Эликсир сущности

Глава 11

Я снова не стал выгонять из гаража свой мобиль. День только начинался, и я не мог даже предположить, где окажусь к вечеру. Так что мобиль остался скучать в гараже, а я опять воспользовался услугами извозчика.

Извозчик был хорошо мне знаком — тот самый любитель рассветов, который каждое утро скучал на обзорной площадке Каменного острова, поджидая пассажиров.

— На улицу Лунных Фонарей, — сказал я, усаживаясь на заднее сиденье.

Я предусмотрительно не стал упоминать о Старом Театре. Наверняка, у газетчика Черницына есть связи среди извозчиков и курьеров. Ни к чему, чтобы он знал о том, куда я поехал.

— Доставим, ваша милость, — бодро откликнулся извозчик.

— Я заметил, что по утрам вы часто бываете на Каменном острове, — сказал я, любуясь пролетающими за окном мобиля улицами столицы. — Это случайность?

— Природа здесь хорошая, ваша милость, — ответил извозчик, удивленно косясь на меня в зеркало. — Воздух с залива свежий. Я всегда сюда пообедать заезжаю.

— Пообедать? — в свою очередь удивился я.

— Конечно, — кивнул извозчик. — Я на смену с полуночи выхожу. Самое прибыльное время — гуляк из трактиров по домам развозить. Господа хоть и пьяные, но щедрые. Хотя, конечно, следить приходится, чтобы мобиль не испачкали. А как всех развезу, то сюда еду. Здесь как раз чайная к этому времени открывается, а там горячие завтраки — ох!

Извозчик довольно причмокнул губами и тут же спохватился:

— Простите, ваша милость, не удержался.

— Ничего, — улыбнулся я. — Значит, завтракаете, любуясь рассветом?

— То-то и оно, — убежденно кивнул извозчик. — В жизни должна быть красота! А сегодня еще и пассажир попутный попался. Я его возле Старого Театра подобрал. Глаза красные, костюмчик помятый — видно, гулял всю ночь. Ему бы домой, отсыпаться, а его в парк понесло. Или тоже решил голову проветрить?

— Худой, в сером костюме? — спросил я.

— Точно, — кивнул извозчик. — А вы его, никак, знаете, ваша милость?

— Видел мельком, — улыбнулся я. — А когда вы его привезли?

— Да с час назад, — ответил извозчик. — Я как его высадил, так сразу в чайную пошел. Зов я не посылаю — чего мальчишку-курьера зря гонять? Сам хожу. Я ведь когда пацаном был, тоже в трактире курьером служил. Знаю, что это такое. Набегаешься за ночь с заказами, под утро спать хочется, а тут снова беги куда-то.

— У вас доброе сердце, — кивнул я.

Значит, Черницын приехал час назад и все это время бродил вокруг моего дома. А потом пошел за мной.

— Вы знакомы с этим пассажиром? — спросил я извозчика.

— Нет, ваша милость, — покачал головой извозчик, следя за дорогой. — А только видно, что он из простых. Приказчик или мелкий чиновник. А может, артист. Да, точно, артист!

Извозчик убежденно кивнул.

— Он же возле театра сел.

— Может, он просто был на спектакле, а потом засиделся в трактире? — предположил я.

— А может, и так, — согласился извозчик.

— Вы газеты читаете? — спросил я.

— Жена читает, — пожал плечами извозчик. — А я не любитель. Все равно там одну брехню пишут. Позавчера вот писали, что чудовище по городу бегало. Ну, разве может быть такое? Я жене говорю — какое чудовище, полиция его сразу бы изловила. Да разве женщину убедишь, ваша милость?

Так за неторопливым разговором мы незаметно доехали до улицы Лунных Фонарей. Я окончательно убедился, что извозчик не связан с Черницыным. И решил этим воспользоваться.

— Если вас кто-нибудь станет расспрашивать обо мне, не сочтите за труд поделиться этой информацией со мной, — сказал я, выходя из мобиля. — Я буду вам благодарен.

— Хорошо, ваша милость, — понимающе кивнул извозчик.

Когда он уехал, я принял еще одну меру предосторожности — послал зов целителю Макарову.

— Как ваш пациент, Антон Григорьевич?

— Ухудшения нет, — вздохнул целитель. — Но и признаков улучшения я тоже не вижу. Можно сказать, состояние стабильно тяжелое. Но самое плохое — я совершенно не знаю, что делать. Ни в одной книге подобные случаи не описаны. Можно сказать, уникальный пациент. Мне бы радоваться, но я тревожусь за него.

