Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1

Глава 3: Я просто тронул, честно

Мгновение — и тишина. Не снаружи — внутри.

А потом я осознал, что только что что-то сказал.

Голос. Молодой — что, впрочем, ожидаемо. Не сиплый, не простуженный, не прокуренный. Даже чем-то похож на мой прежний. Сушняк — да, присутствует, но без трагедии. Ни тебе кома в горле, ни сипения, ни этой обязательной сцены из всех книг и манг, где герой просыпается и хрипит, как умирающий дед.

Я даже поймал себя на мысли: а где, собственно, клише? Где надрыв, где дрожь, где попытка выдавить из себя звук, будто я три года молчал в саркофаге? Нет. Просто встал. Просто сказал.

И, что странно — уверенно и спокойно. Словно я вовсе не вывалился из другого мира и не провалялся в коме, а просто проснулся. Даже где-то внутри я ожидал этого сценического клише — надрыва, сипа, дрожи. Но их не было. Всё было… естественно.

Всегда ненавидел эту фальшь в книгах. Ну не так это работает.

Значит, связка "я+тело" синхронизировались. Но не только тело — и сознание.

Я начал думать иначе. Не кардинально — но определённо моложе. Как будто сбросил лет двадцать пять. А если быть честным — все тридцать. Потому что в десять я уже мыслил, как взрослый, с этим своим вечным рациональным перекосом.

Теперь же — мысли скачут, гормоны дергают, и, честно говоря, каждый раз, когда эта девушка подходила ко мне… да, начинались мысли. Мысли, которых в прежней жизни я давно не испытывал. И вот опять. Думаю, как подросток. О девушках. О вещах, о которых давно не думал. Возможно, срабатывает биология. А может, и остатки характера этого тела.

Кстати, про девушку. Она ведь просто стоит и смотрит на меня. Улыбнулась даже. Не испугалась. Не убежала. Не потянулась за ножом. Что-то в этом странное. Я бы на её месте точно… Ну, впрочем, неважно.

И тут — новое ощущение. Моё тело… обиделось. Да-да. Не на девушку. На меня. Потому что, как оказалось, вся моя пафосная “резкость” и “молниеносность” встать и повернуть голову — для тела были черепашьим марафоном. Оно знало, что может быстрее. Точнее. Резче. А я… мешал. Задерживал.

И вот теперь в голове начинается бардак. Мысли скачут, как нервные искры, и я уже не уверен, какие из них мои. Это не просто я — это ещё и отголоски характера прошлого владельца. Я не боюсь. Я не боюсь эту девушку. Хотя должен бы. Она — полу-змея, полу-человек, полу-чёрт знает что. Но я смотрю и понимаю: не страх. Даже не отвращение. Скорее… готовность. Готовность драться, если потребуется.Убивать?

Слово "драться" раньше вызывало у меня аллергию. Я проектировал оружие, да, но всегда избегал даже спаррингов. Не смотрел бои, не любил агрессию. А сейчас — спокойствие. Холодная готовность. Этот разум влияет на меня — и мне это одновременно нравится и не нравится. У него, безусловно, не хватало ума — это чувствуется. Но его хладнокровие и знание этого мира могут оказаться полезными. Единственное, что действительно тревожит — я не могу получить всю его память. Она всплывает фрагментами.

Вот, например, я понимаю: он знал эту девушку. Знал, но я не могу точно сказать, как её зовут, кто она, что она для него значила. Мысли прошлого владельца — редки и чужды. Формулировки, обрывки фраз, структура речи — не мои. Даже язык… вроде русский, но звучит по-другому. Тем не менее, я его понимаю. И не только его. Я теперь знаю и другие языки — что-то похожее на китайский, японский, английский. Все будто бы созвучны, но не идентичны. Немного сдвинутые. Как отражения знакомых звуков в кривом зеркале.

Надо будет научиться его подавлять. Мне не нужны гормоны подростка. Я сюда не просто попал — меня сюда засунули. Но теперь я здесь. И если уж второй шанс выдали таким способом, то хотя бы в этой жизни я должен добиться того, чего не успел в той.

А вот когда добьюсь — тогда, может быть, и позволю себе немного подростковости. Хотя бы понарошку.

