Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1

Глава 13

Я его убил.

Эта мысль полоснула по сознанию сильнее, чем отдача клинка. Тело Сергея обмякло; я собирался отступить, но что‑то прорвалось.

Это было не зрение и не слух — Эхо. На миг стерлась граница между нами, и чужое хлынуло внутрь.

Тёплое, тихое «спасибо», без капли злобы. И сразу — женское лицо в тумане. Мать. Он шёл к ней.

За этим поднялась целая волна. Не было ненависти. Наоборот — спокойная, тихая благодарность, принятие своей участи без отчаянного сопротивления и без попыток оправдаться. Он больше бы не предал — и не потому, что его сломали, а потому что сам так решил. В этом чувстве было мягкое тепло радости, что всё закончится, и одновременно — жгучая, острая потеря. Всё разом, всё сквозь меня.

Я сжал рукоять клинка, будто мог отрезать поток, но он схлынул сам — так же внезапно, как пришёл, оставив вязкую, тяжёлую пустоту внутри. Я знал, что не хотел этого брать. Но взял. И теперь это моё.

Я стоял, сжимая кинжал; ощущение чужой боли ещё не ушло. Прямо над ухом раздался спокойный, ровный голос Якова:

— Господин, у вас два варианта. Первый — убить его, вытащив кинжал. Второй — оставить в живых. Сейчас нет времени на вопросы. Решайте быстро. Если хотите оставить его — просто отпустите кинжал, и я помогу вам его вернуть. Думаю, вы почувствовали то, что должны были.

И только сейчас я заметил: во дворе стояла гробовая тишина. Ни единого звука. Первое, что я услышал после собственного дыхания, — голос Якова у уха.

Я замер. Мысль вытащить клинок и закончить всё — простая, логичная. И одновременно — мерзкая. Перед глазами стояли его глаза. Не просящие, не злящиеся — принявшие. Благодарные. И это не выглядело фальшью.

Внутри спорили две половины: одна знала цену предательству, другая — почему‑то верила, что он больше не предаст. Не из‑за страха, не из‑за боли, а потому что сам так решил. Я не понимал, откуда эта уверенность: возможно, из смеси чужих эмоций, что прокатились по мне, пока его Эхо уходило. Или из моей глупой веры в людей.

Даже как гений, я не смог вычислить, что перевесило. Пальцы сами разжались. Я отпустил кинжал.

— Макс, возьми двух людей и несите Сергея в комнату ритуала! — голос Якова стал командным, жёстким, без тени обычной сдержанности. Таким я его ещё не слышал.

А потом он уже кричал всей дружине, его слова раскатились по двору:

— Господин помиловал этого предателя, потому что почувствовал: он больше никогда не предаст наш Род. Теперь он с нами до конца. В следующий раз он первым встанет перед Господином, если тому будет угрожать опасность! Вот такую преданность требует наш Род!

Толпа дружинников ухнула в ответ, признавая эти слова. Удар единого голоса будто вернул меня в реальность. Я ощутил: сила Рода — не только в мечах, но и в вере людей, готовых идти за ним до конца.

Макс оказался тем самым воином одиннадцатого ранга. Вместе с ним стояли двое — одного из них я узнал: Толик Кабан. Они быстро срезали верёвки; всё произошло так мгновенно, что я не успел понять. Я удивился, зачем двое, когда Яков приказал…

— Кабан, поднимай господина на руки и неси. Он сейчас в шоковом состоянии. Не задавай вопросов, — приказал Яков.

Кабан даже не думал задавать вопросы. Яков не успел договорить, как тот уже подхватил меня, будто я весил не больше плаща, и рванул вперёд, обгоняя всех на пути к поместью. Его шаги гулко отдавались по каменной вымощенной дороге, но темп не падал. Массивное тело двигалось с неожиданной лёгкостью, уверенно лавируя между колоннами и редкими прохожими.

У самого входа он резко свернул к левому крылу, нырнув под широкую арку. Тяжёлая дверь в подвал поддалась под его плечом, и мы оказались внутри. Прохладный воздух встретил резким контрастом после уличного тепла.

Первая комната — входная группа подвала. Просторная, прохладная, с высоким потолком. Сюда вели две лестницы: одна — с улицы, по которой мы сейчас спустились, другая — из глубины поместья. Здесь Эхо ощущалось как лёгкий, но настойчивый фон: тихий гул в висках, лёгкое давление на плечи, словно вежливое предупреждение о том, что ждёт дальше. Мы пересекли зал почти бегом.

За массивным проёмом открылся второй зал. Воздух здесь был густой и вязкий, словно наполненный невидимым туманом. Пульс Эхо пронизывал стены и пол, шаги звучали приглушённо, будто их глушила сама атмосфера. Пустое пространство без мебели, мягкий рассеянный свет — всё говорило, что это место ожидания и сосредоточенности. Мы прошли его, не сбавляя темпа.

