже, решил, что я веду речь именно о нём. Впрочем, пусть думает, что хочет — я ему мешать в этом не собирался.

— Поэтому сниматься с олимпиады мы с моими ребятами точно не будем, — продолжил я. — Обязательно подадим заявку на участие. Я сейчас как раз иду на физкультуру к 11 «Д», поговорю с ними там. Так что не переживай, Леонид Яковлевич. Раз проблема только в этом, мы её решим. И приведём нашу школу к победе.

Видно было, что мои слова сбили директора с курса. Он явно пытался понять, как теперь выкручиваться — а выкручивать-то особо нечего.

— Или… возможно, — добавил я как бы мимоходом, — у вас есть какой-то другой резон, по которому мы должны отказаться от олимпиады?

Я намеренно сказал это чуть более витиевато — именно так, как сам Лёня любил выражаться. Но мотив у меня был простой: я давал ему шанс. Маленький, даже микроскопический, но шанс не перейти тот рубеж, который станет точкой невозврата.

Пусть у меня была уверенность, что он уже давно перешёл на сторону сомнительных договорённостей с трудовиком и этим Вадимом. Но оставлять человеку последний шаг назад — всё-таки правильно. В глубине души у меня теплилась надежда, что Лёня просто попал под чужую манипуляцию.

А ещё я допускал, что на директора сейчас давят… Я не знал всей внутрянки, но шанс Лёне я дал. По-человечески дал. Хоть и понимал, что рискую выглядеть наивным идиотом.

Честно? Мне совсем не хотелось верить, что Лёня мог настолько испортиться за эти годы. Что в нём не осталось ни капли того пацана, которого я знал тридцать лет назад.

Но, увы, Лёня этим шансом пользоваться не захотел.

— Я вас услышал, Владимир Петрович, — сказал директор, и в голосе его проступило едва уловимое раздражение. — Единственное, что могу сейчас сказать… я не уверен, что мы сможем подать заявку. Как бы ни хотелось мне и вам обратного. Но я обещаю, слово даю, что приложу все возможные усилия. Тем более, если вы готовы на общественных началах заняться подготовкой наших ребят к олимпиаде…

Слова были, конечно, красивые. Чуть ли не благородные. Но за ними не было ни грамма реального намерения. И я это понял сразу.

Я видел перед собой человека, который за неделю не сделает абсолютно ничего. Не подаст заявку, не поднимет бумаги, не пойдёт ни в департамент, ни к методистам. Он просто пересидит, а потом разведёт руками: «Ой, сроки прошли… ну что поделать…».

Точно так же, как он несколько раз разводил руками сегодня.

А может, он попросту сдался? Не выдержал тяжести, которая упала на его директорские плечи? Или же дело проще: Леонид просто не верит в то, что с таким проблемным классом, как наш 11 «Д», вообще возможно выиграть хоть что-либо.

И это его неверие, похоже, было куда глубже, чем проблемы школы, деньги или трудовик.

Лёня просто перестал верить в школу, в детей, да и в себя самого тоже.

А я — нет.

Конечно, всё может быть, но в отличие от Лёни, я сдаваться точно не собирался. Причём независимо от того, какие ещё препятствия и сложности возникнут на пути к выигрышу олимпиады с неблагополучным, но уже родным мне 11 «Д».

И ещё я прекрасно понимал, что вопрос с подачей заявки нам придётся решать самому. Никаких иллюзий — Лёня этим заниматься не будет, и ждать от него чего-то разумного бессмысленно.

Значит, нужно выяснить, какие документы подаются, как проходит процедура, кому она адресована и какие сроки есть. В этом деле как раз пригодится Соня, наша завуч. Она обязана знать все эти нюансы и, в отличие от директора, хотя бы не притворяется слепой.

— Ладно… разберёмся, — уныло повторил директор, будто подводя итог разговору. — Спасибо за такой честный разговор.

— Разберись, Леонид Яковлевич. Обязательно разберись, — ответил я.

Поднялся из-за стула и направился к выходу.

Когда я вышел в предбанник, то буквально на пороге столкнулся с секретаршей. Она стояла возле сканера, держа в руках пачку бумаг. Видимо, слишком близко подошла к двери, и я, открывая её, слегка поддел её створкой.

— Ой-ой! — вскрикнула она от неожиданности.

Листы бумаги разлетелись по предбаннику и упали хаотичным веером на пол.

— Простите, извините, — сказал я и сразу присел на корточки, подбирая бумаги вместе с ней.

— Да вы представляете, Владимир Петрович, — тут же начала она, будто только и ждала слушателя, — уже дошло до того, что я хожу и выпрашиваю картридж для принтера взаймы в учительской! Потому что на новый учебный год картридж не то чтобы не купили… даже старый не заправили!

Она тараторила быстро, как пулемёт. Я же молча собирал рассыпанные листы и слушал.