Понимаю, звучит как юношеский максимализм. И это тоже, скорее всего, отголоски его характера. Но если уж мы теперь делим сознание — я хотя бы зафиксирую, кто в этом теле отвечает за цели. Всё это пронеслось в моей голове буквально за три-четыре секунды, может, даже меньше. Всё это время мы просто смотрели друг на друга: я — на девушку, она — на меня. И я был рад. Не потому что нашёл ответы. А потому что понял — мой разум цел. Мои аналитические способности остались со мной. Я по-прежнему способен фиксировать, оценивать, структурировать.

И даже больше: я чувствовал, что стал быстрее. Острее. Мозг работал так, как не работал уже лет двадцать. К старости — а для меня сорок уже было глубокой старостью, потому что в десять я ощущал себя почти взрослым — я начал замечать, как мозг стал чуть-чуть подтормаживать. Не в плане забывчивости. Просто вычисления, которые раньше давались за секунду, теперь занимали две или три. Умножить шести-значное на шести-значное? Раньше — момент. Потом — пауза.

А сейчас — опять без паузы. Я чувствую себя, как в семнадцать. Только с одной разницей — у меня с собой весь накопленный багаж: знания, опыт, навыки. Всё, что я копил сорок лет.

Первой тишину нарушила она. То ли скрипнула, то ли едва слышно рассмеялась — звук был странным, как будто не до конца человеческим. Её лицо, изуродованное мутацией, не позволяло сразу считать эмоцию. Я пока не привык к этой мимике. Но уже начинал видеть в ней знакомые черты — не внешне, а поведенчески. Такие же, как у обычных людей.

И в этот момент я заметил ещё кое-что.

Вижу линии. Нити. Струны — это слово само всплыло в голове, и я сразу понял: да, именно так это и называется. Скорее всего, прежний владелец знал об этом, изучал или хотя бы слышал. Потому что вместе со струнами всплыло ещё одно слово: Эхо.

Нити были вплетены в участки мутаций на её теле. Я видел их — как второй слой, как надмирное наложение поверх плоти. Как формулы, как иероглифы, как пентаграммы. И как ни странно, понимал. Или начинал понимать. Это не просто символы.

Я изучал формулы. И сам их писал. Я изучал языки — древние и современные. Немного — археологию, хоть она и скучная: ползаешь по катакомбам, а находишь, что кто-то просто писал поэму возлюбленной или указывал, где сортир.

Я понял, что могу этим управлять. Этими струнами. Я могу их изменить, направить, перенастроить. Не знаю, почему — но это ощущается так же ясно, как я чувствую своё тело. Я чувствую, где у меня какой орган и в каком он состоянии. Например, сейчас сердце бьётся с частотой сорок восемь ударов в минуту — это не догадка, это знание изнутри. Так же и со струнами.

Это не просто визуальный эффект. Это язык. Или схема. Или нечто среднее. Я пока не до конца понимаю, что именно, но точно знаю — могу на это воздействовать. Это часть меня. И я начинаю это осознавать. Не разумом — чем-то глубже.

— Господин, вы очнулись… — сказала она вдруг, слегка поклонившись.

Интонация. В голосе было уважение — но не то, как у охранников. Оно звучало иначе. Сдержанно. Почти формально. Не фальшь — но как будто вынужденное. И в мимике — тоже. Я не мог точно разобрать эмоции, но чувствовал: она не боится. И не поклоняется. Это было что-то третье. Может, сожаление. Может… осторожность.

И я не чувствовал от неё угрозы. Ни телом, ни разумом. Это было интуитивное, почти инстинктивное ощущение: она не собирается нападать. Не сейчас. И, возможно, вообще никогда.

Я решил использовать самое банальное прикрытие — потерю памяти. По крайней мере, пока фрагменты прошлого не встанут на место. Лучше притвориться, чем быть разоблачённым. Лучше казаться дезориентированным, чем стать объектом устранения. Потеря памяти — удобный щит. Сыграем в амнезию. Чем меньше я знаю — тем больше они расскажут сами.

Так что… пора задавать вопросы. Как можно больше.