Наконец, третий зал — сердце комплекса. Каменные плиты пола прорезали тончайшие светящиеся линии, складывающиеся в замысловатые узоры. Давление Эхо здесь достигало пика: оно вдавливало в грудь, замедляло дыхание, просачивалось в кости. И только здесь, когда Кабан остановился и поставил меня на ноги, я ясно понял: эта энергия не стремится ни к атаке, ни к защите. Она просто есть. Чистая, не привязанная к цели или намерению, сила. Она словно заполняет собой каждый камень, каждый вдох, существуя сама по себе, без нужды что-то делать. Казалось, ещё один шаг — и эта энергия накроет с головой, растворив в своём древнем, бесконечном потоке.

Я понял: эта энергия старше всего, что мне доводилось ощущать. Слои силы, переплетённые в невообразимую систему — нити, струны, структуры, формы. Я даже не пытался рассмотреть её глубже, инстинкт подсказывал — голова разорвётся от такой концентрации. Это не то, что можно описать одним словом.

Я заставил себя отрешиться от видения струн. И на удивление, это начало получаться: раньше я либо видел их постоянно, либо не видел вовсе, а теперь мог хотя бы немного управлять этим.

Пока я рассуждал, Кабан неслышно вернулся во второй зал. Всю дорогу за нами летели другие двое дружинников, остановившись рядом с Толику. И я понял: дело не в том, что Кабан слишком быстрый. Они держались на расстоянии, опасаясь, что он споткнётся и уронит меня. Не мешали, чтобы не замедлить бег. Похоже, я здесь — груз ценнее Сергея, хотя я могу стоять на ногах и передвигаться в отличии от него. Мысль показалась настолько абсурдной, что я даже усмехнулся про себя. Значит, голова начинает приходить в порядок.

Следом во второй зал вошёл Яков. Третий зал был расположен так, что ничего не мешало обзору событий второго зала. В Якове было что‑то звериное, хищное. Ему явно не нравилось здесь, и это было видно по всему: резким, выверенным движениям, напряжённым плечам, прищуренным глазам. Словно дикобраз, поднявший колючки, или хищник, готовый к броску.

Яков продолжил командовать:

— Заносите в зал Сергея, положите на камни по центру.

Его голос оставался твёрдым, но когда он обратился ко мне, в нём появилась мягкость:

— Господин, ваша задача — подойти и попытаться вернуть всё, что вы взяли. Но так, чтобы это осталось в вас и вернулось в Сергея. Если сможете это сделать — действительно спасёте его. Если нет — ничего страшного. Он всё‑таки предатель. Хоть и понимал, что наш Род стал ему семьёй, и больше не предаст.

Я понял, что Яков говорит так, будто специально хочет пробудить во мне желание выложиться на максимум и всё‑таки спасти Сергея.

— Меня это не убьёт? — спросил я. — Ты говорил, что мне нельзя лезть туда, где я ничего не понимаю, особенно если это сложно.

Яков усмехнулся:

— Господин, это несколько иное. Мы совершаем частичный ритуал — он свяжет Сергея с нашим Родом до самого конца, и, в первую очередь, с вами. При этом мы задействуем и вашу силу Эхо. То, что сейчас происходит, — один из древних секретов нашего Рода.

Я перевёл взгляд на Кабана, Макса и третьего парня. Яков заметил и снова усмехнулся:

— Эти ребята точно не проговорятся. Нет, они не проходили такой же ритуал, но поверьте: им можно доверить всё, что угодно.

— Да если я это скажу, я себе сам глотку перережу, — усмехнулся Кабан.

Я почувствовал: эти слова сказаны не просто так. Здесь ими нельзя было разбрасываться. Эхо, заполнявшее комнату, содрогнулось, и слова Кабана будто обрели вес.

Яков покачал головой, и Кабан быстро добавил:

— Ну, только если это навредит Роду.

Эхо снова колыхнулось, но иначе — как будто сама сила усмехнулась над этой глупостью. Наверное, он и правда вскроет себе горло, если навредит Роду, рассказав этот секрет. После всех этих ощущений даже ребята, которые шли только по пути силы, почувствовали это — я прочитал это в их лицах. Думаю, Кабан теперь не захочет лишний раз упоминать, что происходило здесь, чтобы не сдержать своё слово. И я не сомневаюсь: если понадобится, они сами покончат с собой, лишь бы не предать Род. Их Эхо резонировало между собой, словно они были чем‑то похожи, хоть я и не понимал, чем.

Но сейчас это было не главное, потому что Яков прервал мои мысли:

— А теперь все вышли. Здесь должен остаться только Господин, и он должен сделать всё сам. Мы всё равно не сможем ему помочь.

Все развернулись на выход. Я хотел спросить Якова, что именно делать и как проводить ритуал, но понял, что ответа не будет — он ушёл так, как уходят те, кто не будет отвечать на вопросы.

