Физрук: на своей волне 2

Глава 6

Я подошёл к багажнику, щёлкнул замком, крышка взлетела. Забавно, что последний раз я в него заглядывал лет этак тридцать назад. И что в нём лежало, сейчас даже не знал.

Внутри оказалась куча металлических хомутов, инструменты. Я сгреб всё в сторонку, демонстративно, и кивнул Борзому.

— Полезай.

Он посмотрел так, будто не понял.

— Куда?

— В ближайший лес прокатимся, — с невозмутимым видом ответил я.

Вид у Борзого поменялся мигом. Он напрягся, втянул голову в плечи. Куда-то мигом подевались словечки вроде «Вовы» или «эй, жирный».

Перевоспитание шло по плану.

— В багажник, говорю, полезай, — повторил я жёстче.

Он сделал шаг к багажнику, но я театрально почесал макушку и остановился. Потом повернулся к лебёдке, установленной на «Чероки».

— Хотя нет, — я притворно хмыкнул. — Дружище, тормози. У меня есть кое-что интересней. Багажник у меня занят барахлом, и ты туда не влезешь. Но есть и второй вариант.

— К-какой?

— Прицепим тебя к лебёдке.

Борзый громко сглотнул. По тому, как у него начало дёргаться веко, я понял, что мысль дошла. Понял он быстро — у страха всё с геометрической скоростью.

Не дав ему опомниться, я повернулся к Саше и небрежно дал поручение.

— Саня, раскручивай лебёдку.

Саша замер было, но выполнил. Начал раскручивать лебёдку…

Я же наблюдал, как меняется лицо хулигана. От былой наглости не осталось и следа, теперь его физиономия исказилась в гримасе ужаса. Руки у него начали дрожать, губы бледнеть. Борзый понял, что это не игра и шутки кончились.

Момент — и Борзый стал другим человеком прямо на глазах. Я видел, как внутри него ломались привычные механизмы «повышенной борзоты».

Он втянул голову ещё глубже, плечи опустил. Я не торопился — даже не улыбался. Просто смотрел и ждал, пока страх сделает свою работу.

— Владимир Петрович, — забормотал он, вмиг вспомнив моё отчество. — Простите меня, пожалуйста, я больше не буду, бес попутал. Скажите, что нужно сделать, как загладить вину, я всё сделаю.

Я медленно покачал головой. Слишком хорошо знал, что такие вот «я всё сделаю» — чаще всего просто слова, которые подкреплены страхом и ничем более.

— Слушай, — ответил я, не повышая голоса и буквально излучая спокойствие. — Извиняться ты будешь не передо мной, а перед Саней. Понял?

Он закашлялся, видимо одна только мысль об этом покорёжила.

— Хотя… — я вдруг направил дуло травмата в лоб Борзого. — Я думаю, что надо его прям здесь завалить, а потом вон в ту бетономешалку кинуть…

Это был финальный аккорд разыгрываемого мной спектакля. Борзый уже был готов наложить в штаны от ужаса, но тут вмешался Санёк.

— Владимир Петрович, я думаю, что я сам с ним поговорю, — сказал пацан.

— Не вопрос, Саня, пообщайся с нашим голубчиком.

Честно? Услышать от пацана такие слова было несколько неожиданно. Это ж какой внутренний стержень должен быть.

Я убрал ствол, моя воспитательная часть на этом подошла к концу. Борзый теперь был полностью обработан и открыт для дальнейшего диалога по душам.

Саша молча подошёл к своему заклятому врагу, посмотрел на Борзого. Я заметил, что его взгляд изменился, да и настрой — будто пропала жажда мщения. Вместо неё я считал требование справедливости.

— Считаешь, что прав? — сухо спросил Саша.

Борзого будто перекосило изнутри. Словно в нём столкнулись два мира — привычный, где сила решает всё, ну и новый, где вдруг оказалось, что сила может выглядеть жалко.

Он стоял перед Сашей, переминаясь с ноги на ногу, словно ему в ботинки насыпали битого стекла.

