Эликсир сущности

Глава 12

На ходу Удашев вытер лицо и небрежно бросил полотенце на диван. Я проследил за его полетом и заметил кое-то интересное.

На диване лежал знакомый ярко-красный галстук. Полотенце, как бы случайно, упало прямо на него.

— Присаживайтесь, ваше сиятельство, — предложил мне Удашев.

Я опустился на диван. Удашев взял стул и сел напротив меня.

— Слушаю вас, — спокойно сказал он.

— У меня всего несколько вопросов, — мирно улыбнулся я. — Первый из них напрашивается сам собой. Как вам удается держать себя в такой потрясающей форме? Я слышал о вас, но думал, что слухи преувеличены. А теперь собственными глазами вижу, что ошибался.

Удашев снисходительно усмехнулся. Думаю, он привык отвечать на этот вопрос. Собственно, поэтому я с него и начал.

— Образ жизни, господин Тайновидец, ни больше, ни меньше. Постоянные упражнения, прогулки, диета.

Я вежливо, но недоверчиво поднял брови.

— И магия, конечно, — добавил Удашев. — Но только в рамках разрешенного законом.

Он поднял ладони, словно показывая, что руки его чисты.

— Поделитесь рецептом? — спросил я.

— Не думаю, что вам сейчас это нужно, — снова усмехнулся Удашев. — Вы молоды, господин Тайновидец. Не сочтите мои слова обидными, скорее, я вам завидую. Сейчас для вас самое время жить полной жизнью. Вот лет через десять можно начинать задумываться. И тогда я с удовольствием поделюсь с вами своим секретом.

— Благодарю, — кивнул я. — А что насчет Спиридона Ковшина? Для него сейчас тоже самое время жить полной жизнью, как вы считаете?

— Несомненно, — согласился Удашев. — Спиридон очень талантлив. Несмотря на молодость, он умеет полностью перевоплощаться на сцене. Такое по силам не каждому опытному артисту.

— Вы слышали, что с ним случилось?

— Я знаю, что он пропал прямо перед премьерой, — ответил Удашев. — Больше мне ничего не известно.

— А слухи? Неужели в театре ничего не говорили о его исчезновении?

— Я не интересуюсь слухами, — спокойно ответил Удашев. — Всю свою жизнь я посвящаю сцене.

Это прозвучало с нарочитым пафосом.

Удашев беспокоился. Он хорошо скрывал свое беспокойство, но я его чувствовал. А вот чего я не чувствовал в нем, так это страха или сильной тревоги. Как будто Удашев что-то натворил, но был совершенно уверен, что не сделал ничего серьезного.

Или очень хорошо замел следы.

Тем не менее, я продолжил ему подыгрывать.

— Завидую вам, Алексей Георгиевич, — улыбнулся я. — Работать в театре и быть свободным от слухов — это великое умение. А что насчет газет? Их вы тоже не читаете?

— Не имею такой привычки, — покачал головой Удашев.

— Странно, — усмехнулся я. — Вижу, вы хорошо знакомы с репортером Черницыным. Настолько хорошо, что он даже забыл в вашей гримерной свой галстук, когда уходил отсюда утром.

Вот теперь я попал точно в цель. Удашев даже в лице переменился — несмотря на весь свой актерский талант и отличное умение владеть собой.

Мой дар коротко стукнул в ребра, подтверждая, что я не ошибся. Я довольно улыбнулся, глядя в лицо Удашева.

— Да, я знаком с Черницыным, — медленно подтвердил актер. — Обычное деловое знакомство. Знаете, репутация очень важна для артиста, мы вынуждены дружить с газетчиками. Иногда Черницын пишет в газету обзоры наших спектаклей. Написал пару заметок лично обо мне, и с тех пор считает меня своим другом.

— А вы кем его считаете? — уточнил я.

— Я артист, — повторил Удашев. — И не могу разбрасываться полезными знакомствами.

— Расскажите о его вчерашнем визите, — предложил я.

— Он завалился ко мне после спектакля, уже пьяный, — поморщился Удашев. — Хотел выпить со мной. Я угостил его, и он уснул прямо здесь, на диване. Уехал утром, как вы и сказали.

— Черницын что-нибудь рассказывал вам? Может быть, расспрашивал?

— Он говорил, не умолкая. Но я не вслушивался в его пьяную болтовню. Какая-то ерунда, вот и все.