— Леонид Яковлевич говорит, что у нас денег нет! — продолжала секретарша крайне возмущённо. — А ещё вот — как назло — бумага в принтере закончилась. Ну а как иначе? Конечно закончится, если рассчитывать всего на одну пачку бумаги до конца квартала! Мне её точно не хватит, а между тем квартал только начался…

Она искренне злилась. Даже не на меня — на саму ситуацию, на бардак вокруг.

Я не стал комментировать её слова. Но внутри меня уже всё сложилось в куда более ясную картину. Девчонка жаловалась искренне — и именно поэтому её слова подтвердили, что дело тут не в отсутствии денег.

Дело в том, куда эти деньги уходят.

Однако едва я начал помогать секретарше подбирать рассыпанные по полу бумаги, взгляд зацепился за один из листов. Я будто машинально взял его в руку, просто желая вернуть его в стопку… Но текст на странице сам бросился в глаза — и меня внутренне повело.

Это был официальный отказ нашей школы от участия в предстоящей олимпиаде.

Сегодняшняя дата. И подпись директора — аккуратно выведенная, уверенная, чуть нажимистая. Подпись Лёни.

Я несколько секунд смотрел на лист, в голове тихо и быстро начали вставать по местам детали, которые ещё минуту назад казались разрозненными.

Выходит… решение было принято давно. Рано утром — или ещё вчера вечером. Лёня ещё до нашего разговора знал, что мы не будем участвовать. Знал, когда рассказывал про «дырявый бюджет», «сложности», «неуверенность»…

И всё это время он просто подыгрывал, создавая видимость сомнений. Чисто для красного словца. Чтобы я, видимо, ушёл спокойный.

Да. Всё сходилось. Именно так и было.

Решение пришло быстро — подставлять девчонку и просить её «задержать» передачу бумаги я не собирался. Если она не подаст документ сознательно, это будет прямой саботаж приказа, а за такое влетают по статье легко и быстро. Секретарша здесь вообще ни при чём — просто винтик, выполняющий то, что сверху велено.

Вставать поперёк Лёни точно не её задача.

Но моя — вполне.

Я выбрал вариант куда аккуратнее и, главное, умнее. Пока секретарша с головой ушла в сбор рассыпавшихся листов, я сунул экземпляр с отказом от участия в олимпиаде себе за пазуху.

Ну потерялся — и что теперь? Всякое бывает. Бумага — штука капризная: то проскочит мимо сканера, то исчезнет в стопке, то всплывёт там, где её никто не искал.

А пока пропажу обнаружат и поймут, что секретарша ничего не подала, — пройдёт немало времени. И за это время я, наоборот, подам туда, куда нужно, наше согласие на участие в олимпиаде.

Я успел спрятать лист ровно в тот момент, когда девчонка закончила собирать остальное и, выпрямившись, снова повернулась ко мне. Она сдула упавшую на лоб чёлку и улыбнулась — устало, но искренне.

— Спасибо, что помогли всё собрать, — сказала она. — Утро, конечно, началось так, что всё сразу обрушилось: распечатай, отправь…

— На здоровье, — отозвался я и в ответ подмигнул.

— Хоть за свой счёт всё это покупай, — возмутилась она уже куда эмоциональнее. — В общем, такие вот у нас дела, Владимир Петрович. Хоть со своей зарплаты всё покупай!

— Ага, дела бедовые, не говори, — кивнул я. — Хорошего тебе дня. А покупать всё лучше с зарплаты нашего Леонида Яковлевича, — я снова подмигнул девчонке. — Всё-таки у директора школы зарплата побольше, чем у секретарши.

— Да Леонид Яковлевич скорее удавится, чем хоть копейку даст из своего кармана, — прошептала секретарша, театрально закатывая глаза. — Вам тоже хорошего дня, Владимир Петрович.

Я кивнул и вышел в коридор.

Марина стояла там же, где я оставил её, но за это время успела исходить весь коридор вдоль и поперёк. Она ходила быстрыми нервными шагами, то скрещивая руки на груди, то пряча их за спину. По её лицу было видно, что ждать она не умеет.

Завидев меня, она буквально метнулась вперёд.

— Ну что там, Володь? — Марина подбежала почти вплотную, уставившись на меня своими огромными глазами. — Что тебе сказал Леонид Яковлевич?

— Ну… — протянул я. — Новости, Мариш… скажем так, довольно плохие.

Лицо девчонки сразу побледнело, она даже отшагнула, упершись спиной в стену.

Честно? Мне хотелось взбодрить девчонку, устроить ей небольшую эмоциональную встряску. Поэтому ровно через секунду я добавил:

— Плохие новости не для тебя, а для директора.

Марина моргнула. Зависла. Потом снова моргнула — я видел, как её мозг судорожно пытается перестроиться.

Вот ради этой секунды удивления я и пошутил. Девчонку надо вытащить из её мрачных мыслей, вернуть в рабочее состояние. А то совсем расклеилась…

— Блин, Володя, ну у тебя и шутки, — фыркнула Марина.

Однако по глазам девчонки было видно, что напряжение никуда не делось.