Я наблюдал со стороны и не вмешивался. У Сани, худого, избитого, с разбитой губой и синяком под глазом, внутри горел настоящий стержень. А у Борзого, здоровенного, накачанного, наглого, этот стержень как будто выдернули. И он не знал, куда девать глаза.

— Ты прав… — выдавил Борзый. — Я повёл себя некрасиво.

— Некрасиво? — Саша медленно покачал головой. — Это когда в столовой выпил чужой компот. А ты как шакал — вдвоём, втроём, впятером. Это не некрасиво, это подло.

Борзый растерянно моргнул, и по глазам его было видно, что Саня попал куда надо.

— Я… — он запнулся. — Я просто не хотел, чтобы кто-то знал… про отца.

— Так никто и не знал, — возразил Саша. — Пока ты сам не сделал из этого шоу.

Борзый промолчал, виновато опустил подбородок на грудь.

— Всё, — твёрдо сказал Саша. — Я тебя простил. Но не потому, что ты этого заслужил, а потому что не хочу таскать всю твою грязь за собой.

Он развернулся и пошёл к машине.

Борзый стоял, молчал, ссутулившись. Я опустил ствол, положил ладонь на плечо Борзого.

— Подумай вот о чём, — начал я. — Я мог бы снять это на телефон, выложить и засветить тебя так, что вся твоя жалкая слава сгорит. Мог бы показать, кто ты есть на самом деле. Но я этого делать не буду.

Борзый мельком взглянул на меня, но сразу отвёл взгляд.

— Да, понимаю… — прошептал он.

— Пересмотри своё поведение, — продолжил я. — Плохо закончишь, пацан.

Борзый шмыгнул носом.

— Неправ был, Владимир Петрович… — он, наконец, поднял голову и сказал: — Готов понести наказание.

— Вот это уже другой разговор. За косяки надо не только извиняться, но и отвечать, — согласился я. — Начнём с простого: ты прямо сейчас звонишь своим пацанам и говоришь, что у них есть двадцать минут на то, чтобы вернуться в школу и помочь классу с субботником.

Борзый дёрнулся, как побритая собака.

— Я… я… пацаны не поймут…

— Что «я»? Звони давай. И объясни так, чтобы поняли.

Он сделал пару неуверенных вдохов и всё-таки достал телефон. Я отвернулся, чтобы он не увидел, как меня забавляет его внутреннее сопротивление.

Борзый набирал медленно, всячески внутренне этому сопротивляясь. Конечно, тут к бабке-гадалке не ходи — понятно, что ещё какой-нибудь час назад Борзый чихвостил субботник в хвост и в гриву. А тех, кто пошёл на него, называл дворниками и лохами. Так что звонок для него давался тяжело.

Я же смотрел на ситуацию чуточку под другим углом. Как только пацан вытащит из своей головы стереотипы, то и жизнь станет проще. А не вытащит — вот так и будет себя до конца своих дней ломать изнутри.

— Это, Филя, ага, нормально всё… — заговорил он в динамик, когда кто-то из «гвардейцев» взял трубку. — Короче, через двадцать минут надо на субботник пойти… да нет, ты не понял… Ну говорил, что дворники…

Борзый покосился на меня. Я подмигнул, вот так его поддерживая.

— Бред говорил, сейчас это понимаю, — сказал он.

— Надо одноклассникам помочь. Ну, в смысле — не хочешь… надо, говорю!

Борзый нажал «отбой».

— Я с ними сейчас встречусь и с глазу на глаз переговорю, — пробормотал он.

— Да хоть обговорись, через полчаса я тебя жду у школы.

Я понимал, что перед ним стоит непростая задача — сохранить лицо и одновременно собрать своё стадо и объяснить, что поменялись правила игры.

— Могу идти? — шёпотом спросил Борзый, не поднимая глаз.

— Полный вперёд.

Хулиган ссутулился и, опустив голову, пошёл прочь. Я выдохнул, провожая взглядом уходящего, и пошёл к Сане.

— Знаешь, Саня, вот наблюдаю за тобой и понимаю, что мужество — это не то, что этот Борзый и его дружки пытаются показать. Ничего мужского в их поведении нет, поверь мне. А вот твоё поведение — умение простить, не унижая, не пользуясь преимуществом… — я развёл руками. — Вот это и есть настоящий мужской поступок.