Я понял, что Удашев твердо решил отпираться до конца. И все же, хотел дать ему шанс. Не ради самого Удашева, а ради Ковшина, который сейчас лежал без сознания в больничной палате.

Я почти не сомневался, что это Удашев подсунул Ковшину неведомое зелье. Если он скажет, что это за зелье, Ковшина можно будет спасти.

Ради такой возможности я решил закрыть глаза на поступок Удашева.

— У вас есть еще вопросы ко мне, господин Тайновидец? — спросил Удашев. — Не хочу показаться невежливым, но через десять минут я должен быть на сцене.

— Это может подождать, — твердо сказал я, не тратя слов на вежливые извинения. — Я прошу вас проводить меня к служебному выходу. А по дороге я расскажу вам очень занимательную историю.

Удашев непонимающе прищурился.

— Я могу вызвать билетера, он вас проводит.

— Нет, — сказал я, поднимаясь с дивана. — Я настаиваю, чтобы меня проводили именно вы.

Я сказал это ровным тоном, не повышая голоса. Но Удашев подчинился, хоть и не без колебаний.

— Извольте, господин Тайновидец, — ответил он.

Мы вышли в коридор, и Удашев тщательно запер дверь своей гримерной. Сунул ключ в карман и указал в дальний конец длинного коридора:

— Прошу, нам сюда.

— Сейчас я расскажу вам, что случилось с Ковшиным, — сказал я, шагая вслед за Удашевым. — Думаю, что его актерский талант кое-кому не давал покоя. Этот кое-кто очень переживал за свое положение в театре.

— Вы намекаете на меня? — не оборачиваясь, спросил Удашев.

Я видел, как напряжена его шея.

— Не имею привычки намекать, Алексей Георгиевич. Просто рассказываю, как все было. Вы слушаете?

Удашев молча кивнул.

— Все артисты пользуются зельями перевоплощения. Уверен, что Ковшин тоже их использовал. Но кто-то подменил его зелье. Заменил на другое. И знаете, что с ним произошло?

Удашев снова промолчал, но я ждал ответа.

— Что? — наконец, выдавил он.

— Ковшин превратился в чудовище. В зубастого ящера. И никак не мог сбросить с себя этот образ. Это случилось прямо перед началом спектакля. Перед началом премьеры, в которой он должен был играть главную роль. Вместо этого Ковшин спрятался в своей каморке под лестницей. Он был в отчаянии, и не понимал, что с ним происходит. Вы были в его гримерной?

— Нет, — глухо ответил Удашев.

— А я побывал. Там сломанный табурет, а на столике трюмо — глубокие царапины от когтей. Представляете, в каком он был состоянии? Хотите знать, что случилось дальше?

Удашев собрался с силами и повернулся ко мне.

— Что-то совсем страшное? — с кривой ухмылкой спросил он.

Эта ухмылка сразу сделала его лицо уродливым.

— Ковшин побежал домой, — сказал я. — Он бежал темными дворами, пугая прохожих. Чтобы попасть в квартиру, ему пришлось выломать дверь. Это было не трудно — с такими-то когтями! Дома у него был запас зелий. Он запаниковал и стал пить их все подряд. Не знаю, как он откручивал пробки звериными пальцами. Чудо почти случилось — он снова вернул себе человеческий облик. Но потерял сознание. Так мы его и нашли.

Удашев не сводил с меня глаз.

— А почему мы стоим, Алексей Георгиевич? — улыбнулся я. — Вы обещали проводить меня к выходу.

— Идемте, — очнувшись, кивнул Удашев. — Значит, для Спиридона все закончилось хорошо?

— В том-то и дело, что нет. Мы отвезли его в госпиталь. Но в себя Ковшин так и не пришел. Час назад я посылал зов целителю — он сказал, что Ковшину с каждым часом становится все хуже и хуже. Спиридон Ковшин медленно, но верно снова превращается в зверя. В этом госпитале работают лучшие целители, Алексей Георгиевич, можете мне поверить. Но они совершенно беспомощны. А знаете, почему?

От балетной осанки Удашева к этому времени не осталось и следа. Передо мной брел усталый, сгорбленный человек.

— Потому что никто не знает, что за зелье он выпил. А пока неизвестен яд, невозможно найти противоядие. Если, конечно, оно вообще существует. Страшная история, правда?

— Правда, — еле слышно согласился Удашев.

