Нэпман 10. Финал

Глава 5 Черное золото Маньчжурии

Ночная Маньчжурия приобрела тот особый вид, когда звезды кажутся подвешенными на расстоянии вытянутой руки. Темнота окутала нашу экспедицию вязким покрывалом, скрывая от посторонних глаз предстоящие работы.

Двадцать три часа пятнадцать минут. Товарный состав прогремел по полотну в двадцати метрах от нашего лагеря, создавая ту звуковую завесу, которую мы с нетерпением ожидали. Лязг колес и грохот вагонов замаскирует шум буровой установки, хотя бы на первые критические минуты.

— Начинаем, — скомандовал я, как только первый вагон показался в ночной темноте.

Воронцов кивнул и взмахнул рукой. Рабочие, отобранные Александровым как самые надежные, немедленно принялись за дело. Замаскированная под сваебойное оборудование буровая ожила, издавая приглушенный рокот.

Первые обороты бурильной головки впились в маньчжурскую землю. Я стоял, напряженно вглядываясь в темноту, чувствуя, как колотится сердце.

Рождалось странное ощущение. Здесь, под покровом августовской ночи 1931 года мы делали то, что по канонам моей прежней реальности произойдет лишь в конце пятидесятых.

Керосиновые лампы с затемненными стеклами давали ровно столько света, сколько требовалось для работы, не привлекая внимания извне. В их тусклом свете лица буровиков казались высеченными из камня, напряженные, сосредоточенные.

— Первый метр пройден, — доложил Воронцов, не отрывая взгляда от приборов. — Преобладает суглинок с примесью песка. Никаких сложностей.

Я отошел на несколько шагов и поднялся на небольшой холм, откуда открывался вид на окрестности. Подняв бинокль, тщательно осмотрел линию горизонта.

Вдалеке, километрах в трех, мерцали огоньки японского поста. Пока все спокойно.

Архангельский подошел неслышно, словно возник из темноты.

— Леонид Иванович, первые образцы подтверждают вашу теорию, — прошептал он с плохо скрываемым возбуждением. — Структура грунта идеально соответствует осадочному бассейну. Если продолжится в том же духе, к утру пройдем первую сотню метров.

Я кивнул, не отрывая бинокля от глаз:

— А сколько потребуется для достижения нефтеносного пласта?

— По моим расчетам, от ста восьмидесяти до двухсот метров. Если повезет.

Бурение продолжалось всю ночь. Каждые два часа происходила смена рабочих.

Тем, кто отдыхал, Александров категорически запретил покидать лагерь. Риск обнаружения японцами превышал все допустимые пределы.

Около трех часов ночи возникла первая серьезная проблема. Буровая головка наткнулась на плотный слой валунника, о который едва не сломалась. Воронцов, чертыхаясь сквозь зубы, лично спустился к устью скважины.

— Нужно менять головку на усиленную, — доложил он через десять минут, вытирая со лба пот, несмотря на прохладу ночи. — Иначе проберемся сквозь этот чертов валунник лишь к следующей осени.

Замена оборудования заняла драгоценные сорок минут. Я нервно поглядывал на часы, понимая, что каждая минута промедления уменьшает наши шансы на успех. К счастью, после смены головки бурение возобновилось с удвоенной скоростью.

На рассвете, когда первые лучи солнца окрасили восточный край неба в розоватые тона, Архангельский торжественно доложил:

— Пройдена отметка в сто метров! Структура полностью подтверждает прогноз. Мы движемся через классические осадочные породы мезозойского периода.

Я устало потер глаза. Бессонная ночь давала о себе знать, но адреналин и ощущение приближающегося триумфа не позволяли даже думать об отдыхе.

— Сворачиваемся, — скомандовал я. — Через час прибудет Ли с утренним обходом. Все должно выглядеть как обычные ремонтные работы.

Утренний туман тяжелыми клочьями стелился по маньчжурской равнине, создавая дополнительную маскировку для нашей деятельности.

Рабочие под руководством Воронцова оперативно преобразили ночную буровую площадку в обычный участок ремонтных работ. Тяжелые брезентовые чехлы скрыли специальное оборудование, керны образцов уложены в тайник под настилом технической палатки.

