Физрук: на своей волне 5

Глава 24

Все те пацаны, что сейчас сидели за этим столом, когда-то были неблагополучными. Если бы я вовремя не вытащил их с улицы, не подставил каждому плечо и не влез в их жизнь без приглашения, то их судьбы сложились бы совсем по другому сценарию.

Я слишком хорошо знал, каким бывает этот сценарий…

Это были дети улиц. Брошенные, не нужные тогда никому — ни власти, ни собственным родителям, ни обществу. Их просто списали заранее.

— И вот сегодня, — Миша продолжил тост, — когда к нам пришёл его сын… сын человека, имя которого мы все здесь произносим с уважением… для меня стало настоящей радостью узнать кое-что. Володя, почти не зная своего отца, всё равно выбрал тот же путь.

Миша медленно обвёл взглядом весь стол.

— Путь помощи нашей молодёжи, — продолжил он. — Володя работает школьным учителем. И, возможно, это прозвучит громко… — он чуть помедлил, подбирая слова. — Но я искренне верю, что это правда.

Миша переступил с ноги на ногу, выпрямился и посмотрел прямо на меня.

— Володя… — сказал он почти по-отцовски. — Если ты сможешь передать хотя бы частичку того, что закладывал в нас твой отец… тогда я буду совершенно спокоен за будущее молодёжи нашего города.

Он больше ничего не добавил. Не чокаясь, Миша сразу после этих слов запрокинул в себя стопку и даже не стал закусывать. Просто грохнул стопкой по столу. И я заметил, как в его глазах в этот момент что-то блеснуло.

Все выпили так же, как и Миша — не чокаясь, отдавая дань памяти моему отцу по легенде… а по сути — тому самому человеку, который сейчас сидел вместе с ними за этим столом. Стопки одна за другой опускались на стол.

Я тоже выпил, но чисто символически — лишь пригубил так, чтобы сознание оставалось предельно ясным. Не пить вообще было нельзя. Я слишком хорошо понимал своих пацанов: для них такие вещи были святыми. Отказ выглядел бы как неуважение. А огорчать их сейчас было бы неправильно.

Мы, наконец, сели за стол, буквально ломившийся от еды. Я, признаться, уже отвык от таких посиделок. Когда-то они у нас были не то чтобы частыми, но случались. И тогда они были необходимы — как перерыв между раундами для бойца.

Когда ты живёшь в постоянном напряжении, где нельзя расслабляться ни на секунду, отдых становится не роскошью, а условием выживания. Если ты не переключишься, то сгоришь.

За столом постепенно заговорили. Аркаша потянулся за хлебом, Дима стал накладывать мясо, послышался негромкий звон приборов.

— Ты на могиле своего отца был? — вдруг спросил у меня Дима.

Вопрос прозвучал буднично, но внутри у меня что-то неприятно кольнуло.

— К сожалению, пока ещё не приходилось, — честно ответил я.

И сам удивился тому, как спокойно это сказал. Вообще сама мысль о том, что у меня — живого — где-то есть собственная могила, напрягала.

Дима молча кивнул, полез в карман и достал телефон. С минуту он ковырялся в нём, щурился в экран, что-то открывал, что-то закрывал. Потом просто молча протянул мне мобильник.

Я, конечно, сразу понял, что Дима показывает мне именно мою могилу. Понял в то же мгновение, как взгляд уперся в экран его телефона. И всё равно невольно заёрзал на стуле.

Да, видеть собственную могилу оказалось неожиданно тяжело. Это было ощущение совершенно особого рода — странное, холодное, когда разум говорит: «это ты», а тело категорически отказывается это принимать.

Но чем дольше я смотрел, тем яснее понимал другое. Пацаны не пожалели денег. Памятником была огромная глыба чёрного гранита. Массивная, тяжёлая даже на фотографии. Фотография была чёткая, строгая — мое лицо с тем самым прямым взглядом, который они все помнили.

Под годами жизни была подпись:

«От братвы».

Надпись, которую в те годы ставили только на могилах по-настоящему своих. И вот теперь она стояла и на моем надгробии.

Я вдруг поймал себя на неожиданной, странной мысли — мне было по-настоящему приятно. Несмотря на всю дикость ситуации, я был рад, что пацаны обо мне позаботились. Что не забыли, хотя могли, в принципе, пройти мимо — но не прошли ведь.

А потом пришла другая мысль, куда менее приятная. В гробу ведь лежало моё тело… прошлое тело. От осознания этого по спине побежали мурашки.