— Господин? — переспросил я, слегка морщась. — Я… а кто я? А ты кто? Где я? Что со мной произошло? Почему я полураздетый?.. Почему ты такая?.. — вопросы сыпались один за другим — умные, глупые, бессвязные. Специально.

Я сознательно притуплял бдительность. Играл в слегка потерянного болвана, чтобы выудить как можно больше информации. Впрочем, возможно, и не придётся сильно притворяться — на фоне моего мышления прежний обитатель тела действительно казался… простоватым. Не глупым — просто обычным. Особенно на фоне моего мышления. А пока — пусть думают, что я слаб. Пусть говорят. Я слушаю.

Но тут всё пошло не по плану. Она не стала отвечать на мои вопросы. Только коротко сказала:

— Я сейчас позову Якова. Он должен знать, что вы очнулись. Он очень волновался.

И развернулась, чтобы уйти. Всё произошло слишком быстро. Моё тело среагировало само. Я сорвался с кровати и схватил её за руку — ту самую, изуродованную. Я думал, что это чешуя, но это была не чешуя. Огрубевшая кожа, плотная, серая. Не человеческая. Ближе к коже крокодила или, может, бегемота — плотная, грубая, с сероватым оттенком, абсолютно не похожая на человеческую. Живая. Чужая. И в тот момент я снова увидел струны. Они вспыхнули вокруг участка мутации. Я не просто видел их — я чувствовал, как могу их тронуть. Изменить.

Это было не сознательное решение. Это было отвращение. Прикосновение к этой коже вызвало рефлекторный импульс, почти рвоту. И одновременно — активность.

Я изменил струны. Не понимаю как. Не понимаю до конца, что. Но ткань под моей рукой начала меняться. Кожа — серая, чужая — отступала. Рассыпалась.

Девушка вскрикнула. Я закрыл ей рот рукой — не из злости, а чтобы не всполошить охрану. И продолжал держать. Я видел, как меняется ткань. Как человеческое вытесняет чужое. Процесс был ужасен. Кожа рвалась, нарастала, сменялась на глазах. Под ней — мясо. Живое, тёплое. Меня шатало. Тошнило. Но я не мог отпустить. Я не хотел — не сейчас.

Очнулся я чуть раньше, чем ожидал. Солнце почти не сдвинулось — я зафиксировал его положение ещё до обморока. Значит, прошло не больше минуты, может, три.

Мы оба лежали на полу. Девушка рядом. Я поднял взгляд — её рука. Та самая. Уже не изуродована. Кожа — человеческая. Да, немного розоватая, будто после глубокой царапины, с тонкой коркой сукровицы. Но это была человеческая кожа. Обе её руки теперь были… нормальными.

Осталось лицо. И, возможно, что-то ещё. Я чувствовал: в ней всё ещё пульсируют струны Эхо. Их надо будет исправить. Но после этого... желания касаться их снова не возникало.

Я понял: я истощён. Потратил слишком много. Чего именно — не знаю. Наверное, кто-то назвал бы это маной. Или, если бы я был японским или китайским мудрецом, — жизненной силой, ци, ки или чем-то в этом духе. Но всё это не подходило. Это нечто другое. Глубже. Это был внутренний ресурс, для которого даже нет правильного слова. И тут в голове всплыло слово — Эхо.

Да. Эхо. Оно звучит слишком обширно, слишком вместительно. Но в то же время — точно. Наверное, это и есть оно.

И тут в голове всплыло слово — Эхо.

Когда я подумал о нём, я почувствовал внутри нечто — ядро, шар, вселенную. Я не знаю, как это правильно назвать. Это была моя душа, но не в привычном смысле. И я понял: у каждого оно своё. Уникальное.

Я посмотрел на девушку — у неё тоже было нечто похожее. Сгусток энергии, меняющийся, переливающийся. Он не имел одной формы: то шар, то круг, то пентаграмма. То, что внутри неё, постоянно менялось. Я попытался всмотреться — да, это шар. У него есть орбиты, как у планеты. Они вращаются. Они формируют узоры: треугольники, квадраты, многогранники. Но в одном месте что-то было не так. Один из узоров — что-то вроде звезды, составленной из квадрата и треугольника — был повреждён. Как будто его порвали. От него тянулись обрывки, неровные края, и они медленно пытались срастись. Нарушенный элемент искал сама себя. Пентаграмма срасталась сама по частям, как будто схема чинит себя.

