Эхо 13 Род Которого Нет. Том 1

Глава 20

Сон растворился тихо, оставив в теле редкое для последних дней чувство полноценного отдыха. Мышцы отзывались лёгкой приятной тяжестью, дыхание было ровным, а в голове — удивительная ясность. Я потянулся, наслаждаясь каждым движением, и перевернулся на спину. В ту же секунду на грудь легла женская ладонь — тёплая, нежная, с мягким, почти шелковым касанием. От неожиданности я задержал дыхание.

Открыв глаза, я увидел рядом белую подушку, по которой рассыпались пряди тёмно-сапфировых волос. Утренний свет играл в них холодным блеском мокрого шёлка. Ольга. Она спала на боку, лицом ко мне, слегка поджав ноги. На ней была тонкая светлая ночнушка, скрывавшая всё, что могла скрыть и выделявшая все, что нужно выделить, и это немного успокоило, то что она одета. Но вопрос всё равно остался: почему она здесь, в моей постели, и кто вообще решил, что это хорошая идея?

В памяти мелькнуло, как недавно моя ладонь была на этом же месте, где сейчас покоится ее рука, но в тот раз она была на её коже, и как наши Эхо переплелись. Тогда это было напряжённо, почти болезненно. Сейчас — только тихое спокойствие. Я осторожно сдвинул её руку, поднялся, стараясь не задеть одеяло, и поставил ноги на прохладный пол. Взгляд скользнул по комнате, и в груди откликнулось узнавание. Светильник на тумбочке. Рядом — родовой клинок, лежащий там, где и должен лежать, как часть обстановки, с которой я уже свыкся. Мой шкаф. Мои сапоги в углу. Я дома.

Выходит, это не я оказался в её комнате, а она — в моей. Тихо выдохнув, я подошёл к шкафу, достал свежую рубашку, брюки, сапоги, ремень и пояс с ножнами. Собрал всё в охапку, приглушая каждый звук, и направился к двери. В коридоре будет проще одеться, не разбудив её. На пороге я ещё раз оглянулся. Она спала всё так же спокойно. Я прикрыл дверь и вышел в тишину дома.

В коридоре стояла утренняя тишина, которую не хотелось нарушать. Я аккуратно прислонил охапку одежды к стене и начал одеваться прямо там — рубашка, брюки, ремень, пояс с ножнами. Сапоги натянул уже на ходу, чтобы не задерживаться. Мысль крутилась одна: ну всё, теперь весь дом знает, что в моей комнате ночевала девушка. И как бы случайно она там ни оказалась, уверен — в этой истории есть отпечатки Якова. Он мастерски запускает слухи так, что их уже не остановишь.

От моей комнаты до кухни второго этажа было всего несколько шагов. Именно здесь я привык пить утренний кофе или чай, устроившись за маленьким столом у окна. Для больших приёмов пищи меня всегда тянуло вниз, в зал, но для быстрых перекусов эта кухня была идеальной. Всё-таки отец был прав, когда перенёс её сюда — уют, тепло и всё под рукой. Эти мысли были однородны со мной, значит синхронизация полностью завершилась. Как минимум поведенческие привычки точно.

Я толкнул дверь, и в нос тут же ударил аромат свежесваренного кофе, вперемешку с чем-то тёплым и масляным. На плите побулькивала небольшая кастрюля, а у неё, с поджатыми губами и закатанными рукавами, стояла тётя Марина. Услышав шаги, она обернулась, и в её взгляде мелькнуло лёгкое довольство, будто она ожидала меня именно сейчас.

— Доброе утро, молодой господин, — сказала она, снимая с полки кружку. — Даже при потере памяти вы всё равно приходите сюда пить кофе. Как и раньше. Значит, память всё-таки возвращается?

Я подошёл ближе, наблюдая, как она наливает в кружку густую, тёмную, обжигающе пахнущую жидкость.

— Понемногу, — ответил я, принимая кофе. — Привычки остаются привычками. Мне здесь намного комфортнее. Есть какой-то… уют, что ли.

— Это потому, что здесь вы одни, — мягко сказала Марина, возвращаясь к плите. — Внизу за столом вы — господин. А здесь — вы просто вы.

Я сделал глоток, ощущая, как горькое тепло растекается по груди. Мысли сами вернулись к вчерашнему вечеру — к ритуалу, к руке Ольги на моей груди, к тихому биению её сердца под моими пальцами. Там, в глубине, Эхо ещё хранило память этого соединения: тонкие струны, которые оживали от прикосновения.

— Вы сегодня как-то… спокойнее, — заметила Марина, мельком взглянув на меня. — Отдохнули?

— Впервые за долгое время, — признался я. — И, похоже, это было нужно.