— Ты что, правда договорился с директором? — в её голосе проскользнула надежда. — Леонид Яковлевич не против, чтобы я продолжила работать?

— Конечно не против, — заверил я. — Более того, он внезапно понял, что такого сотрудника, как ты, днём с огнём не сыщет.

Марина вспыхнула. Щёки залились краской — девчонка явно не привыкла слышать похвалу. Ну а если и слышала — то, похоже, вот так терялась, не зная, куда свои эмоции девать.

— Леонид Яковлевич… и правда так говорит? — с искренней радостью в голосе спросила она.

Потом замерла, что-то обдумывая, и осторожно добавила:

— Вова… а почему же он тогда так настаивал на моём увольнении?

— А просто наш Леонид Яковлевич на минутку забыл, что школе нужно олимпиаду выигрывать, — пояснил я свою «полуправду». — А теперь вот вспомнил. Так что, Марина, не вешай нос, выдыхай и работай спокойно. А с проблемами твоего брата, которые тебя постоянно выбивают из колеи, мы обязательно разберёмся.

Она с заметным облегчением втянула воздух, будто сбросила с плеч лишний десяток килограммов тревоги.

— Спасибо, Володя… неожиданно, что ты решил этот вопрос, — в голосе Марины прозвучала благодарность.

Я, как и Марина, был бы не прочь постоять и перекинуться еще парой фраз прямо здесь, в коридоре. Но в этот момент раздался звонок, отмеривший начало урока громко и безапелляционно — как всегда.

— Так, Марин, мне уже пора идти, — сказал я. — У меня сейчас как раз урок у нашего одиннадцатого «Д». И самое время поговорить с ними про олимпиаду.

— Надо же… выходит, что и я тоже иду к своим на урок, — хихикнула она, заметно повеселев.

— Выходит, что да, пойдёшь, — подтвердил я.

Марина буквально засветилась. Взгляд стал живым. Вот и правда — иногда человеку для счастья нужно совсем немного. В её случае — возможность нормально работать, знать, что её не попросят писать заявление, и чувствовать, что она нужна своим ученикам.

Девчонка в преподавании души не чаяла и вкладывалась так, как мало кто вообще способен.

— Ты мне только не забудь скинуть ссылки на реабилитационный центр, — напомнил я ей.

— Обязательно! — обрадованно остановилась Марина. — Вот прям сейчас и скину!

Она ловко набрала что-то на телефоне, несколько раз провела пальцем по экрану, нажала «отправить». Спустя пару секунд в моём кармане завибрировал телефон, подтверждая получение сообщения.

— Готово, — сказала она и улыбнулась — уже спокойно, по-человечески, без той паники, что была утром.

Я кивнул и направился к своему классу. Марина — к своему. И впервые за весь этот разговор мне показалось, что ситуация хотя бы в одном месте начала становиться на свои места.

— Поймал, — заверил я девчонку, проверив входящие сообщения. — Ознакомлюсь, а потом уже дам тебе знать, что и как дальше делать.

Марина кивнула, больше ни секунды не задерживаясь. Девчонка почти бегом сорвалась с места и улетела по коридору — каблуки громко зацокали по лестнице.

Я же вытащил телефон, открыл мессенджер и набрал короткое сообщение Кирюхе:

«Кирюха, ты сегодня на уроке или как?»

Отправил.

Через пару секунд сообщение уже было прочитано. Ну да, молодёжь и телефон нынче — одно целое, этот прибор у них будто вшит под кожу.

Побежала строка набора текста, и вскоре пришёл ответ:

«Я тут, на уроке».

Красавчик пацан. Я ему, конечно, разрешил прогуливать, но Кирилл всё равно умел держать дисциплину и совесть в каком-то правильном балансе. Такой далеко пойдёт — это даже не интуиция, а сухой факт.

Следующим сообщением я написал:

«Проследи, чтобы никто никуда не расходился. Мне нужно поговорить с вами перед занятием».

Ответ пришёл почти мгновенно:

«Сделаем, Владимир Петрович».

Отлично.

Я убрал телефон обратно в карман и направился прямиком к завучу. Прежде чем разговаривать с ребятами об олимпиаде, мне нужно было увидеться с Соней.

У Сони, как у завуча, был свой собственный кабинет. Хотя по ощущениям она проводила там меньше времени, чем где-либо ещё. И большую часть дня она «жила» в учительской. Там завуч обычно устраивала разнос кому-нибудь из особо «одарённых».

Понятно, что далеко не всем такой стиль руководства нравился. Да и неудивительно: когда дело доходило до работы, Соня превращалась в того самого человека, который действует по принципу «вижу цель — не вижу препятствий». И делала это с таким напором, что при виде завуча весь педагогический состав без исключения вздрагивал.

И вот это её рвение мне хотелось увидеть прямо сейчас по отношению к важному вопросу олимпиады.

Честно говоря, я понятия не имел, где именно находится её кабинет. И как-то даже не поинтересовался у Марины, прежде чем мы разошлись. Но, к счастью, удача сегодня была на моей стороне — я наткнулся на нашего географа.