Маньчжур Ван Лао, которого Александров привлек к работам по маскировке, оказался на удивление сметливым. Старик, поначалу вызывавший опасения, превратился в ценного помощника, инстинктивно понимающего важность секретности.

Ли прибыл ровно в восемь утра, педантичный и собранный, как всегда. Его безупречно отглаженный костюм контрастировал с нашей пропыленной и помятой одеждой после ночной смены.

— Доброе утро, товарищ Краснов, — поприветствовал он, оглядывая лагерь. — Вижу, работы продвигаются.

— Слишком медленно, — проворчал я, изображая недовольство. — При таких темпах укрепление насыпи займет вдвое больше времени, чем планировалось.

Ли обеспокоенно нахмурился:

— В чем причина? Нехватка материалов? Проблемы с оборудованием?

— Грунт оказался сложнее, чем предполагали исследования, — я указал на разложенные для демонстрации образцы. — Видите эти прослойки гравия среди глины? Забивка стандартных свай в таких условиях крайне затруднена.

Китайский инженер внимательно осмотрел образцы, делая пометки в блокноте. На моей стороне играло то, что Ли, при всех технических знаниях, не являлся специалистом по геологии.

Мы провели стандартный утренний осмотр насыпи. Я методично указывал на мнимые проблемы, демонстрировал показания приборов и разворачивал чертежи с расчетами.

Ли, полностью погруженный в техническую сторону вопроса, не замечал, что вся эта активность служит лишь прикрытием.

Около одиннадцати наш импровизированный спектакль прервал звук приближающихся мотоциклов. Я внутренне напрягся, хотя внешне сохранил невозмутимость.

Два японских мотоцикла остановились на краю нашего лагеря. В коляске первого сидел молодой офицер с капитанскими знаками различия. Но это был не Танака, а кто-то новый.

— Лейтенант Сато, — представился офицер на ломаном русском, протягивая удостоверение. — Инженерная служба Квантунской армии. Проверка состояния работ.

Я спокойно кивнул, хотя внутри все сжалось. Инженерная служба могла представлять гораздо большую опасность, чем обычный патруль. Профессионалы легче распознают маскировку.

— Разумеется, лейтенант. Мы всегда рады сотрудничеству с коллегами-инженерами.

Ли, выступивший в роли переводчика, передал мой ответ, добавив несколько фраз от себя. Сато кивнул и развернул на капоте мотоцикла карту района.

К моему удивлению и тревоге, это оказалась детальная аэрофотосъемка нашего участка работ, сделанная очевидно с разведывательного самолета. На них четко просматривалась структура нашего лагеря, расположение оборудования и даже тропинки, протоптанные между палатками.

— Много оборудование, мало работа, — произнес Сато, указывая на снимки. — Почему?

Я выдержал его взгляд, мысленно проклиная японскую разведку, и спокойно ответил:

— Большая часть техники используется поочередно, лейтенант. Мы проводим предварительную оценку грунта, прежде чем использовать тяжелое оборудование. Это стандартная инженерная практика.

Сато перевел взгляд на Ли, который подтвердил мое объяснение. Затем японец что-то отрывисто спросил у китайского инженера.

— Лейтенант Сато говорит, что командование недовольно скоростью работ, — перевел Ли, слегка побледнев. — Они требуют завершить укрепление насыпи максимум через три дня, поскольку по этой линии планируются важные военные перевозки.

Я изобразил крайнее удивление:

— Три дня? Это технически невозможно при существующих проблемах с грунтом!

Но после перевода Сато лишь холодно улыбнулся и произнес несколько отрывистых фраз, тон которых не предполагал возражений.

— Он говорит, что для советских инженеров нет ничего невозможного, — перевел Ли с вымученной улыбкой. — Иначе инженерная служба Квантунской армии будет вынуждена взять работы под свой непосредственный контроль.

Сато, не дожидаясь ответа, отдал честь, сел на мотоцикл и уехал, оставив меня с ощущением неотвратимо сжимающегося кольца вокруг нашей экспедиции.