Она кивнула и, не спрашивая лишнего, поставила рядом с моей кружкой небольшую тарелку с ломтиками свежего хлеба и кусочком сыра. Я опёрся локтем о стол, глядя в окно. Серый утренний свет ложился на подоконник ровной полосой, за стеклом медленно таял туман, а в саду едва заметно шевелились кроны. Дом дышал ровно, почти лениво, и в этом утреннем спокойствии было что-то притягательное. Но мысли всё равно возвращались к вчерашнему. Яков был прав — слишком глубоко лезть в Эхо опасно. Оно может дать силу, но может и убить. Пока мне везло: всё шло так, как надо, и я оставался жив. Но каждый раз терять сознание — это не та привычка, которой стоит гордиться. Каждая потеря сознания — это время, когда я беспомощен, и если рядом окажется враг, второго шанса не будет.

Я мысленно вернулся к моменту ритуала. Когда мои струны касались её — слабых, почти обломанных, но всё же живых. Они сначала дрожали от моего прикосновения, а потом начали оживать, вплетаться в мой ритм. Тогда, в горячке, я воспринимал это как процесс, который идёт сам собой. Сейчас же, с холодной головой, понимал: я буквально заставил её Эхо проснуться. Не просто подтолкнул, а втянул, оживил и дал новый ритм.

Если это получилось с Ольгой, у которой Эхо выглядело почти разрушенным, то что мешает сделать то же самое с кем-то другим? Я вспомнил служанку, которую видел с Сергеем. Нити у неё были тоньше, слабее, но магия в них всё же жила, едва теплилась. Получается, что почти у каждого она есть, пусть и в спящем виде.

А значит… Я сделал глоток кофе, чувствуя, как горечь расползается по языку. Значит, в теории, я мог бы дать магию любому. Пробудить то, что в нём дремлет. Может быть, не сразу, не в полную силу, но достаточно, чтобы человек стал другим. Это звучало как слишком опасная идея, чтобы делиться ею вслух. О таком знании могут мечтать слишком многие — и не из тех, кому стоит его доверять.

Вчера я видел, как эти струны подчинялись, как они тянулись ко мне сами, стоило только коснуться. Но я всё ещё не до конца понимал, почему это работало. То ли я нашёл правильный ритм, то ли сам ритуал создавал условия, в которых Эхо не могло сопротивляться. А может, это просто моя особенность — вмешиваться в чужие нити и менять их. Если так, то и цена, скорее всего, будет особенной. И платить придётся мне.

Яков предупреждал, что копать глубже опасно. И теперь, сидя с кружкой кофе в руках, я понимал, что он был прав. Вчера мне удалось выйти целым, но если повторять это снова и снова, вопрос уже не в том, смогу ли я, а в том, когда меня это убьёт.

Я сделал ещё один глоток, глядя в туман за окном. Мысль о том, что я могу пробудить магию почти в любом, уже не отпускала. Это слишком опасно, чтобы проверять без понимания последствий, но и слишком важно, чтобы оставить без ответа. Похоже, смысл моего родового Эхо куда шире, чем я представлял. И если я действительно способен сделать любого человека магом, пусть даже с минимальной силой, то нужно знать об этом всё — как это работает, к чему приведёт и сколько за это придётся заплатить. Этот разговор придётся провести с Яковом. И чем скорее, тем лучше.

Я допил кофе и отставил кружку. Чем дольше сидел, тем яснее становилось — тянуть разговор с Яковом нельзя. Со вчерашнего дня висит вопрос про монстра: кто его убил и зачем. Всё слишком чисто, слишком вовремя. Похоже на почерк Якова. Теперь к этому добавилось ещё одно — то, что произошло с Ольгой. Если я действительно могу пробуждать Эхо у других, это ломает весь привычный порядок. Маги держатся за привилегии именно потому, что остальные до Эхо дотянуться не могут. Убери разрыв — и вся система треснет.

Я читал в фантастике, как герои, превозмогая себя, вызывали бурю или рушили горы — и платили за это годами жизни, отрезанными с конца. Звучало пафосно: «умер бы в пятьсот двадцать пять, а теперь умру в пятьсот». Ни один автор, правда, не доводил дело до того, чтобы герой реально дожил до этих пятисот лет и сказал: «ну да, отдал тогда пять».

А у меня всё проще — и куда менее романтично. Я плачу прямо сейчас. Каждый раз, когда беру на себя больше, чем могу, меня просто вырубает на часы. Максим Романович — четыре часа жизни. Ольга — пятнадцать. Суммарно — почти сутки за последние двадцать четыре часа. Пока я валялся без сознания, мир двигался дальше, враг качается, а я стою на месте. И, в отличие от сна, это не отдых — я нахожусь в полном бессознательном состоянии, не в силах сделать хоть что-то. Я понимаю: чем сложнее задача, тем дольше потом провал. И в какой-то момент это «дольше» может стать «навсегда».