— Спасибо, Владимир Петрович.

— Спасибо в карман не положишь и на хлеб не намажешь, — сказал я. — Приведи в порядок рожу, в бардачке аптечка. Потом я тебя до дома доброшу. Заодно папкин пистолет положишь на место.

— А я не хочу домой, — отрезал Саня. — Я хочу, как все, классу помочь.

В словах звучала искренность.

— Не, братец, в таком состоянии нам Марина и эта мымра продыху не дадут. Так что желание хорошее, ты молодец, но в следующий раз. Сегодня ты себе освобождение заработал.

Саня нахмурился, будто хотел возразить, но промолчал.

— Ладно, Владимир Петрович… понял.

— Вот и хорошо, — ответил я, садясь за руль.

Саня начал обрабатывать раны, не издавая ни единого звука — терпел. Я молча наблюдал, как он промывает рассечённую губу, потом аккуратно прикладывает вату к щеке. Когда он закончил, я завёл мотор.

— Поехали, — сказал я.

Жил он недалеко от школы. Дорога заняла минут пять. Мы оба молчали. Только из колонок тихо играла музыка.

— Вон дом, Владимир Петрович, — показал Саня на панельную девятиэтажку.

— Какой подъезд? — спросил я, уже поворачивая во двор.

— Да не надо заезжать, Владимир Петрович, — ответил он поспешно.

— Почему? Я тебе, можно сказать, доставку на дом предлагаю, а ты отказываешься, — сказал я с лёгкой усмешкой.

— Не надо, пожалуйста, — повторил Саня, глядя в окно.

Я не стал расспрашивать, почему так. Видно было, что пацан не хочет, чтобы кто-то видел, как он выходит из машины, да ещё со мной. Может, не хочет объяснять, кто я, может — просто не хочет показывать, в каком он виде. А джип у меня заметный и лишнее внимание привлечёт.

Ну и ладно. Пацан и так был на пределе, разговоры тут только навредят. Сейчас ему бы поесть, отоспаться, душ принять — и всё, хватит.

Я остановился, не заезжая во двор. Прежде чем Саня открыл дверь, достал пистолет и положил его на торпеду.

— Саш, — я решил поставить точку в сегодняшней истории. — В следующий раз, прежде чем решать вопросы радикальным способом, звякни мне. Посоветуйся. Не всегда ситуации, которые на первый взгляд кажутся безвыходными, такими и являются. Чаще всего из любой ситуации можно найти выход.

Он слушал, не перебивая. Глаза усталые, но внимательные.

— И ещё, — продолжил я. — Ствол я тебе рекомендую больше не брать. Тем более этот — он ведь и не настоящий по сути. С таким только напугать, а не защититься. Да и напугаешь — потом сам крайним останешься.

Саня кивнул. Видно было, что напряг не отпустил. И я понял, что лекции сейчас лишнее.

— Ладно, ступай, — сказал я.

Он вышел из машины, закрыл дверь аккуратно, будто боялся хлопнуть. Пошёл медленно, не оборачиваясь сразу, только через пару шагов бросил взгляд через плечо — проверить, уеду ли.

Я думал подождать, пока он зайдёт в подъезд, но, видя, что парень от этого только сильнее зажимается, решил не мучить.

Включил передачу и выехал со двора.

В зеркале заднего вида увидел, как Саня даже не идёт, а крадётся, то и дело оглядывается. Видимо, старые привычки не отпускают.

Долго ехать до школы не пришлось — как я уже говорил, от дома Сани до школы рукой подать. Я приехал вовремя, как раз в тот момент, когда к школьной территории подходил Борзый со своей шайкой-лейкой.

Они шли кучно, плечом к плечу, как будто шли на дело. У всех одинаковые физиономии с напускной уверенностью, но по глазам было видно, что им не по себе.

Борзый либо сумел найти слова и убедить их пойти на субботник. Ну или, что куда вероятнее, сделал предложение, от которого остальные просто не смогли отказаться. Но то уже их внутренние разборки, туда лезть не стоило. Пусть здоровые лбы решают организационные вопросы между собой, и вмешиваться я точно не собирался.

