Эликсир сущности

Глава 25

На спектакль я опоздал.

Причина была уважительная, даже две — Игнат и кролик.

Кролик, тушеный в сметане с чесноком и укропом оказался изумительно вкусным. А Игнат, подкладывая мне в тарелку очередной кусок, приговаривал:

— Куда вам спешить, Александр Васильевич? Благородные господа в театр только ко второму акту ездят!

Мне и самому не хотелось торопиться. Прошлая ночь и начало дня были переполнены чудесными событиями, так что мне требовалась небольшая передышка.

В конце концов, я махнул рукой на спешку. Доел кролика, запивая его красным итальянским вином. Постоял с чашечкой кофе на балконе, любуясь тихим летним вечером, и только потом вызвал извозчика.

Мобиль неторопливо кружил по вечерним городским улицам. Я откинулся на мягкие подушки и прикрыл глаза. Интересно, зачем я понадобился Муромцевой?

Мысль возникла и лениво уплыла куда-то на край сознания. К чему гадать, если Екатерина сама не утерпит и все расскажет?

Я весело улыбнулся. До чего же запутанная история! Актер-перевертыш, магический конь, загадочные алхимики из другого мира — все эти невероятные события переплелись между собой, но тем интереснее было их распутать.

— Остановить возле кофейни, ваша милость? — предупредительно спросил извозчик, косясь на меня в зеркало. — Вид у вас усталый.

Я с улыбкой покачал головой.

В конце концов, мы добрались до Старого Театра. Муромцева встретила меня на крыльце.

Когда я выбрался из мобиля, она оттолкнула швейцара и бросилась ко мне:

— Александр Васильевич, вы же чуть не опоздали!

— Неужели такая интересная постановка? — поинтересовался я. — Кстати, а почему вы не на сцене?

— Мой выход только в третьем акте, — отмахнулась Муромцева. — А спектакль сегодня намечается очень интересный, вы правы.

И загадочно улыбнулась.

Я успел как раз к антракту. Публика, не спеша, прохаживалась в фойе театра. К театральному буфету змеилась длинная очередь. Между столиками сновали официанты, разнося напитки и крошечные бутерброды.

На стене фойе, между белыми колоннами висел большой портрет в тяжелой золоченой раме. С портрета на публику холодно взирал старик с худым лицом, которое украшал большой нос с отчетливой горбинкой. Старик надменно кривил тонкие губы.

В прошлый раз портрета не было, я бы его точно заметил.

— Кто это? — спросил я у Муромцевой.

— Князь Гостомыслов, — небрежно ответила актриса. — Обычно портрет прячут на складе, вывешивают только перед спектаклем.

— И власти не против? — удивился я.

Все же, бывший владелец здания в свое время участвовал в мятеже против императора.

— А им-то что? — дернула плечом Муромцева. — Его же давно казнили. А для театра важны традиции. Публика их любит.

Среди публики то и дело мелькали синие полицейские мундиры.

— А почему так много полиции? — снова удивился я.

— Не знаю, — ответила Муромцева.

Но мне показалось, что она лукавит.

Повернувшись, я увидел полицейского следователя Прудникова. Он сопровождал плечистую пожилую даму с высокой прической. Дама была на голову выше Прудникова, а ее выправке позавидовал бы армейский генерал.

Прудников тоже заметил меня и подошел поздороваться.

— Рад встрече, Степан Богданович, — улыбнулся я.

— Позвольте вас познакомить, — сказал Прудников, нервно протирая очки. — Мать моей супруги, Зинаида Семеновна.

— Очень приятно, — басом сказала теща Прудникова и посмотрела на меня сверху вниз.

— Как вам спектакль? — вежливо спросил я.

— Ужасно, — Зинаида Семеновна пренебрежительно скривила губы. — Только Алексей Георгиевич и спасает эту дрянную постановку.

— Удашев? — уточнил я.

— Разумеется, — величаво кивнула теща Прудникова.

— Зинаида Семеновна прекрасно разбирается в театре, — поспешно сказал Прудников.

— А почему здесь столько полиции? — спросил я его.

— Неизвестные благотворители выкупили билеты и прислали их в департамент полиции. Полицмейстер приказал всем свободным от службы непременно быть на спектакле. Исполняем приказ.

— Надо же, как город заботится о своих защитниках, — улыбнулся я.