Боюсь, в этом мне придётся разбираться куда дольше, чем я думал. Но чем больше я смотрел, тем отчётливее оно становилось. Ощущение, что Эхо подстраивается под меня, адаптируется, чтобы я мог его понять. Сначала это была просто клякса. Сейчас — вселенная.

Когда я начинал думать о нейкак о формуле, структура действительно начинала обретать форму. Шар оставался. Цвет — у девушки он был синим. А треугольники, квадраты, круги — превращались в знаки. Не математические. Что-то другое. Но если я всматривался достаточно долго — я начинал понимать, за что каждый отвечает. Например, вот этот — отвечает за её руку. А этот — за ногу.

Эхо несёт в себе информацию о человеке. Возможно, поэтому я интуитивно понимал, как работают мои органы. Откуда знал частоту пульса. Кстати, сейчас — около шестидесяти пяти. Похоже, начал нервничать.

Я заметил — её взгляд изменился. В нём появилась новая грань. Лёгкая надменность, которой раньше не было. Это удивило. Я не успел обдумать, откуда она взялась, потому что она тут же спросила:

— Ты что, блядь, сделал?

В её голосе больше не было прежнего уважения. Вместо него — смесь шока, недоверия, злости и чего-то, похожего на благодарность, сдержанную и неуверенную. Она смотрела не на меня — на свою руку. На ту самую, теперь уже человеческую. Взгляд дрогнул — в нём мелькнули и разочарование, и гнев. Неистовый коктейль чувств, который она, кажется, с трудом сдерживала.

— Ты знаешь, сколько стоило сделать эту руку такой прочной? — процедила она, не отрывая взгляда. — Как трудно было достать кожу горного клыкара? Как она вживлялась в меня... больно, до крика. До обморока. Я орала так, что сорвала голос. А теперь — ты всё это просто... стёр? — Она почти скрипнула, как будто собиралась заплакать. По лицу было трудно понять — слёз не было. Но голос дрожал. И пока она смотрела на свою руку, я продолжал наблюдать её Эхо — и видел, как знак, отвечающий за левую руку, наконец-то срастался. Становился цельным. Нормальным.

И всё же я заметил — в её взгляде мелькнуло нечто резкое. Почти как намерение. Как будто она хотела броситься на меня. Но не сделала этого. Что-то её удержало. Может, страх. Может, остатки разума. Или… интерес.

— Извини, — выдавил я, не узнав собственного голоса. Это прозвучало глупо, нелепо, но в тот момент — это было всё, что я смог.

Слишком много всего навалилось сразу. Даже мой мозг не справлялся переваривать всё это сразу. Слишком много информации. Слишком много новых данных. Слишком много того, чего я раньше не знал, и всё это пыталось встроиться в мои знания и расширить их одновременно. Это было странно — осознавать, что Эхо вроде бы как душа, но одновременно как мана, и ещё нечто большее. Связанное с магией, с формулами… которые я, кажется, знал и не знал одновременно. А рядом эта дура — плачет. То ли улыбается, то ли злится. Очень странная. И это раздражает. Я пытаюсь разложить в голове новую систему, разобраться в том, что такое Эхо, а она скачет по эмоциям, как будто не знает, кем хочет быть. И вдруг я понял: я слышу не только её голос — я ощущаю её эмоции. Какого чёрта? Это уже лишнее. Я всегда считал себя человеком с безупречной памятью и холодным, аналитическим умом, но столько новых сигналов за раз — даже для меня перебор. Всё это давило, лезло внутрь, пыталось встроиться в логическую модель. И тут начало темнеть в глазах. Я начал вырубаться.

Похоже, первое пробуждение после "магии" сработало на чистом адреналине. А теперь он закончился. Последнее, что я увидел — она смотрит на меня. Уже без слёз. И в этом взгляде… было что-то. Что-то вроде желания. Или ожидания. И тут я заметил: в углу зрения — слабое свечение. Струны. Эхо. У чёртова светильника на столе. Он и вправду магический.

Конечно.

Почему бы нет.