Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1

Глава 18

Вспышка ушла, и мир вернулся, но уже каким-то другим. Кабан моргнул, повёл плечами, словно стряхивая невидимый груз, и шумно выдохнул. Змей, всё это время застывший с глазами-щелями, наконец моргнул и опустил арбалет. Даже Мелкий, сидевший за рулём с выцветшими глазами, вернул в них жизнь и осторожно отпустил руль, разминая онемевшие пальцы.

Воздух становился легче, но всё ещё тянул, будто внутри остались невидимые нити, связывающие нас с тем, что произошло.

Максим Романович оглядел всех, коротко кивнул и сказал:

— Ну всё, теперь здесь точно безопасно. Возвращаемся и вызываем группу сборщиков.

Он указал подбородком в сторону леса:

— Кабан останется. Проследит, чтобы никто не решил прибрать нашу добычу. Хоть это и наши земли, но такие всплески эхоэнергии чуешь за десятки вёрст. Соседи любят «проверить», что случилось.

Пауза. Его взгляд скользнул куда-то в пустоту, и уже без всякой связи с предыдущим он произнёс:

— Это был твой последний раз.

Я хотел спросить — что он имеет в виду, но не успел.

Всё, что удерживало меня до этого момента, вдруг потеряло смысл. Гул погони, натянутые до предела нервы, тонкая работа с Эхо Максима, выкачала меня до суха. Трудно и сложно, еще для меня.

Стоило увидеть, как Кабан, Змей и Мелкий перестали напрягаться, — и я понял: опасность ушла. И вместе с ней ушло всё, что ещё связывало меня с этой минутой.

Мир погас, и я ушёл вместе с ним.

Мысли оборвались на полуслове.

…

Я открыл глаза, и в поле зрения тут же попал знакомый силуэт светильника на тумбочке. Тёплый, безмятежный, он будто издевался над тем, как я себя чувствовал.

Я дома.

Несколько секунд просто лежал, вглядываясь в знакомые очертания потолка, позволяя телу привыкнуть к тому, что оно снова в покое. Руки и ноги налились свинцом, спина ныла глухо и протяжно, в голове стоял туман. Даже дышать хотелось медленнее, будто лёгкие боялись расплескать остатки сил.

Повернув голову к окну, я отметил мягкий, но прямой солнечный свет. Тени от деревьев во дворе короткие, почти прижаты к стволам — солнце либо в зените, либо уже перевалило за него. До вечера далеко.

Потянувшись к тумбочке, я нащупал телефон. 14:07. Выезжали мы ранним утром, значит, всего прошло часов восемь. Из них около четырёх я провёл в отключке: дорога туда, бой, дорога обратно… арифметика сходится. И в этом даже что-то хорошее — раньше я выпадал на дольше. Значит, всё-таки держусь чуть лучше.

Но это не моя заслуга. Меня тащила погоня, адреналин и работа с Эхо Максима. Я переделал его струны, сделал из него маяк, за которым шёл монстр. Это выжгло меня до донышка. Если бы не постоянный риск, организм давно бы вырубил меня в самом разгаре. А что будет, если это повторится и адреналин не сработает? Если накроет прямо в бою, то меня там же и закончат. Даже дети… если у них будут в руках палки.

Я закрыл глаза, и тут же перед внутренним взором встал Максим, сидящий в машине с расслабленными плечами, взгляд устремлён вперёд. И его тихое, почти брошенное в никуда: " Это был твой последний раз."

Тогда у меня не было сил спросить, что он имел в виду. Сейчас, вспоминая, я понимаю — сказал он это не случайно. Он вёл себя так, будто знал, кто нанёс тот удар. А я ведь не почувствовал никакого постороннего Эхо до самого конца. Чужая сила возникла из абсолютной тишины и так же исчезла.