Тут среди публики мелькнула знакомая плечистая фигура.

— Миша! — окликнул я.

Я не ошибся — это был Миша Кожемяко. Оглядываясь, он кого-то искал среди зрителей.

Миша обернулся на мой голос. Мне показалось, что он чем-то расстроен.

— А, Саша!

— Привет, дружище!

Я весело помахал ему рукой и извинился перед Муромцевой:

— Я на минуту.

— Скоро второй звонок, — предупредила актриса.

Ровно в эту секунду раздался надтреснутый звонок. За столиками торопливо допивали шампанское и коньяк, публика потянулась к дверям зрительного зала.

Я отвел Мишу в сторону.

— И ты здесь? Рассказывай, как дела? Задержали Хвата?

— Взяли сегодня ночью, — кивнул Миша. — Прятался на квартире в Дождливом квартале. Представляешь — через улицу от дома, где живет этот актер, который превратился в ящера!

— Поздравляю, — улыбнулся я. — Уверен, Хват расскажет вам много интересного.

— Уже рассказал, — подтвердил Миша. — У Стеклянного рынка столько народу задержали — камеры в управлении битком набиты.

— Не похоже, чтобы это тебя радовало, — заметил я. — Или досадуешь, что вместо увлекательного допроса вынужден тратить время на скучном спектакле?

— Спектакль очень интересный, — смущенно возразил Миша.

Я заметил, что у него из кармана торчит краешек театрального билета. Второй билет Миша сжимал в руке.

— Рассказывай, в чем дело, — потребовал я. — Скрывать свое настроение ты все равно не умеешь.

— Помнишь Настю, продавщицу из магазина Сойкина, у которой парень пропал? Она еще думала, что его Хват запугал.

— Настю? — улыбнулся я. — Помню, конечно.

— Так вот, нашел я его. И представляешь, что оказалось?

— Парень работал на Хвата, — кивнул я. — Продавал для него зелья.

Миша изумленно уставился на меня.

— А ты откуда знаешь?

— Слухи дошли, — усмехнулся я.

— Ну, и дар у тебя!

Миша растерянно покачал головой.

— Рассказывай дальше, — напомнил я.

— Хват нам парня и выдал, — скривился Миша. — Взяли его с поличным, прямо на улице. Я подослал к нему человека в штатском, якобы зелья купить. А Настя теперь со мной не разговаривает.

— Почему? — подбодрил я друга.

— Считает, что я нарочно этого Ступникова в каталажку упрятал, чтобы…

Миша замолчал, отведя взгляд в сторону.

— Чтобы за ней ухаживать?

— Ну, да, — недовольно буркнул Миша. — Вбила себе дурость в голову.

— Это для нее у тебя второй билет в кармане? — поинтересовался я.

— Да я просто на спектакль ее позвал. Хотел объяснить, что я тут вообще ни при чем. Не я же Ступникова заставлял зельями торговать.

Миша с досадой покрутил головой.

— И зов ей не послать. Не владеет она магией.

— Тут уж ничего не поделаешь, дружище, — сочувственно сказал я. — Или она со временем сама все поймет, или встретишь другую девушку.

— Ты прав, — вздохнул Миша.

Махнув рукой, он решительно направился в зрительный зал. И в этот момент задребезжал третий звонок.

— Идемте, Александр Васильевич!

Екатерина Муромцева подбежала ко мне и за руку потащила меня в зал. Билетер в белых перчатках пропустил нас, не сказав ни слова.

Зрители с шумом рассаживались по местам. Я с любопытством огляделся — в Старом Театре я был впервые.

Огромный зрительный зал представлял собой потрясающее сочетание роскоши и бедности. Кресла были обтянуты кроваво-красных бархатом, но местами плотная ткань облезла и вытерлась. Прямо над партером, на толстых золоченых цепях висела устрашающих размеров люстра с тремя ярусами магических ламп. Огоньки в лампах подрагивали, напоминая пламя свечей.

Я поежился, представляя себе, что будет, если цепи не выдержат тяжести этой люстры.

Над заполненным до отказа партером словно скальные выступы нависали тяжелые балконы — тоже полные зрителей. По сторонам тянулись ложи для почетных гостей. В одной из них я заметил благородную шевелюру господина Марио Кастеллано.

Муромцева провела меня к нашим местам — в четвертом ряду, прямо напротив сцены.