Я наконец отвёл взгляд от экрана. Честно говоря, никакого особого желания идти к самому себе на могилу у меня не было и близко. Не сейчас уж точно. Может даже никогда.

— Поставить нормальный памятник у нас получилось далеко не сразу, — сказал Дима, тяжело выдохнув, будто вместе с воздухом выпускал что-то давнее и тяжёлое. — После смерти твоего отца несколько лет были очень непростые времена, — признался он. — Пришлось тогда конкретно вертеться… но ничего, как только всё более-менее наладилось, мы сразу сделали всё как положено.

В его голосе я не услышал оправданий или попытки выглядеть лучше, чем было на самом деле. Только сухая правда того времени, когда выживали, а не жили.

Я молча кивнул, принимая это как данность, просто ещё одну часть той жизни, которую я помнил слишком хорошо. Правда теперь с другой стороны.

Миша, сидевший слева от меня, невольно подслушал наш диалог — просто потому, что был рядом. Он чуть наклонился вперёд, подключаясь к разговору.

— Кстати, Володя как раз просил рассказать ему о своём отце чуточку больше, — сказал он. — Он ведь о нём действительно знает совсем немного.

Сказав это, Миша сразу же запросил внимания у остальных. Поднял руку, и этого движения оказалось достаточно, чтобы разговоры за столом начали стихать.

— Пацаны, — негромко начал Миша, когда все взгляды сошлись на нём, — а давайте расскажем Володе о его отце то, что не могла рассказать ему мать. Я предлагаю каждому из вас рассказать одну свою историю, связанную с Володей.

За столом сразу же пошло движение. Возражений не последовало и пацаны начали рассказывать свои истории.

Это были истории из той жизни, которую я знал до последнего своего вздоха. Пацаны говорили о том, как я жил, принимал решения, тащил их за собой, а иногда просто не давал сорваться в пропасть. Говорили и о том, как я умер…

Я сидел за столом, слушал их голоса и молчал, чувствуя себя одновременно внутри происходящего и совершенно отдельно от него. Словно присутствовал на собственных поминках…

Мне, конечно, было по-настоящему приятно осознавать, что мужики всё правильно поняли. Поняли, ради чего я пошёл на самопожертвование в тот вечер тридцать лет назад.

Я ведь ушёл тогда, по сути, молча — не попрощавшись и не объяснив ничего. У меня просто не было на это времени. В тот вечер нужно было действовать жёстко, быстро и без колебаний. И я действовал именно так, как умел.

Но мне сейчас было интересно совсем другое, не собственная биография. Меня волновало, что было дальше — после взрыва гранаты в автомобиле. Как сложилась их жизнь и какими путями они пошли.

Безусловно, сейчас все они были уже взрослыми мужиками, кому-то под полтинник, кому-то чуть больше. Но для меня то они по-прежнему оставались моими учениками. И, наверное, так и останутся ими навсегда. Это как с детьми: сколько бы лет им ни исполнилось, для своих родителей они всегда остаются детьми.

Однако прежде чем мы подошли к этой части разговора, мужики решили удовлетворить собственное любопытство. И я их в этом понимал.

Меня начали расспрашивать о матери, о том, как сложилась её судьба после смерти отца. Спрашивали, как я рос без него, кто меня воспитывал, через что мне пришлось пройти. И, наконец, задали самый главный для них вопрос — почему я вообще решил искать отца спустя столько лет.

Мне пришлось отвечать. Я отвечал достаточно подробно, чтобы не вызывать новых вопросов. Но с одним важным нюансом, о котором они, разумеется, не знали. Всю свою жизнь после смерти «отца» я придумал целиком и полностью. Потому что никакой этой жизни в действительности у меня не было. Я её не прожил, а просто сочинял.

К этому разговору я был готов заранее. Задолго до этой встречи я выстроил для себя целую легенду — подробную, связную и логичную биографию собственной жизни. Той жизни, которой в реальности не существовало нигде, кроме моей головы.

Я не просто предполагал, а совершенно отчётливо понимал, какие именно вопросы будут звучать от моих пацанов. Я знал их слишком хорошо, чтобы ошибиться.

Поэтому рассказывал уверенно, будто действительно прожил всё это. Выстраивал события в понятную цепочку, отвечал сразу, не оставляя пауз, в которых могло бы поселиться сомнение. Я говорил так, чтобы их вполне естественное любопытство оказалось полностью удовлетворённым.