Это умение я встречал лишь однажды — у Якова. За всё время, что мы знакомы, я ни разу не видел его Эхо. Ни слабого шороха, ни случайной вибрации. Пустота. И если тот, кто снёс зверя, был так же скрыт, как он… Слишком просто соединяются эти точки. Макс знает, кто это был. И если он сказал, что это «твой последний раз», значит, он говорил о человеке, которому доверяет. И этот человек — Яков.

Но это пока только догадка. Нужно будет спросить. И у Макса, и у Якова. Причём так, чтобы оба ответили, а не ушли в уклончивые фразы.

Вспомнились и другие слова Макса — уже о цене трофея. Он был уверен, что туша мороки стоит дорого, и хотел, чтобы её собрали. Но осталась ли она? Когда я в последний раз смотрел в ту сторону, Эхо ещё было, но я не был уверен, что оно целое. После такого удара от зверя могло остаться что угодно — от почти невредимого тела до горстки ошмётков. Если повезло, Кабан успеет застолбить место и никого туда не подпустит, пока не приедет группа сборщиков.

Мысли цепляли друг друга, складываясь в картину, где слишком много пустых мест. Бой, удар, зверь, Макс, Яков. Всё это казалось отдельными кусками пазла, у которых пока нет общей рамки. Но одно я знал точно — разговоры с ними откладывать нельзя. Чем раньше я получу ответы, тем выше шанс сложить всё в единую картину, пока детали не размылись.

Я перевернулся на бок, лицом к тумбочке. Родовой клинок лежал на ней поблёскивая в полосе солнечного света. Решил отдохнуть ещё пару секунд, позволяя себе не торопиться. В голове всплыл один из нерешённых вопросов — завод. Как бы там ни было, тот, кто ударил мороку, спас нам жизнь. Кем бы он ни оказался, благодарность моя к нему настоящая. Даже несмотря на то, что мой план добраться до завода был… мягко говоря, не без изъянов. Зверь оказался быстрее, чем мы предполагали, и, будь мы одни, всё могло закончиться иначе.

Живот отозвался тихим, но настойчивым урчанием. Силы ушли, а адреналин выветрился, и пустота внутри требовала восполнить её хоть чем-то тёплым и сытным. На дворе было время обеда, так что шанс найти внизу кого-то из слуг, кто принесёт мне еду, был высоким.

Я приподнялся на локтях, сел, опустил ноги на пол и, собравшись с силами, поднялся. Скинул с себя одежду. Успевшую слипнуться от пота и пыли, и направился в душ. Странно что ее не сняли с меня.

Тёплая вода смыла усталость с кожи, но глубже, в мышцы, она пробраться не смогла. Лёгкое жжение в ладонях напомнило, сколько я тянул струны Эхо Максима.

Вытершись, я достал из шкафа свежую тёмную рубашку и брюки, оделся, застёгивая пуговицы с привычной механичностью. Взял с тумбочки клинок. Пальцы сами потянулись к эфесу. Я повертел его в руке, чувствуя знакомый, почти уже привычный вес. Теперь, похоже, он будет всегда при мне. Лишним точно не окажется.

Повесив клинок на пояс, я ещё раз проверил, всё ли на месте, и направился к двери. Столовая ждала, и, возможно, за обедом удастся перехватить кого-то, с кем стоит поговорить.

Коридор встретил тишиной, мягкой и спокойной, без следа утренней суеты. Запах дома — сухая древесина, тёплый камень и тонкий привкус старого воска от натёртых перил. Спускаясь по лестнице, я ощущал, как мышцы ещё помнят напряжение дороги, а кожа — горячие струи душа.

У поворота к столовой я заметил, что двери распахнуты, и заглянул внутрь. Стол был сервирован — белоснежная скатерть, тонкая посуда, ровно выложенные приборы. Но на тарелках пусто.

В стороне мелькнула девочка-служанка. Увидев меня, она замерла, словно не ожидала встретить, а потом, спохватившись, почти бегом устремилась в сторону кухни. Видимо, никто не рассчитывал, что я появлюсь так скоро. Обычно после работы с Эхо барон — а теперь и я — мог пропадать почти сутки, и обед готовили лишь к вечеру.