— Не сдавайтесь, Антон Григорьевич, — подбодрил я целителя. — У меня к вам просьба.

— Слушаю вас, Александр Васильевич, — мгновенно насторожился Макаров.

— Проследите, чтобы в палату к Ковшину не попали репортеры газет. Они уже пронюхали об этом необычном случае, и в погоне за сенсацией запросто могут сломать парню жизнь.

— На пушечный выстрел не подпущу, — твердо пообещал Макаров. — Знать бы только, что у него есть эта жизнь.

— Уверен, вы сделаете все возможное, — сказал я. — Со своей стороны я тоже занимаюсь этим делом. Как только что-то узнаю, сразу же вам сообщу.

Долгая задушевная беседа со швейцаром не входила в мои сегодняшние планы. Поэтому я сразу пошел по тропинке через сквер к служебной двери Старого Театра. Остановился возле клумбы, на которой обнаружил след ящера — его потом изъял эксперт Тайной службы. Яму, которая осталась после изъятого следа, уже засыпали свежей землей и даже посадили на это место куст фиалок. Столичные садовники следили за порядком в городских скверах и не зря получали свое жалованье.

Подумав о садовниках, я вспомнил про господина Люцерна. Странно, что он не заглянул ко мне утром поделиться новостями. А я не нашел свободной минутки, чтобы самому заглянуть к садовнику. Что ж, вечером загляну к нему в сторожку или на Потаенную поляну.

Сквер был пуст, только почтенная семейная пара выгуливала крохотную собачку. Заметив меня, собачка громко залаяла и чуть не вырвала поводок из рук мужчины. Его спутница недовольно посмотрела на меня, и что-то сказала мужу.

Интересно, не эта ли семейная пара видела ящера позапрошлой ночью? Судя по решительному взгляду, женщина вполне могла устроить разнос полиции. Как ее звали, мадам Котова?

Я любезно улыбнулся женщине, чем вызвал еще один неприязненный взгляд. Дождался, пока они отойдут подальше, поднялся на крыльцо и послал зов Екатерине Муромцевой:

— Я уже здесь, возле задней двери. Будьте добры, проводите меня, чтобы я не заблудился в ваших лабиринтах.

Ждать пришлось несколько минут. Наконец, изнутри щелкнула задвижка, и дверь открылась.

— Входите, ваше сиятельство, — сказала Муромцева. — Простите, что вам пришлось ждать. У нас утренняя репетиция, но вы подъехали как раз к перерыву.

— Удачно, — улыбнулся я, закрывая за собой дверь. — Неужели господин Кастеллано изменил своим привычкам и стал подниматься рано?

— Да, как же! — фыркнула Муромцева. — Мы репетируем сами.

Сегодня девушка была в простом черном трико — оно выгодно подчеркивало ее стройную фигурку.

Муромцева с тревогой посмотрела на меня:

— Скажите, как там Спиря? Я места себе не нахожу. Пыталась попасть к нему в госпиталь, но меня не пустили.

— Все будет хорошо, — успокаивающе улыбнулся я. — Но на это потребуется время. Я только что говорил с целителем, прогноз довольно благоприятный.

Я не видел смысла расстраивать девушку.

— Но когда я смогу его увидеть?

Муромцева осторожно коснулась моей руки. Она не кокетничала напрямую, но уверенно пользовалась своим обаянием, чтобы добиться желаемого.

— Как только целители разрешат, я сразу же вам сообщу, — улыбнулся я. — Вы говорили про какого-то свидетеля. Я бы хотел его увидеть.

— Идемте, — вздохнула Муромцева, убирая руку. — Макс сейчас в гримерке.

Она была не только симпатичной, но и умной девушкой.

Екатерина повела меня путаницей лестниц и переходов на один из верхних этажей театра и остановилась перед неприметной обшарпанной дверью, на которой не было никакой таблички. Дверь выходила в длинный коридор, и терялась среди множества таких же дверей.

— Это здесь, — сказала она.

Уверенно постучала и, не дожидаясь ответа, сразу же распахнула дверь.

— Макс, это мы! Входите, ваше сиятельство!

— Катька, нельзя же так врываться! — ответил ей обитатель гримерки.

Он сидел, неудобно скрючившись на табурете, как будто только быстро спрятал что-то под трюмо.