Разговор то и дело прерывался тостами. Чаще всего это происходило в те моменты, когда всплывала какая-нибудь деталь из моей «прежней жизни». В которой, как считали пацаны, я проявлял качества, достойные того, чтобы за это поднять стопку.

Они пили за трудности, за решения, за выбор… за всё то, что в их представлении делало человека настоящим.

Мы сидели уже второй час, и было видно, что мужики за столом заметно захмелели и полностью расслабились. Лица стали мягче, движения свободнее, а смех стал звучать чаще и искреннее.

Что до меня, то я действительно не пропустил ни одного тоста, но при этом почти не пил. Я все также лишь символически пригубливал содержимое стопки, каждый раз возвращая её на стол почти нетронутой.

Если внутрь меня и попадала хоть какая-то капля алкоголя, жирное мясо и плотная еда не давали ему произвести на меня никакого эффекта. Я оставался трезвым как стекло и внимательно слушала

И тогда мне стало ясно, что пацаны уже почти готовы к разговору о том, что было после взрыва. О том, как они жили дальше без меня.

Мне, разумеется, прежде всего хотелось услышать правду. То, как именно сложилась жизнь этих мужиков после моей смерти тридцать лет назад. Что с ними стало и через что они прошли. Что потеряли и что, возможно, сумели сохранить. Ради этого разговора, по большому счёту, я и сидел сейчас за этим столом.

Поэтому я подловил момент и спросил об этом напрямую.

— Володя, ну что тут сказать… — первым начал Миша, заметно выпивший, с потяжелевшим взглядом и чуть замедленной речью. — Нам всем тогда было крайне непросто.

— Когда мы узнали, что твой отец погиб, у нас будто почву из-под ног выбило, — глухо добавил Виталик, не поднимая глаз от стола.

— Ну да, — подхватил Дима, — мы-то ведь тогда не понимали, как именно и что там произошло. Сначала все решили, что Володю просто кто-то замочил…

Я слушал его и невольно думал, что на их месте рассуждал бы точно так же. Если бы мне сказали, что меня взорвали в машине, первой мыслью тоже было бы — убрали. Потому что я стал кому-то слишком неудобен. И в этой логике не было ничего ошибочного. Я прекрасно её понимал.

— А потом, — снова заговорил Миша, — когда мы узнали, что на самом деле произошло… мы охренели ещё больше.

— Ага, — Саша вытянул руку, показывая, как на ней поднимаются волоски. — Вон смотри… у меня до сих пор так каждый раз, когда об этом вспоминаю.

Он попытался усмехнуться, но улыбка вышла кривой и недолгой.

— А как вы вообще узнали, что всё было именно так? — уточнил я.

Миша тяжело вздохнул.

— Ну как… тогда ж ментов из Москвы понаехало. Следователей, экспертов… В машине же, кроме твоего отца, серьёзные по тем временам люди погибли. Такое без внимания не оставляют.

Он замолчал, будто выбирая, с какой стороны лучше подойти к дальнейшему рассказу.

— У нас тогда, в то непростое время, был один мент, — продолжил Миша после короткой паузы. — Мы с ним в товарищеских отношениях были. Он-то нам всё и рассказал. Московские провели экспертизы, разобрали машину по болтам и выявили, что взрыв произошёл изнутри. По машине никто не стрелял и никакого нападения извне не было.

— Ага, — вставил Саня. — Это твой отец тогда хорошенько поджарил этим ублюдкам их толстые задницы. А вместе с ними — взорвал к чертям собачьим полтонны дури, которая лежала в багажнике у тех конченых уродов.

Я внимательно слушал и ловил себя на мысли, что мне было важно, чтобы правда всё-таки всплыла.

— Тогда, Володя, — снова заговорил Миша, — твой отец бросил вызов людям такого уровня, что мы, когда узнали об этом, сначала просто охренели. У нас в тот момент было одно-единственное понимание: нас всех теперь найдут и замочат. Твой отец ничего нам не сказал, ни к чему готовиться, ни что делать дальше. Мы остались как рыбы, выброшенные на берег. Вообще ни черта не понимали, что нас ждёт впереди.

— Ну да, — подтвердил Виталик. — Сначала мы вообще не поняли всей глубины его задумки. Только потом дошло, что это был не просто взрыв, а заранее продуманный шаг.