— Владимир Петрович, говорите, что делать надо, — сходу выдал один из них, явно желая закрыть вопрос без прений.

— Так, — я оглядел их с головы до ног. — Трое — на грабли, ещё трое — красить забор. Давайте, ноги в руки, начали.

Пацаны переглянулись, лица вытянулись, и, с видом обречённым, они всё-таки зашли на территорию школы. Пусть, работа — лучшая педагогика, особенно для тех, кто привык только языком молоть.

Естественно, у тех, кто уже трудился на субботнике, сразу возник вопрос. Кирилл не выдержал:

— Ты же говорил, субботник для лохов?

Борзый на секунду замер, но не растерялся.

— Не, — ответил он с самым серьёзным видом. — Это лично Владимиру Петровичу помощь. А ему не западло помочь.

Выкрутился, блин. Быстро учится.

Что происходило дальше, я уже не узнал, потому что ко мне на всех парах неслась Марина.

— Володя, то есть Владимир Петрович! — затараторила она, едва подбежав. — Ну что с Сашей? Переломов нет? Ничего серьёзного?

— Жив-здоров Саша, — ответил я спокойно. — Отделался освобождением от физкультуры на пару недель.

— Слава Богу, — облегчённо выдохнула Марина, прикладывая ладонь к груди. — А как вы с его отцом справились?

— А надо было как-то справляться? — удивился я.

Она смутилась, отвела взгляд.

— Ну… отец у него очень специфический, я бы так сказала, — Марина понизила голос. — Человек непростой, вспыльчивый.

Я сразу припомнил, как Саня отказался, чтобы я заезжал во двор. Всё сразу встало на свои места. Походу от бати шкерился.

— Нет, отца я не видел, — заверил я.

— Так вы выяснили, что на самом деле произошло? — не унималась Марина.

— Не-а, — ответил я коротко. — Тайна, покрытая мраком.

Классуха вздохнула и заметила, как Борзый с дружками красят забор и убирают территорию.

— Владимир Петрович, а как вы добились, что наши хулиганы в итоге пришли на субботник? — поразилась она.

Я пожал плечами и усмехнулся:

— Секреты педагогического воспитания.

— Макаренко? — уточнила она, видимо припомнив, что я однажды ссылался на великого педагога. — Надо будет почитать…

— Обязательно, — сказал я. — Полезная литература.

С появлением хулиганов дело пошло заметно быстрее. Я наблюдал, как они суетятся, и ловил себя на мысли, что старую поговорку про дурь, которую надо направлять в правильное русло, придумали явно не зря.

Вот тут был именно тот случай.

Минут через тридцать школьный двор преобразился. У ворот выросла гора собранных листьев, краска на турниках уже подсыхала, ворота блестели свежим слоем эмали.

Парни работали с видимым рвением — может, из страха, может, из желания загладить вину, а может, просто потому, что впервые делали что-то толковое.

Очень хотелось верить, что такие общественные работы хотя бы немного прочистят мозги моим горе-ученикам.

Когда всё стало двигаться без моего участия, я решил переключиться. На импровизированном столе всё ещё остался набор всяких «вкусностей», включая те самые хвалёные роллы, которые я всё никак не пробовал.

Я не стал заморачиваться с палочками, протёр руки влажной салфеткой, ещё одним «чудом цивилизации», и сунул ролл прямо в мисочку с соевым соусом.

Потом, по примеру Марины, сверху мазнул зелёной горчицей, этой… как её… васаби. Посмотрел на результат и отправил кусок в рот.

Вернее, попытался. Ролл, как назло, начал распадаться. Пришлось изловчиться, чтобы не уронить всё это кулинарное произведение на землю.

На вкус оказалось… интересно. Свежо, необычно, но спустя секунду рот загорелся, будто туда плеснули бензина и чиркнули спичкой.

— Мать честная… — прохрипел я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

Видимо, перестарался с этой зелёной штукой. Я выдохнул, кашлянул, сделал глоток воды из бутылки и только тогда смог перевести дух.

— Ну и взбодрило, — буркнул я себе под нос. — Вот это, я понимаю, японская профилактика простуды.