Мужчина средних лет в ярко-желтом клоунском костюме, который контрастировал с печальным выражением лица артиста.

Увидев меня, он выпрямился и поднялся с табурета.

— Макс Томильский.

Мужчина с достоинством наклонил голову.

— Граф Воронцов, — улыбнулся я.

Мельком взглянул под трюмо и заметил горлышко бутылки, на которое упал блик от лампы, висевшей под потолком.

Томильский перехватил мой взгляд и недовольно поморщился.

— Это для вдохновения, — сказал он. — Один глоток, не больше.

— Меня это не касается, — улыбнулся я. — Госпожа Муромцева сказала, что вы видели Спиридона Ковшина в тот вечер, когда он пропал. Во сколько это было, и при каких обстоятельствах?

— Это было не вечером, а ночью, — хриплым голосом поправил меня Томильский. — Как раз третий акт шел. Я уже освободился и решил выйти подышать на улицу. Спускаюсь по лестнице, а Ковшин из своей каморки выходит с сумкой. Я удивился, окликнул его. А он головой дернул и убежал в боковой коридор.

— Вы не остановили его?

— А зачем? — удивился Томильский. — Я подумал, что у парня нервы сдали, боится на публику выходить. Со всеми такое бывает. А мне какое дело? Мне о своих ролях думать надо.

Он не выдержал и покосился на бутылку.

— Не стесняйтесь, — предложил я. — Вам, как я понимаю, скоро снова на сцену. Не останавливайте творческий процесс.

— Благодарю, — церемонно кивнул Томильский.

Выудил бутылку из-под трюмо и хотел привычно приложиться к горлышку, но передумал и налил в стакан, который стоял на столике перед ним.

— Вы уверены, что видели Ковшина уже после полуночи? — уточнил я. — Не раньше?

— У меня в начале третьего акта последний выход, — ответил Томильский. — Вот после него я на улицу и пошел. Раньше нельзя было, господин Кастеллано зорко следит.

— Еще один вопрос, — улыбнулся я. — Вы уверены, что встретили именно Ковшина? Как я понимаю, все артисты — мастера перевоплощений. Мог это быть кто-нибудь другой, кого вы приняли за Ковшина?

— А кто? — удивился Томильский. — Кому нужно им притворяться? Да он и в костюме был. Ему же Кастеллано поручил Ромео играть. Это Спиридон был, точно.

Но в голосе артиста я услышал сомнение.

— Последний вопрос, — кивнул я. — У кого именно вы покупаете зелья перевоплощения?

— У купца Сойкина, — ответил Томильский, сжимая стакан.

— А вы, Екатерина?

— Тоже у Сойкина. У него вся труппа зелья берет. Цена хорошая, и зелья качественные.

— Благодарю за разговор, — улыбнулся я. — Не буду вам мешать. Екатерина, можно вас еще на несколько минут?

Выходя из гримерки, я услышал за спиной судорожные глотки и вздох облегчения. Да, нелегкая жизнь у артистов.

Когда мы с Муромцевой вышли в коридор, я спросил:

— Екатерина, вы не знаете домашний адрес артиста Удашева? Господин Кастеллано сказал, что он приезжает в театр только к началу спектакля, а мне нужно с ним поговорить.

— Тогда вам повезло, — улыбнулась Муромцева. — С утра Алексей Георгиевич был на репетиции. Вы ведь знаете, что господин Кастеллано вернул роль Ромео ему, из-за того, что Спиря…

Она не договорила и прикусила нижнюю губу.

— Да, я знаю, — кивнул я. — Так Удашев в театре? Где я могу его найти?

Муромцева взглянула на изящные часики, которые украшали ее запястье, потом подняла глаза к высокому потолку.

— Так, перерыв сейчас закончится… Потом будут репетировать второй акт, но сначала пойдет массовка. Думаю, Алексей Георгиевич пока у себя, на сцену ему только через полчаса.

— Вы меня проводите? — улыбнулся я.

— Конечно. У нас ужасно старое здание, да еще эти запутанные переходы, лестницы. Когда меня только приняли в труппу, я целый месяц не могла запомнить дорогу от своей гримерной до выхода из театра. Вы ведь знаете, что раньше здесь был дворец князей Гостомысловых?

— Я слышал об этом.

— С тех пор здание несколько раз перестраивали, и все окончательно запуталось. Теперь никто не знает точно, сколько помещений в театре, и куда ведут некоторые коридоры.