Я прошёл к торцу длинного стола и сел в кресло во главе — туда, где по памяти барона он всегда садился сам. Это было естественно, почти машинально, как жест, который не требует обдумывания. Передо мной тянулась полированная поверхность, отражая блеск приборов.

Где-то в глубине дома глухо стучали кастрюли, и быстрые шаги служанки уже растворялись за дверью кухни. Было очевидно, куда она направилась — сообщить, что господин проснулся и его следует накормить. Я чуть улыбнулся. Похоже, сейчас весь дом мобилизуют под одну задачу: сделать так, чтобы я сел за стол и ушёл из-за него сытым и довольным.

Представил, как на кухне начинают шевелиться — кто-то спешно нарезает, кто-то несёт тяжёлую кастрюлю, третий подгоняет остальных, чтобы всё подали горячим. Это было даже забавно… но вместе с тем напоминало о привилегии, к которой стоило относиться серьёзно.

Я откинулся на спинку кресла и позволил взгляду скользнуть по длинному столу, уходящему к противоположной стене. В голове крутилась мысль, успею ли я сегодня всё-таки съездить к заводам. Может быть, стоит выбрать вечер — когда все будут уставшими, и внимание к моим перемещениям ослабнет. Или наоборот, выехать утром, когда люди ещё свежи, полны сил и не раздражены мелочами прошедшего дня. Оба варианта имели свои плюсы, и я взвешивал их, представляя, как это впишется в обстановку.

Размышления прервал лёгкий скрип дверей. В столовую вошла тётя Таня в чистом фартуке, держа тяжёлый поднос. Щёки чуть раскраснелись, от волос тянуло паром кухни, а над подносом вился плотный аромат жареного мяса.

Я ожидал увидеть Якова — всё-таки он, как дворецкий, обычно сам встречает меня в подобных случаях. Но его не было ни в комнате, когда я проснулся, ни в холле, ни здесь. И даже сейчас он не появился.

— Здравствуйте, молодой господин! — её лицо расплылось в радостной улыбке. — Вы уже проснулись? Вот и славно. Я вам тут всего понемножку принесла — как вы любите. Гороховый суп с копчёной свининкой, чтоб сил прибавилось, жареная картошечка с рёбрышками — только с плиты, ещё шкварчит. Всё жирненькое, вкусненькое, чтобы вас прямо на ноги поставило.

Я не удержался и улыбнулся.

— Добрый день, тётя Таня. Да, наконец-то пришёл в себя. Пахнет так, что можно и без сил подняться.

— Вот и хорошо, — довольно кивнула она, ставя поднос на столик рядом. — А то выглядели вы, молодой господин, совсем бледный, как полотно. Совсем исхудали.

— Кстати, тётя Таня, — я чуть подался вперёд, — а вы не видели сегодня Якова?

Она покачала головой, перекладывая приборы.

— Нет, молодой господин. Вас сюда принёс Максим Романович и сразу ушёл. Сказал, что добычу сегодня большая и надо проследить, чтоб все собрали и привезли. Всех дружинников практически забрал собой на сборы.

Я кивнул, принимая её слова, и проводил взглядом, как она раскладывает блюда. Максим принёс меня сам и сразу уехал, потому что «добычу забрали». Очень большую добычу. Туша мороки — целая, или почти целая. Значит, тот, кто нанёс удар, не стал её уничтожать полностью.

Если бы это был кто-то посторонний, ему, скорее всего, было бы всё равно на ценность туши. Мог бы оставить одни ошмётки, и никто бы слова не сказал. Но тушу сохранили. Для нас. Для рода.

В памяти всплыло моё первое пробуждение в этом теле. Тогда я не видел Эхо Якова, но ощущал что-то другое — ту самую едва уловимую тяжесть, как если бы рядом находился сильный маг. Не энергия, не следы работы, а чистое присутствие силы, ощутимое на коже. С тех пор это чувство не исчезало, просто стало привычным, а потому незаметным.