— Я честно скажу, — подхватил Дима, — сначала я так обосрался, что закипишевал и просто смылся. Уехал на дачу, залёг там, думал, что нас всех перебьют. Начнут мстить… ну ты понимаешь, Володя, это ж дурь. А там серьёзные бабки и очень серьёзные люди стоят.

Он замолчал, опустив глаза в стол, словно снова переживая тот страх.

— Да, мы тогда почти все бежали, — подтвердил Саша и покосился на Мишу. — На месте остался только Миша. Он никуда не уехал и не спрятался.

Миша на это ничего не ответил. Он сидел, глядя в стопку перед собой.

— Но Миша, как и учил нас твой отец, выждал паузу, — продолжил Саша, — а потом нас всех нашёл. Он собрал нас и спокойно объяснил, что на самом деле произошло. И главное — что наша задача сейчас не по подвалам прятаться и ждать, когда нас перебьют, а отстоять то дело, которое Владимир нам, по сути, завещал.

Виталик усмехнулся, повернувшись к Мише:

— Мишань, ты лучше сам расскажи, что ты тогда думал, пока мы все, откровенно говоря, боялись и шифровались?

Миша несколько секунд молчал. Потом спокойно взял вилкой оливку, неторопливо отправил её в рот, прожевал и только после этого заговорил.

— Да всё ты правильно сказал, — признал он. — Тогда же всех сразу подняли на уши. И во многом пацаны боялись ещё и потому, что всё это могут свалить на нас. Но этого не произошло. Вместо этого пошла целая серия громких задержаний. Мы довольно быстро поняли, что благодаря Владимиру на проблему дури в нашем районе обратили внимание наверху. И там начали настоящие зачистки. Криминал, связанный с распространением, пачками начали грести.

Я слушал и чувствовал спокойное, глухое удовлетворение. Всё произошло именно так, как я тогда и рассчитывал. И это не могло не радовать.

— Ну а мы с пацанами, — продолжил Миша, — этой возможностью воспользовались. Провели свою зачистку сначала на районе, а потом и по городу. Потихоньку начали оттеснять от власти тех, кто ставил криминал во главу угла. Не быстро, конечно и не без потерь, но шаг за шагом.

Миша снова замолчал, на этот раз за молчанием чувствовалось эхо тяжёлой, долгой работы, которую не принято пересказывать подробно. Я смотрел на него и ясно понимал, что именно в тот момент Миша действительно стал тем, кем я его готовил быть.

— Увы, таких, кто ставил криминал выше человеческого, оказалось достаточно много, — продолжил Миша. — Были и те, кто думал только о том, как обогатиться здесь и сейчас, совершенно не задумываясь о том, как потом жить дальше и какой будет страна. Мы потихоньку убрали всех этих беспредельщиков и тех мерзких подонков, которые были уже конкретно отбитые на голову. Так мы и навели порядок — сначала на районе, а потом и в нашем городе.

Я покивал, переваривая услышанное.

— А тот, кто выжил… Аля Крещенный, — спросил я, сделав вид, что не сразу вспомнил его имя. — Он как-нибудь объяснился?

Для меня это был принципиально важный момент. Именно этот вопрос сидел во мне с того самого мгновения, как они начали рассказывать о взрыве. Мне нужно было понять, как этот конченый предатель сумел выйти сухим из воды, почему Аля не попал ни под зачистку правоохранителей, ни под нашу собственную.

Я заметил, как пацаны переглянулись. Слово взял Дима.

— Он долго восстанавливался после взрыва, — начал он, — почти год провёл в больнице. Ему сделали кучу операций, по кускам собирали. А когда он наконец пришёл в себя, сказал, что ничего не помнит из того, что там произошло.

— Да, — подтвердил Миша. — Аля после того, как очухался, начал от нас отдаляться. Сначала редко появлялся, потом совсем пропал. Уехал в другой город, начал там вести дела с другими людьми. И на этом всё. Мы перестали с ним общаться, перестали поддерживать какую-либо связь.

Мне понадобилось немалое усилие, чтобы никак не отреагировать на услышанное. Аля съехал с темы грамотно, даже слишком грамотно, и это лишь подтверждало то, что я всегда о нём знал. Он был из тех людей, которые способны выкрутиться из любой, даже самой безвыходной ситуации.

Эх, знали бы пацаны, как всё было на самом деле. Знали бы, кто именно тогда нас предал. Я с трудом подавил в себе желание прямо сейчас, за этим столом, рассказать им, как всё произошло в тот день на самом деле. Как принимались решения и как один конкретный человек согласился на то, чтобы на нашем районе начала распространяться дурь.