Есть и плюсы. После таких провалов каналы силы работают чище, струн видно больше, они лучше слушаются. Понимание углубляется. Но если каждый раз за это платить временем, рано или поздно часы сложатся в годы. Простая арифметика: даже если «терять» по одным суткам в неделю — за десять лет это 52×10=520 суток. Полтора года жизни, выбитых из календаря. Если две — 1040 суток. Почти три года, 2,85, если точнее. И это без учёта обычного сна. Сегодня повезло: Яков подвёл ритуал к вечеру, и потерянное наложилось на ночь. Проведи я то же утром — я бы просто пришёл в себя ночью и похоронил весь день.

Мысль неприятная, но ясная: пока сил мало, я расплачиваюсь не метафорами, а часами. Когда вырасту — смогу закрывать эту цену силой, не выкраивая время из собственной жизни. А до тех пор придётся считать. И спрашивать.

Я поднялся из-за стола. Вопросов к Якову стало два. Первый — про монстра. Второй — про пределы моего родового Эхо и то, что я сделал с Ольгой. Если я правда могу стирать границу между «магами» и «остальными», то нужно понимать механику, риски и правила игры сейчас, а не потом. Пора его найти.

Я поднялся из-за стола, но прежде чем выйти, обернулся к тёте Марине.

— Спасибо за кофе, тётя Марина, — сказал я. — Сегодня он был особенно хорош.

— Всегда пожалуйста, молодой господин, — ответила она с тёплой улыбкой. — Приходите почаще, пока горячий.

В холле я столкнулся с Яковом. Он как раз надевал перчатки.

— Доброе утро, господин, — произнёс он, чуть склонив голову. — Сейчас самое время отправиться на заводы. Дороги безопасны, а меня ждут неотложные дела в городе. Нужно забрать документы госпожи Ольги из университета — напомню, она поступила на экономический факультет — и оформить ряд сопутствующих бумаг.

— Каких ещё бумаг? — нахмурился я.

— Брачных, — ответил он с той самой спокойной интонацией, от которой хочется переспросить, чтобы убедиться, что не ослышался. — Я специально подготовил ритуал так, чтобы произнесённая госпожой Ольгой формула связала вас не как господина и слугу, а как мужа и жену. Таким образом она, во-первых, действительно не сможет вас предать, а во-вторых… вам и так уже пора жениться. — Он позволил себе едва заметную усмешку. — Вы, молодой господин, в девках засиделись.

— Я… — начал было я, но он, будто не заметив, перебил, уже поворачиваясь к выходу:

— Вас там уже ожидает Максим Романович с группой, с которой вы ездили в прошлый раз. Эти трое дружинников теперь будут в вашей постоянной свите, сопровождать вас по любым делам. Но сегодня Максим Романович поедет с вами ещё раз — нужно проверить, все ли трупы были собраны. Заодно он по дороге ознакомит вас с текущей прибылью и доходами.

Я всё ещё стоял, прикипев к полу, а новость о браке пульсировала в голове, не давая сосредоточиться. Яков тем временем уже надел плащ, безупречно застегнул пуговицы и направился к дверям.

— Удачной поездки, молодой господин, — сказал он, едва обернувшись, и вышел.

Щёлкнул замок, мотор за калиткой зарычал глухо и размеренно. Уже на крыльце я понял — всё это было спланировано. Яков вбросил новость, не оставив ни секунды на реакцию, и тут же исчез, чтобы не дать задать ни одного вопроса.

Я вышел на крыльцо. У подножия ступеней, на аккуратной полосе брусчатки, уже ждал тёмный внедорожник. Чуть в стороне от него стоял Максим Романович, заметив меня, он шагнул ближе и коротко кивнул:

— Доброе утро, господин.

Возле машины, полубоком к нам, стояли трое дружинников — те самые, что сопровождали меня в прошлый выезд. Теперь, как говорил Яков, они будут при мне постоянно. На этот раз они были одеты куда проще: Алексей — в лёгкой куртке и свободных штанах, с арбалетом за спиной, но без привычного защитного нагрудника; Анатолий — в рубашке с закатанными рукавами и с мечом на ремне, без тяжёлого вооружения; Вадим и вовсе в летнем варианте «горки», с кобурой на поясе и пистолетом внутри. Видно было, что это не боевой выезд, а скорее обычная поездка — каждый был в том, что удобно, без единой формы. Я невольно отметил, что, когда будут первые серьёзные доходы, стоит одеть всех в единый, достойный рода вид.