Сейчас всё складывалось. Удар был таким, что ни один обычный маг до него по силе не дотянется. Во всяком случае, не у нас в роду. А если бы он был из чужих, то Максим точно не поехал бы за добычей. Эхо при этом — ноль, чистая тишина. Единственный, кого я знаю, кто умеет так прятать своё, — Яков. И он же, пожалуй, единственный, кто мог нанести такой удар и при этом подумать о том, что туша принесёт доход. Каждый новый факт ложился в одну и ту же схему, и стрелки неизменно вели к нему.

— А вы не знаете, где его комната? — спросил я у Марины как можно непринуждённее. — Сами же знаете, что у меня память потеряна, и я до конца ещё не ориентируюсь в замке.

Марина усмехнулась, но в её глазах мелькнуло настоящее удивление.

— У него нет комнаты, молодой господин. Мы и сами все удивляемся, где он спит и спит ли он вообще. Он всегда находится там, где нужно, и появляется именно тогда, когда нужно. Даже я удивляюсь, что его сейчас здесь нет. Может, опять отлучился по своим делам, как обычно. Он иногда так уходит на сутки.

Я взял ложку и зачерпнул густой гороховый суп с копчёной свининкой. Наваристый, с золотистыми каплями жира на поверхности и ароматом, от которого в животе тут же стало теплее. Горячий, с лёгкой дымной ноткой от мяса — именно то, что нужно, чтобы вернуть силы.

Не успел я доесть и половины тарелки, как тётя Марина вернулась с новым подносом, на котором была целая жаренная курица украшенная большими кольцами лука и разнообразной зеленью. Мясо потрескивало от жара, а тонкий аромат приправы щекотал нос.

— Это тоже ваше любимое, молодой господин, — с довольным видом объявила она, ставя миску рядом.

Через несколько минут она снова появилась — корзина свежеиспечённого хлеба, потом миска салата, потом ещё пирожки. Я даже перестал считать, сколько раз она входила и выходила.

На пятый заход я поднял руку, чуть улыбнувшись:

— Тётя Марина, остановитесь. Я это всё не съем, даже если очень постараюсь. Это слишком много.

Она всплеснула руками, но улыбка осталась тёплой.

— Ну как же, молодой господин! Вы же с утра на ногах. Сам Максим Романович сказал: «Тёть Марин, вы уж накормите господина, а то он деревню спас, все силы на это отдал». Так что вам нужно силы вернуть.

«Вот брехло, а не командир гвардии. Моих заслуг там — ноль», — подумал я, а вслух ответил, всё так же улыбаясь:

— Верну. Но, пожалуй, в разумных пределах.

Я доел картошку, сделал несколько неторопливых глотков из бокала с компотом и отставил приборы. Аппетит был удовлетворён, но мысли продолжали зудеть где-то на задворках сознания. Благодарно кивнув тёте Марине, я поднялся из-за стола и направился к выходу.

Я вышел на крыльцо и вдохнул тёплый воздух. Солнце уже клонилось, но свет стоял яркий, каменная плитка дорожки хранила дневное тепло. Перед домом тянулась аллея, за которой виднелся плац. Чуть в стороне — казармы, дальше склады и гаражи.

Я неспешно прошёлся по аллее, бросив взгляд на пустой плац, потом — на казармы. Может, он там? Прячется среди солдат, не желая показываться. Усмехнулся про себя.

Прогулка пришлась кстати: тяжесть в животе, оставшаяся после обеда, ушла. Я уже собирался идти к казармам, углубиться в поиски, как за воротами раздался ровный гул двигателя. Через минуту на территорию плавно въехал чёрный внедорожник.

Из-за руля выбрался Яков. Каждое движение — выверенное, спокойное. Он обошёл машину, открыл переднюю дверь и помог выйти девушке лет семнадцати с длинными, гладкими волосами цвета тёмного сапфира.