— Знаете, что сейчас самое важное, Алексей Георгиевич? Узнать, где недоброжелатель достал это зелье. Кто его изготовил? Как его обезвредить? Ради этого на многое можно закрыть глаза. Вы меня понимаете, господин Удашев? Возможно, это последний шанс помочь Ковшину. Но и для того, кто его отравил, это последний шанс.

Мы свернули в очередной коридор. Он оказался совсем коротким и привел нас к служебному выходу. Справа была заваленная хламом лестница, а под ней — тесная каморка, в которой гримировался Ковшин.

— Мы пришли, господин Тайновидец, — сказал Удашев. — Вот эта дверь выведет вас на улицу.

Его губы были плотно сжаты. Все-таки, он не сломался под моим нажимом. Но кое в чем я смог убедиться.

— Благодарю вас, Алексей Георгиевич, — улыбнулся я. — Осталось дорассказать совсем немного, и вы сможете идти на репетицию.

— Я вас внимательно слушаю.

— Во время третьего акта один из работников театра видел Ковшина возле его каморки. Точнее, он принял его за Ковшина, но это был совсем другой человек. Мы-то с вами знаем, что Спиридон Ковшин в это время уже сбежал из театра. Его заметили в сквере, и совершенно не в человеческом облике. Работник театра окликнул этого человека, но тот сбежал. Скрылся в коридоре и исчез.

— К чему вы это говорите? — спросил Удашев.

— Эта короткая встреча дала мне много пищи для размышлений, Алексей Георгиевич. Судите сами. Этот человек очень быстро загримировался под Ковшина, а потом снова стал собой. Значит, он очень опытный артист — это раз.

Я загнул указательный палец на левой руке.

— Во-вторых, этот человек был в костюме Ромео. Думаю, он специально надел костюм, чтобы его приняли за Ковшина. Но это стало его ошибкой. Ведь нетрудно поинтересоваться у костюмеров, сколько всего костюмов Ромео они изготовили. Думаю, их только два, не так ли?

Я загнул второй палец.

— А есть еще третья оплошность. Когда работник театра окликнул этого человека, тот растерялся и убежал в коридор. Здесь три выхода в разные коридоры, и вы это отлично знаете. Но неизвестный, загримированный под Ковшина, убежал сюда — в коридор, которым мы только что пришли. Он ведет к вашей гримерной. У всех артистов гримерные наверху, а на первом этаже — только ваша и каморка Спиридона Ковшина. И сейчас вы привели меня сюда именно этой дорогой — она самая короткая.

Я задумчиво посмотрел на свою руку, потом разжал пальцы и светски улыбнулся.

— Думаю, отравитель приходил, чтобы забрать пустой пузырек из-под зелья. А заодно прихватил и весь грим Ковшина. Интересно, где все это сейчас? Уже сгорело на какой-нибудь свалке?

— Вы обвиняете меня в том, что это я отравил Ковшина? — собрался с духом Удашев. — Имейте в виду, за меня есть, кому заступиться. Да, я не аристократ, господин Тайновидец. Но я известный артист, и у меня есть покровители.

Я очень надеялся дожать Удашева, но это не сработало. Что ж, значит, незачем больше терять с ним время.

— Последний шанс, Алексей Георгиевич, — повторил я. — Другого не будет.

Потом повернулся к нему спиной, открыл дверь и вышел в сквер позади театра.

Оказавшись на свежем воздухе, я первым делом глубоко вдохнул. Напряженный разговор с Удашевым давал о себе знать, я был напряжен и раздосадован.

Совсем чуть-чуть не хватило, чтобы Удашев сломался! Не вышло. Он скрывал что-то очень важное для себя, и хотел сохранить свою тайну любой ценой.

После прохладных коридоров Старого Театра, летнее солнце палило особенно жарко. Я заметил скамейку, которая стояла в тени лип, уселся на нее и стал думать, что делать дальше.

И почти сразу понял, что не выяснил одну очень важную подробность. Где Удашев покупал свои зелья превращения? Ведь он артист, значит, тоже ими пользуется.

Для артиста зелье превращения — это важный рабочий инструмент. А рабочие инструменты не станешь покупать, где попало. Нужен продавец, которому можно доверять.

Екатерина Муромцева и актер Томильский покупали свои зелья у купца Сойкина. Заманчиво было предположить, что и Удашев покупает их там же. А если нет? Мне нужна была твердая уверенность.