— Господин, — дружно поздоровались они, когда я подошёл ближе.

— Доброе утро, — ответил я и перевёл взгляд на машину.

Салон встретил мягким сиденьем. В прошлый раз, в пикапе, кресла казались жёсткими, особенно после долгой тряски, но сегодня, отдохнувший, я устроился удобно. Да и сама машина, судя по всему, использовалась не для боевых рейдов к разлому — в ней было больше комфорта, чем в тех, что я видел у патрулей.

Дверцы хлопнули, двигатель загудел. Мы плавно тронулись, колёса зашуршали по брусчатке, и вскоре массивные створки ворот остались позади. Асфальт сменился щебёнкой, машина мягко свернула на знакомую грунтовку, уходящую в лес в сторону заводов.

Я, устроившись поудобнее, повернул голову к окну и вгляделся в эхо. Линии, тянущиеся от разлома, сегодня были спокойнее — без того напряжения, что чувствовалось в прошлый раз.

— Яков сказал, что стало безопаснее, — заметил я. — И по вашим людям вижу — одеты куда свободнее.

— Верно, господин, — кивнул Максим Романович. — После смерти монстра восьмого ранга на многие километры вокруг остаётся его аура. Мелочь и средние ранги не рискуют приближаться. А тут ещё и тьма. Эта стихия неприятна большинству тварей, так что зона, километров на двадцать, сейчас спокойная. Все затаились. Разлом у нас примерно такого же радиуса, так что почти вся территория под этой аурой. Две недели можно работать спокойно, выдавливая границы зоны ближе к эпицентру.

Я кивнул, переварив услышанное, и сменил тему:

— Яков говорил, вы расскажете про добычу.

— Да, господин, — Максим чуть улыбнулся. — Имперские оценщики прибыли ещё вчера вечером. Без них тушу восьмого ранга толком не оценишь, а перекупам отдавать — только потерять деньги. За тушу дали сорок пять тысяч, за мелких монстров — ещё десять. Кристалл силы… я не решился продавать.

— Кристалл силы? — уточнил я. — Что это?

— В монстрах с шестого ранга и выше иногда формируются кристаллы. Эхо, которое они поглощают, собирается в одном месте и уплотняется в камень. Чем выше ранг, тем больше кристалл и тем мощнее в нём энергия. В восьмом ранге, да ещё у тьмы, она особенно ценна. Такая энергия используется для подпитки щитов, техники. Это основные источники энергии. Оценщики предлагали восемьдесят тысяч, потом даже сто. Но, во-первых, по законам аристократии продать его без вашего согласия я не могу. А во-вторых… сто тысяч — смешная цена. В Москве, на аукционе, можно выручить в несколько раз больше.

Я снова кивнул, глядя на ровные линии эхо, исчезающие среди стволов леса. С такими цифрами моя идея об единой форме для дружинников уже не казалась несбыточной. Всю оставшуюся дорогу мы молчали, а я думал о свадьбе, о кристалле, о прибывшем богатстве, но прийди к какому то финальному мнению у меня не получилось. Все таки это не математическая формула, которую можно просто было решить. даже если эту формулу не могли решить сотни лет. Тут замешаны отношения с людьми, неизвестный для меня артефакт и неполное понимание финансовой ситуации в этом мире.

Мы выехали из густого леса, и дорога начала спускаться к реке. За поворотом открылись корпуса заводов. Всё выглядело довольно оживлённо, не стандартно для обычной заводской атмосферы : вдоль забора тянулся ряд припаркованных машин — от грузовиков до дорогих легковушек, которых я точно не видел в своем гараже, и вряд ли снова увижу.

Возле главных ворот толпились люди: рабочие в спецовках, какие-то чиновники, даже парочка военных в парадной форме. Несколько человек с большими чёрными кейсами и треногами явно готовили съёмку. Камеры уже стояли, объективы повернуты к проходной, словно ждали какого-то события.

— Что здесь происходит? — спросил я, не скрывая удивления.

Максим Романович только слегка усмехнулся, но отвечать не спешил. Машина медленно проехала мимо толпы, и я почувствовал на себе десятки взглядов. Мы проследовали на парковку и я понял почему была выбрана именно эта машина - вероятнее всего лучшее, что имеется в наличии. Также стало понятно, почему Яков решил отправить меня к заводам и не дал начать беседу. Хотел чтобы я приехал вовремя и не опоздал ни на минуту, зная его любовь к появления в нужное время в нужном месте. Видимо я задумался об этом слишком явно, и это смог прочитать Максим по моему лицу и теперь хищно скалится во все тридцать два.

Что-то намечается.