Передо мной сидел Прудников — он то и дело крутил головой по сторонам, отслеживая, как ведут себя его подчиненные. Свет люстры падал на его блестящую лысину и прыгал по ней веселыми зайчиками.

Рядом с Прудниковым, держа спину абсолютно прямо, сидела Зинаида Семеновна.

— Зачем вы, все-таки, меня позвали? — шепотом осведомился я у Муромцевой.

— В благодарность за то, что вы помогли Спиридону, — быстро ответила Муромцева.

Слишком быстро, на мой взгляд — ответ она явно заготовила заранее. Но я не стал высказывать свои сомнения вслух.

— Представляете, Кастеллано снял Спиридона с роли! — возмущенным шепотом продолжала Муромцева. — Сказал, что если он отлеживается в госпитале, то пусть играет Удашев.

— Резкое решение, — согласился я. — Но его можно понять. Спектакли должны идти.

— Он мог бы оставить роль за Спиридоном, — прикусила губу Екатерина. — Пусть бы Удашев пока дублировал. Спиридон играет в сто раз лучше, вы сами так скажете, когда увидите!

Она невольно повысила голос, и ее слова долетели до тещи Прудникова. Зинаида Семеновна неторопливо обернулась и смерила Муромцеву уничтожающим взглядом. А затем сочувственно кивнула мне.

Муромцева недобро зыркнула в ответ, но Зинаида Семеновна уже отвернулась.

— Как себя чувствует Спиридон? — спросил я, чтобы переменить тему.

Муромцева отчего-то покраснела.

— Хорошо. Целители говорят, что нас скоро выпишут… То есть, его…

Она снова прикусила губу.

— А, ладно! Все равно вы узнаете. Антон Григорьевич разрешил мне пока жить в госпитале.

Она говорила про целителя Макарова.

— Это хорошо, — кивнул я, сдерживая улыбку.

Значит, за Ковшина можно было не беспокоиться.

Тем временем на сцену медленно опустили длинный балкон. Вырезанные из фанеры перила удачно копировали итальянский стиль, а задник сцены был раскрашен под каменную кладку. Получилось похоже — кое-где на бутафорском камне даже зеленели пятна мха.

Балкон загадочно покачивался в метре от сцены. Чуть слышно поскрипывали натянутые тросы.

Публика встретила появление балкона громкими аплодисментами.

— Почему балкон так низко? — с любопытством спросил я у Муромцевой.

— Джульетта уши прожужжала режиссеру, что боится упасть, — презрительно фыркнула Муромцева. — Пришлось господину Кастеллано переделывать всю сцену. Теперь влюбленные целуются и пьют вино.

— Удачное решение, — рассмеялся я.

На сцене, стараниями бутафоров, и впрямь появился столик с двумя бокалами. Столик был замаскирован под каменную цветочную вазу.

Магические лампы потускнели. В зале сгустился сумрак, а потом настала полная темнота.

Зрители снова захлопали.

Софиты осветили сцену, и на ней появился Удашев в костюме Ромео. Я удивленно хмыкнул. Грим Удашева был великолепен, актер выглядел юношей. Движения его были порывистыми и упругими, как у молодого человека.

— Браво! — гулким шепотом сказала теща Прудникова и оглушительно захлопала в ладоши. — Браво, Алексей!

В руках Удашев держал бутылку вина. Элегантным движением он поставил ее на замаскированный столик и влюбленным взглядом посмотрел на пустой балкон.

— Видели?

Муромцева в порыве чувств дернула меня за рукав.

— Он сам вынес бутылку! Никому не доверяет!

— Разумно, — усмехнулся я. — После случая с Ковшиным я бы даже кофе в вашем буфете поостерегся пить.

— Это ему не поможет! — зловещим шепотом заявила актриса.

Я изумленно посмотрел на нее.

— Что вы затеяли?

— Ничего, — тут же опомнилась Муромцева. — Давайте смотреть спектакль.

Если до этого разговора спектакль казался мне довольно средним, то теперь я смотрел с неослабевающим интересом, стараясь не упустить ни единой мелочи.

Тем временем на сцену вышли еще два актера в бархатных камзолах и узких штанах. Старательно не замечая замершего возле вазы Ромео, они принялись громко обсуждать его пылкую влюбленность. Зал сочувственно слушал.