Я был целиком и полностью уверен, что Аля лишь прикидывался, будто ничего не помнит. Нет, он помнил всё. Эта сука помнила все до последней детали. И именно это делало его «амнезию» особенно мерзкой.

Но я не мог этого сказать, потому что не знал, как это обосновать. Но главное, я не понимал, что пацаны будут делать с этим знанием, если услышат его сейчас. Я слишком хорошо знал этих людей и знал, куда может завести правда, сказанная не вовремя.

Поэтому я сознательно оставил всё как есть. Пусть Аля и дальше живёт с мыслью, что эта тайна похоронена вместе со мной. Спрашивать за этот косяк с него буду я. Лично. И это будет правильно.

Дальше я внимательно слушал продолжение их рассказов. Слушал о том, как пацаны шаг за шагом отходили от криминала и меняли свою жизнь. Они рассказали, как учились жить иначе — без постоянного страха и бесконечного ожидания выстрела.

Я слушал о том, как постепенно менялась в лучшую сторону и наша страна. Что криминал уходил в тень, и оставался уже не в таких масштабах, как раньше. Слушал, как менялись улицы, люди, правила игры.

Я прекрасно понимал, что всё могло сложиться совсем иначе в те непростые годы. Достаточно было бы нам — таким, как я, таким, как мои пацаны, таким, как наши единомышленники в других уголках этой огромной страны — махнуть на всё рукой, перестать думать о будущем. И тогда были бы совсем другие итоги…

— Так что теперь, время спустя, каждый из нас занимается своим делом, — подытожил Миша. — Но мы по-прежнему остались верны тем ценностям, которые когда-то получили, и тому воспитанию, которое заложил в нас твой отец. Я, например, зерном занимаюсь. Саня вон перевозками, мы, кстати, с ним по этому направлению сотрудничаем. У Виталика своя сетка ресторанов, а Дима вообще стройкой занимается и уверенно растёт из года в год.

— Да ладно вам, — усмехнулся Дима, махнув рукой. — Вы тоже, пацаны, не сказать что себя плохо чувствуете, так что не надо меня выделять среди остальных, лады?

За столом негромко рассмеялись. Это был смех людей, которым давно нечего делить между собой.

— Так что, Володя, — продолжил Виталик уже серьёзнее, — жизнь, конечно, нас всех разбросала. У каждого своя дорога, свои заботы и риски. Но самое главное, что мы так и остались одной командой. С одними взглядами, с одним пониманием. Мы не встали по разные стороны баррикад — ни тогда, ни потом.

— Более того, — подхватил Дима, — мы стабильно раз в месяц, а иногда и чаще, вот так собираемся у Миши. Просто по-человечески сидим, разговариваем, смеёмся, вспоминаем, ругаемся иногда. И на пару часов забываем обо всех проблемах, которые каждый тащит на себе.

— А ещё у нас есть одна замечательная традиция, если можно так сказать, — Миша поднял указательный палец. — После того как мы хорошенечко посидим за столом, мы идём прямиком в баню! Так что предлагаю прямо сейчас не откладывать и отправляться туда. В баньке посидим, попаримся как следует. Володя, ты вообще как к бане относишься? Присоединишься к нам? Попаримся так, что когда выйдешь — будет ощущение, будто ты, блин, заново родился.

Миша посмотрел на меня выжидающе, однако с уверенностью, что другого ответа кроме «да» и быть не может.

Баню я всегда любил. Настолько, что был готов ходить туда хоть каждый день. Более того, именно я когда-то и приучил своих пацанов к этому делу. А теперь я видел, что эта привычка у них сохранилась до сих пор, пережила и меня, и девяностые, и всё, что было потом.

Поэтому я сразу заверил мужиков, что от такого предложения отказываться не собираюсь. Мы поднялись из-за стола и направились в сторону бани.

Именно там, в бане, я и собирался продолжить разговор. Я планировал поднять ту тему, ради которой, по большому счёту, и приехал сюда. Воспоминания, тосты, признания были важны, но реальная жизнь не останавливалась ни на минуту. Она уже бросала мне новые вызовы, и от них невозможно было отмахнуться.

Так что теперь мне предстояло понять: смогу ли я снова идти вперёд не в одиночку, а вместе со своим старым командным составом. Или эта встреча так и останется всего лишь вечером памяти.

Ответ я рассчитывал получить совсем скоро.

Следующий том: https://author.today/work/523672