Комната была небольшой, круглой. Плиты на полу пересекались светящимися нитями, образующими замкнутые узоры. Здесь было тихо и чисто. Обрядовый зал не использовался десятилетиями, но казался идеально подготовленным — словно ждал этого момента. Камни по кругу мягко поблёскивали, впитывая тусклый свет. Между ними тянулись тонкие линии, врезанные в пол; в полутьме они мерцали, едва различимо пульсируя. Я слышал, как в глубине этих линий струится Эхо — густое, тяжёлое, древнее.

Слова Якова всё ещё звучали в голове: «Господин, ваша задача — подойти и попытаться вернуть всё, что вы взяли. Но так, чтобы это осталось в вас и вернулось в Сергея. Если сможете — спасёте его... ».

Теперь смысл этих слов стал ясен. Я не должен просто вернуть ему его Эхо. Часть этой силы уже стала частью меня, изменила моё собственное Эхо. Теперь нужно внедрить её обратно, но не как чужое, а как своё — чтобы она срослась с его Эхо, будучи уже привязанной ко мне.

Я подошёл к кинжалу и обхватил рукоять. Первая мысль была — передать эмоции, последние воспоминания. Но я отбросил её. Не эмоции нужны, а сама ткань — плетение линий и узлов.

Я закрыл глаза. Перед внутренним взором проступили линии и узлы Эхо Сергея — искажённые, неполные. Я вспомнил, каким он был вчера в коридоре: над грудиной горела звезда из квадрата и треугольника с короткой засечкой слева. Сейчас символ был почти тем же, но без этой черты — и контур не замыкался. На втором кольце, ближе к левому плечу, раньше шли две тонкие параллельные линии, теперь осталась одна, размытая. Лигатура между узлом «я» и узлом «дом» была надломлена, как пережжённый мост.

Я начал воссоздавать эти элементы — но уже по‑своему, на своём Эхо. Левую засечку у звезды сделал чуть длиннее — мой штрих. Вторую линию орбиты усилил собственным ритмом. Лигатуру протянул мягче, чем у него было, стежок за стежком, вплетая свою подпись.

Когда я «дорисовывал» эти фрагменты в себе, камни по кругу начали мерцать ярче, линии в полу ожили, по ним побежали тонкие искры. В воздухе поднялся еле слышный звон, словно издалека звучали натянутые струны. Я осторожно направил собранные фрагменты к Сергею — не как возврат, а как наложение поверх его Эхо, чтобы мои штрихи стали частью его структуры.

Сначала — звезда. Замкнул контур, и символ вспыхнул на миг. Затем — вторая линия орбиты, и поток вокруг его плеча стал ровнее. Наконец — лигатура «я/дом», и я почувствовал, как внутри Сергея прошёл первый настоящий пульс. Эхо дрогнуло, принимая мой рисунок. Оно осталось во мне, но уже соединённое с ним.

Именно в этот момент я понял: если оставить кинжал, он уже не вернётся. Я знал, что придёт определённый миг, когда его нужно будет вынуть, — и сейчас он наступил. Странное чувство — вытащить из мёртвого клинок и ожидать, что тот, в ком он был, вернётся к жизни. В моём мире смерть — окончательна. Здесь же законы иные: магия, Эхо, сила, способная перешагнуть через смерть. Остаётся только подстроиться.

Когда я закончил, пришло странное осознание.

Первое — ритуал завершён, и я сделал всё правильно. Я не мог объяснить, откуда это понимание: не было опыта, знаний или подсказок, но уверенность была абсолютной, будто кто‑то вложил её в меня.

Второе — всё это время я действовал на автомате. Переплетал линии, замыкал узлы, вплетал недостающее в чужую структуру так, словно делал это сотни раз. Я не мог объяснить логику этих движений, но в момент их совершения они казались естественными и неизбежными.

Третье — мной руководил я, но не я. Не барон, не случайное вдохновение, а само Эхо. Эта мысль не давала покоя. Оно будто направляло и вело, подсказывало, где провести черту, а где усилить узел. Всё это вновь наводило на мысль, что Эхо живое и обладает собственным разумом. Но утверждать этого я не мог: слишком многое в нём оставалось непонятным.

Я вытащил кинжал, точно зная, что это тот самый момент. И сразу заметил, как тело Сергея начинает восстанавливаться, хотя сил я потратил немного. Да, запас Эхо просел — как мана в играх из моего прошлого мира, — но не критично. Я видел: ритуал сработал, и самое странное — я начал чувствовать Сергея внутри себя. Заглянув в своё Эхо, мог разглядеть, насколько изуродовано его тело — на восемьдесят два процента. Яков постарался. Но главное, что теперь его восстановление шло через Эхо самой комнаты.

И тут я осознал: кинжал, который дал Яков, непростой. Артефакт. Я начал всматриваться в его Эхо — и тут же почувствовал, как голову пронзила боль, словно кто‑то пытается разорвать её изнутри. Мир качнулся. Сознание стало ускользать. Последняя мысль, прежде чем темнота сомкнулась:

«Да ну, опять?..»