— Ситуация усложняется, — тихо произнес подошедший Александров, когда японцы скрылись за холмом. — Срок в три дня говорит о том, что они готовят крупную операцию. Возможно, тот самый инцидент, о котором вы предупреждали.

Я кивнул и мрачно ответил:

— Значит, у нас осталось не больше суток на завершение основной задачи.

Вторая ночь бурения началась раньше запланированного времени. Не дожидаясь захода солнца, Воронцов начал подготовку оборудования, пока Александров организовал расширенную сеть наблюдения вокруг лагеря.

— Нам нужно пройти еще минимум восемьдесят метров, чтобы достичь предполагаемого нефтеносного пласта, — сообщил Архангельский, раскладывая на импровизированном столе схему геологического разреза. — При нынешней скорости бурения это займет около шести часов, если не возникнет осложнений.

— Работаем на пределе возможностей, — распорядился я, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. — С наступлением полной темноты снимаем все ограничения по шуму. Александров обеспечит прикрытие.

Рабочие трудились с молчаливым упорством людей, понимающих важность задачи, пусть даже не посвященных в ее сущность. Воронцов, не отходящий от буровой установки, лично контролировал каждый метр проходки.

Около полуночи Архангельский, проверявший очередной образец керна, внезапно замер, вглядываясь в извлеченную породу с таким вниманием, словно видел в ней древние письмена.

— Леонид Иванович, — позвал он меня тихим, но вибрирующим от волнения голосом. — Взгляните на изменение текстуры породы. Мы приближаемся к нефтеносному горизонту. Эти вкрапления характерны для кровли продуктивного пласта.

Я склонился над образцом. Даже в тусклом свете фонаря заметны характерные маслянистые пятна на сером камне. Запах слабый, но узнаваемый. Углеводороды.

— На какой глубине сейчас находимся? — спросил я у Воронцова, не отрывая взгляда от образца.

— Сто семьдесят два метра, — ответил инженер. — Скорость проходки превосходная.

— Усильте наблюдение, — приказал я Александрову. — При малейшем намеке на приближение японцев немедленно сигнализируйте. Сейчас мы не можем прерваться ни при каких обстоятельствах.

В третьем часу ночи буровая установка внезапно изменила тон работы. Металлический скрежет сменился глухими ударами, словно инструмент встретил иную структуру породы.

— Прорвались! — воскликнул Воронцов, вскакивая с места. — Судя по характеру проходки, вошли в пористую породу!

Мы замерли в напряженном ожидании. Архангельский приготовил оборудование для экспресс-анализа. Воронцов, на всякий случай, модифицировал верхнюю часть буровой для предотвращения возможного фонтанирования.

— Сто девяносто метров, — объявил помощник бурильщика. — Начинаем подъем бурильной колонны для отбора керна.

Подъем бурильных штанг казался бесконечным. Каждый метр стальных труб, появлявшийся из скважины, усиливал наше напряжение.

Когда наконец показалась керноприемная труба, Архангельский буквально выхватил ее из рук рабочего. Затаив дыхание, мы столпились вокруг, пока геолог осторожно извлекал цилиндр породы.

И тут произошло то, что никто из нас не ожидал, несмотря на все прогнозы.

Керн, извлеченный из глубины почти в двести метров, оказался буквально пропитан нефтью. Маслянистая черная жидкость сочилась сквозь пористую породу, оставляя на руках Архангельского темные следы.

— Господи… — выдохнул Воронцов, забыв о конспирации.

— Мы нашли ее, — тихо произнес я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Архангельский, с трудом сохраняя научную невозмутимость, поднес керн к носу и глубоко вдохнул.

— Легкая нефть, малосернистая, — определил он профессиональным чутьем. — Превосходное качество.

Мы переглянулись. Каждый в этот момент осознавал историческую значимость происходящего.

Двадцать восемь лет до официального открытия Дацинского месторождения. Двадцать восемь лет преимущества для Советского Союза, если мы сумеем сохранить и использовать это знание.