Поговорив минут пять, актеры сошлись на том, что Ромео окончательно обезумел. Довольные этим выводом, они удалились со сцены.

Зазвучала музыка. Вспыхнули прожектора. В перекрестье лучей на балконе появилась Джульетта. Я узнал в ней хорошенькую Марию — любовницу режиссера Кастеллано.

Музыка взлетела к высокому потолку и неожиданно смолкла.

— Ромео! — воскликнула Джульетта, красиво заламывая руки.

— Я здесь, любовь моя! — ответил из-за вазы Удашев.

Влюбленные обстоятельно щебетали о своей неземной страсти. Ромео утверждал, что готов отказаться от своей фамилии, только бы жениться на Джульетте. Джульетта отвечала ему взаимностью, то скрываясь во мраке, то снова гордо появляясь в свете лучей. Напряжения добавлял голос кормилицы, которая то и дело окликала Джульетту, не давая влюбленным спокойно поговорить.

Теща полицейского следователя Прудникова растроганно всхлипывала, утирая слезы платком, а я проклинал Шекспира, который не мог сочинить сцену покороче. Что-то явно назревало в полумраке притихшего театрального зала.

И назрело.

Убедившись в искренних чувствах Джульетты, Ромео наполнил бокалы. Вино красиво заискрилось в свете ламп. Его соломенно-желтый оттенок напомнил мне янтарный цвет эликсира сущности.

Бокалы соприкоснулись, и над залом поплыл тихий хрустальный звон.

— Пусть обвенчает нас монах Лоренцо! — громко объявил Удашев и осушил бокал.

— Да! — пронзительно закричала Муромцева, вскочив с места. — Да! Это тебе за Спиридона!

Пораженный ее выходкой зал зашумел. Зрители оборачивались, пытаясь понять, что случилось. Кто-то не к месту захлопал, решив, что все происходящее — гениальная задумка знаменитого режиссера.

Лицо Удашева менялось. Оно на глазах постарело и вытянулось. Губы надменно скривились, а на носу проступила характерная горбинка.

— Это же князь Гостомыслов! — удивленно пробормотал я себе под нос.

Но следователь Прудников меня услышал и не растерялся.

— Взять его! — скомандовал он полицейским.

Разоблаченный Удашев швырнул бокал в Прудникова и кинулся бежать в темноту кулис. Полицейские, грохоча сапогами, бросились за ним. Зрители вскочили, кто-то пронзительно засвистел.

— Занавес! — громко стонал в ложе Кастеллано. — Мадре миа, дайте занавес!

— Где вы взяли зелье? — спросил я Муромцеву.

— Этот мерзавец прятал его в своей гримерной! А я нашла!

Я не стал спрашивать актрису, как она пробралась в гримерную Удашева. Решил, что сейчас важнее вызвать в театр Никиту Михайловича Зотова.

Все же, появление в столице наследника мятежного княжеского рода — дело Тайной службы, а не полиции.

Посылая зов Зотову, я машинально смотрел на сцену. И увидел, как ошарашенная стремительным развитием событий Джульетта тоже отпила вино из своего бокала.

Только этого не хватало!

Я схватил ликующую Муромцеву за плечи и развернул к себе:

— Вы подлили зелье в бутылку?

— Да! — радостно подтвердила она. — Как бы я добралась до его бокала? А что?

Тут она проследила мой взгляд и хищно улыбнулась.

— Ага! Теперь и роль Джульетты освободится!

Каким-то чудом Джульетта услышала наш разговор в гвалте зрительного зала. Ее глаза испуганно округлились, бокал выпал из руки. Осколки тонкого хрусталя разлетелись, сверкая в свете софитов.

Но больше ничего страшного не произошло. Джульетта всего лишь преобразилась в хорошенькую зеленоглазую блондинку.

— Эх, — разочарованно вздохнула Муромцева.

— Появление полиции тоже подстроили вы? — сгорая от любопытства, спросил я.

— Ага. Я подбросила Кастеллано анонимное письмо и велела прислать билеты в полицейский департамент. Иначе все узнали бы о его махинациях с ценами.

— Вы прирожденная интриганка, — расхохотался я.

Муромцева гордо улыбнулась, а зал продолжал бушевать.

— Позор! — густым басом заявила теща Прудникова. — Степан, проводи меня, не хочу больше здесь оставаться!

— Браво! — не обращая на нее внимания, кричали зрители. — Браво!