— Вряд ли такое возможно, — вежливо улыбнулся я.

— Еще как возможно! — с жаром возразила Муромцева.

А потом театрально оглянулась и понизила голос:

— Ходят слухи, что князья Гостомысловы спрятали где-то в здании свои сокровища. Их до сих пор так и не нашли.

Муромцева испытующе взглянула на меня:

— Господин Тайновидец, а вы бы не хотели их поискать?

— С вашей помощью? — улыбнулся я.

— Конечно! — с жаром закивала Екатерина.

Потом сообразила, что ее слова можно истолковать двусмысленно, и покраснела:

— Мы со Спирей помогли бы вам. Ведь это клад! Значит, он ничей, и его можно поделить.

— Как только у меня появится свободное время, я обязательно подумаю об этом, — пообещал я.

Но Муромцеву мои слова не устроили. Ее помрачневший взгляд ясно выражал все, что она думает о богатых аристократах, легко упускающих такую замечательную возможность.

— В каких отношениях вы с Удашевым? — спросил я, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.

— Ни в каких, — Муромцева исподлобья взглянула на меня. — А почему вы спрашиваете?

— Режиссер забрал главную роль у Удашева и отдал ее Ковшину, — пояснил я. — Это как-то повлияло на их отношения? Может быть, Удашев обиделся на Ковшина?

— Алексей Георгиевич?

Муромцева звонко расхохоталась.

— Да он же прима, звезда! У него этих главных ролей столько!

И тут же ее подвижное лицо вытянулось в недоуменной гримасе.

— Вы думаете, Алексей Георгиевич мог что-то сделать со Спирей⁈

— А вы так не думаете? — спросил я.

— Нет, хотя…

Муромцева крепко задумалась.

— Это просто предположение, — улыбнулся я. — Я могу ошибаться. Как только Спиридон придет в себя и сможет говорить, многое прояснится.

— Нет, не может быть, — убежденно сказал Муромцева. — Алексей Георгиевич, он такой… да вы сами увидите! Мы уже пришли, вот его гримерная. Но я туда не пойду, Алексей Георгиевич не любит, когда его беспокоят. Пришлите мне зов, если вам будет нужно найти дорогу к выходу.

— Непременно, — пообещал я.

Подождал, пока Екатерина скроется за поворотом коридора, и постучал в дверь.

За дверью послышался лязг железа.

— Я занят, — ответил уверенный мужской голос, в котором, впрочем, не было и тени раздражения.

Я не стал вступать в диалог через дверь — это было бы невежливо. Просто постучал еще раз, а потом нажал на дверную ручку, и дверь открылась, пропуская меня в просторную комнату.

Да, эта гримерная разительно отличалась от других гримерных Старого Театра. Не тесная комнатушка, а настоящий зал с высоким лепным потолком и широкими окнами, которые выходили на Солнечную площадь перед театром. Вдоль противоположной стены тянулись зеркала высотой в человеческий рост, а вдоль них — деревянный поручень для балетных упражнений.

В одном углу зала разместились силовые тренажеры, в другом я заметил мягкий кожаный диван и низкий столик для напитков.

Рядом с диваном была дверь, которая намекала на то, что гримерная Удашева не ограничивается одним помещением.

Просто хоромы, по сравнению с условиями, в которых ютились остальные артисты!

Алексей Георгиевич Удашев оказался под стать своей гримерной. Я ожидал увидеть моложавого человека в возрасте, и не смог сдержать удивления.

На первый взгляд, Удашеву не исполнилось и сорока. Он был ростом ниже меня, а безупречной осанкой напоминал балетного танцора. Темные волнистые волосы, чуть тронутые сединой, внушительная мускулатура, заметная под тонкой тканью рубашки. Крепкий подбородок и внимательный взгляд темных живых глаз.

На его лице проступали мелкие капли пота, а возле тренажеров я заметил гантели. Похоже, я оторвал Удашева от тренировки.

Я сразу понял, что Удашев отличается редким самообладанием. Он в одну секунду оценил меня и чуть наклонил голову:

— С кем имею честь?

— Граф Александр Васильевич Воронцов, — представился я. — Вы Алексей Георгиевич Удашев? Я хочу с вами поговорить.

Удашев бросил на меня еще один оценивающий взгляд. Потом сделал приглашающий жест:

— Прошу!

И легкой походкой направился к дивану, по пути прихватив со стула полотенце.

Я вошел в роскошную гримерную и прикрыл за собой дверь.