— Продолжаем бурение, — скомандовал я, преодолевая желание немедленно праздновать успех. — Нам нужно определить мощность пласта.

Следующие часы прошли в лихорадочном темпе. Буровая установка неутомимо углублялась в маньчжурскую землю, а мы, затаив дыхание, следили за каждым метром проходки. Керны, извлекаемые с глубины от двухсот до двухсот тридцати метров, все содержали обильные признаки нефти.

Когда первые лучи рассвета окрасили восточный горизонт, буровая прошла уже двести сорок метров, и нефтеносный пласт все не заканчивался.

— Невероятная мощность продуктивного горизонта, — констатировал Архангельский, складывая извлеченные керны в специальные контейнеры. — Если такая структура сохраняется на протяжении всего выявленного нами купола, мы имеем дело с месторождением-гигантом.

— Сворачиваемся, — скомандовал я, с сожалением глядя на работающую буровую. — Дневное время слишком опасно для продолжения работ.

В предрассветные часы техническая палатка превратилась в настоящую научную лабораторию. Архангельский, несмотря на усталость после бессонной ночи, с юношеским энтузиазмом проводил анализ полученных образцов.

Керосиновая лампа, прикрытая с одной стороны импровизированным экраном, давала достаточно света для тонких химических операций. На столе расставлены пузырьки с реактивами Вороножского. Рядом аккуратно разложены образцы керна, пронумерованные по глубине залегания.

— Смотрите, какая поразительная структура, — Архангельский указал на один из образцов. — Классический песчаник-коллектор с прекрасной пористостью. Идеальный резервуар для нефти.

Я склонился над столом. Даже без специальных знаний геолога заметно, насколько пропитана порода черным золотом. При малейшем нажатии на камень между пальцами выступала маслянистая капля.

— Какой может быть примерная оценка запасов? — спросил я, хотя уже знал ответ из будущего.

Архангельский задумчиво потер подбородок:

— С учетом площади антиклинальной структуры, выявленной нами по поверхностным признакам, и мощности пласта… — он произвел быстрые расчеты на листке бумаги. — Как минимум два-три миллиарда тонн. Возможно, значительно больше.

— Два-три миллиарда, — эхом повторил я. — Не меньше, в то и больше, чем все Бакинские месторождения вместе взятые.

— И значительно более высокого качества, — добавил Архангельский, проводя тест с реактивами. — Посмотрите на эту реакцию. Минимальное содержание серы, отличный фракционный состав. Это нефть высочайшего класса.

Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня:

— Леонид Иванович, я понимаю, что мои геологические познания хороши, но как вы могли предсказать существование такого месторождения в районе, который никогда не исследовался геологами? Это… это почти невероятно.

Я выдержал его взгляд, мысленно составляя правдоподобное объяснение. Пришлось опять петь старую сказочку:

— Комплексный анализ, Андрей Дмитриевич. Изучение всех доступных данных о геологической структуре Восточной Азии, сопоставление с известными нефтеносными районами, физико-географические наблюдения… — я сделал неопределенный жест рукой. — И, конечно, некоторая доля интуиции.

Не знаю, насколько Архангельский удовлетворился этим объяснением, но он промолчал и вернулся к работе. Следующий час мы провели, составляя предварительную геологическую карту месторождения.

Воронцов, присоединившийся к нам после завершения консервации буровой установки, внес неожиданное предложение:

— А что если при разработке использовать наклонно-направленное бурение? — спросил он, вглядываясь в схему пласта. — Учитывая структуру коллектора, можно значительно увеличить производительность скважин.

Архангельский задумался, затем восхищенно хлопнул в ладони:

— Гениально! При такой пористости породы направленное бурение действительно многократно повысит отдачу! Почему об этом никто не подумал раньше?

«Потому что эта технология станет массовой только в шестидесятых», — подумал я, хотя сам недавно натолкнул в разговоре Воронцова на эту мысль, но вслух сказал:

— Перспективная идея. Стоит включить в наш отчет как рекомендацию для будущей разработки.

Наш научный симпозиум прервал стремительный приход Александрова. Наш военный специалист, обычно невозмутимый, выглядел встревоженным.