— Молодой господин, — он склонил голову в лёгком поклоне. — Прошу прощения за моё отсутствие. Пришлось съездить в Красноярск. Были небольшие трудности в поиске человека и… некоторые задержки в дороге. Познакомьтесь, это Ольга.

Яков чуть наклонился ко мне и, будто между прочим, добавил:

— Помните, молодой господин, я упоминал во время казни предателя, что всё, что ему принадлежало, по праву переходит к вам? Так вот… теперь это ваше. Она теперь ваша. Но нам нужно провести ритуал её привязки к вам. Пройдёмте.

Он подмигнул. Лёгко, почти незаметно, но так, что в этом жесте можно было прочитать что угодно — намёк на девушку или на утреннего монстра. И ни одного ответа.

Я отметил, что и сейчас он появился ровно в тот момент, когда я собирался искать его глубже. Как и утром, когда мороку убили именно тогда, когда дружинники уже были готовы идти в лоб — ценой трёх жизней за одну, мою. Защитив тушу, слишком ценную, чтобы пустить её под клыки. Я, конечно, был им благодарен… но тогда даже не смог среагировать. Страх взял верх, и слова застряли. Надо будет их поблагодарить и извиниться за мое молчание в такой момент.

Мог ли он успеть? Мы выехали где-то в половине восьмого. До нападения прошло примерно полтора часа — дорога, стычка с мелочью, уход от неё. Значит, мороку убили около без десяти девять, максимум в начале десятого.

До Красноярска, если верить разговорам дружинников на праздниках, километров сто-двадцать. Даже если давить педаль и держать восемьдесят–сто, это час, час с хвостиком в одну сторону. Обратно столько же. И это без поисков девушки: найти, поговорить, убедить поехать, забрать — ещё минимум полчаса, а то и больше.

Сейчас — три дня. Между смертью монстра и его приездом сюда прошло около пяти часов. Если он действительно был в Красноярске… значит, либо поехал туда сразу после удара по мороке, либо — и эта мысль зацепилась особенно крепко — успел сделать и то, и другое.

Получалось, что момент убийства монстра и его нынешняя поездка были звеньями одной цепи. И выходит, что он, как и в лесу, снова оказался именно там и тогда, когда нужно.

Теперь он стоял передо мной — невозмутимый, собранный, как будто и не было всех тех событий, а я всё ещё крутил в голове одни и те же вопросы, на которые он, похоже, отвечать не собирался.

Мой взгляд невольно скользнул к девушке. Стройная, с упругими линиями тела, которые невольно притягивают внимание. Длинные ноги, идеальные пропорции, высокий третий… или всё-таки четвёртый размер груди. Лицо — милое, но не кукольное, с живыми чертами и едва заметной спортивной резкостью, придающей образу ту самую «искру». И чертовски знакомая уверенность в себе — та же, что и у Милены.

На ней — строгая чёрная юбка с высоким разрезом, обнажающим линию бедра при движении. Белая рубашка, чуть свободная, с расстёгнутой верхней пуговицей, — так, чтобы в вырезе угадывались формы, а не выставлялись напоказ. На тонкой цепочке у горла покачивался кулон глубокого синего цвета, улавливающий солнечные блики.

И вот она стоит здесь… и формально принадлежит мне. В голове тут же промелькнули мысли, от которых самому стало неловко. Фу-фу-фу, позор.

К тому же, странность — манеры у неё слишком благородные для сестры Сергея. Насколько я знал, он и близко не был из благородных. Почему же она держится так, будто воспитана в аристократическом доме?

У меня, что мало было головной боли. Заводы, Яков, чья роль во всём этом до конца не ясна… и теперь ещё эта девушка — загадка с кулоном, лишними вопросами и слишком ярким присутствием. Всё навалилось разом, и каждый кусок этой мозаики норовил расползтись в разные стороны.

— Добрый день, Господин, — чуть склонилась она. — Ваш братик передаёт вам привет…

Кто, братик?..