Но возвращаться в театр и спрашивать Удашева, где он покупает зелья, бессмысленно. Соврет и глазом не моргнет, или просто откажется со мной разговаривать.

Нужен другой способ.

Может быть, послать зов Никите Михайловичу Зотову и попросить его приставить к Удашеву теневика?

Несколько секунд я обдумывал эту идею, но в конце концов отбросил ее.

Тайная служба не занимается такими мелочами. В деле Ковшина не замешана запрещенная магия. А если и есть признаки преступления, то с ними будет разбираться полиция. Следить за Удашевым они не станут. Скорее, вызовут на допрос и тоже ничего не добьются. А время будет упущено.

Я задумчиво постучал костяшками пальцев по нагревшимся рейкам деревянного сиденья.

— Лимонаду, ваша милость? — раздался над ухом любезный мужской баритон.

Я поднял глаза и увидел продавца прохладительных напитков — он был в белом фартуке и катил перед собой тележку с заманчиво позвякивающими внутри бутылками.

— Фруктовый, холодный, — улыбнулся продавец.

Сладкий лимонад меня не прельщал — после него пить захочется еще сильнее.

— Вода есть? — спросил я.

— А как же! И с газом, и без газа. Обычная, и с лимоном. Лимон натуральный, не алхимия. Есть холодный чай и квас.

— Воду без газа, с лимоном, — решил я, нашаривая в кармане монету.

Отдал деньги продавцу и взамен получил холодную, запотевшую бутылку с металлической крышкой.

— Вам открыть? — улыбнулся продавец.

— Окажите любезность, — согласился я.

Продавец ловко поддел крышку открывашкой, которая была привязана веревочкой к его карману. Крышка отскочила с негромким хлопком.

— Прошу, ваша милость!

Вода оказалась свежей, с заметной лимонной кислинкой. И даже чуть горчила — так бывает, когда лимон добавляют вместе с цедрой. Напиток замечательно освежал.

— Если ваша милость ждет даму, осмелюсь предложить вам посетить вместе с ней наше летнее кафе, — улыбнулся продавец. — Под нашим тентом всегда прохладно, а еще у нас тридцать сортов превосходного мороженого.

Он чуть наклонился ко мне:

— Есть шампанское на льду, для особых случаев.

— А почему вы решили, что я жду даму? — полюбопытствовал я.

— Этот сквер рядом с театром, — лукаво прищурился продавец напитков. — Сейчас у актеров заканчивается репетиция. Вот я и подумал, что вы дожидаетесь одну из актрис, уж извините за бестактность.

— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Вижу, вы хорошо разбираетесь в людях.

— Такая работа, ваша милость, — улыбнулся продавец.

И направился, поскрипывая тележкой, к соседней скамейке, на которую только что присела молодая парочка.

Я проводил его благодарным взглядом. Продавец только что подал мне хорошую идею.

Если я сам не могу спросить Удашева, где он покупает зелья, то это может сделать знакомый актер. Или актриса.

Я несколько секунд обдумывал эту мысль, маленькими глотками попивая холодную воду. Даже если Муромцева с ее прямотой проговорится Удашеву, ничего страшного не случится. Артист и так знает о том, что я его подозреваю.

Я допил воду, опустил пустую бутылку в урну и послал зов Муромцевой:

— Госпожа Муромцева, это Александр Воронцов. Как там ваша репетиция?

— Мы только что закончили, и я собираюсь домой. А что случилось? Новости о Спиридоне?

— Мне нужна ваша помощь, — сказал я. — Точнее, не мне, а Спиридону Ковшину. Вы согласны помочь?

— Конечно, — без колебаний ответила Муромцева. — Что нужно делать?

— Для начала ответьте — вы знаете, у кого покупает зелья превращения актер Удашев?

— Нет, — озадаченно протянула Муромцева. — Но я могу спросить у него.

— Ни в коем случае, — быстро сказал я.

— Вы, все-таки, подозреваете Алексея Георгиевича⁈

— Да, подозреваю. Поэтому если вы спросите его прямо, он поймет, что это моя идея. И ничего вам не скажет. Вы лучше меня знаете своих коллег. Подумайте, кто из них может знать, где покупает зелья Удашев.

— Хорошо, — ответила Екатерина. — Ой, подождите!

И в этот момент наш мысленный разговор оборвался.

Черт, что еще она там придумала?

Я снова послал Муромцевой зов, но наткнулся на ментальный блок.