Джо Стил

VI

Время всё шло, шло и шло. После речи Джо Стила у газет началась страдная пора. Издания раскололись пополам, одни поддерживали его, а другие обзывали недо-Гитлером и недо-Троцким. Это развеселило Чарли.

— Я понимаю, если бы его называли либо одним, либо другим, но обоими сразу? — обратился он к Эсфири. — Если он и то и другое, значит, он где-то между ними. Как по мне, вполне неплохое место.

— Ну, трудно быть левее Троцкого и правее Гитлера, — ответила жена, что было правдой. Затем она продолжила: — Впрочем, они оба — диктаторы, какой бы флаг над ними ни развевался — красный или со свастикой. Мне кажется, именно это и имеют в виду редакционные авторы, или, по крайней мере, намекают на это.

— Хех, — задумчиво хмыкнул Чарли. Он взглянул на жену под необычным углом — без малейшего намёка на вожделение.

— Я совершенно точно женился не на дурочке, когда связывался с тобой узами брака, так ведь?

— Надеюсь, нет. — Развивать тему Эсфирь не стала. Порой, гонор подавал в ней голос, но всегда негромко.

Спустя какое-то время, газеты позабыли о речи. Для газетчиков всё являлось сенсацией дней на девять. О ней докладывают, о ней кричат, а потом о ней перестают говорить, поскольку становятся слишком заняты освещением сенсации следующих девяти дней. Чарли понимал, что многое, о чём он писал, уходило на ветер. Он не позволял этим мыслям занимать его. Он оплачивал счета, не был должен никому в мире ни единого дайма^[53] (Майк должен ему пятнадцать баксов и этот долг тянулся с самого Версальского договора^[54], но Чарли не заботило взимание долга), и он не мог придумать, что могло бы вынудить его поступить иначе.

Он находился в офисе "Ассошиэйтед пресс" и писал статью об одном конгрессмене от Миссисипи, который, похоже, никогда не слышал слова "осторожность", когда на его столе зазвонил телефон. Он схватил трубку, не дожидаясь второго сигнала.

— Салливан, — пролаял он, надеясь получить ещё больше грязи о том, как конгрессмен, словно грязная губка, впитывал средства, выделенные на избирательную кампанию.

— Здравствуйте, Салливан, — Обладатель голоса на том конце провода, определенно, знал его, но Чарли не сумел его опознать. Ему этого так и не удалось, и голос продолжил: — Если завтра утром, в районе десяти часов явитесь на северную сторону Капитолия, увидите кое-что интересное.

— Да, ну? И что же? — спросил он, но связь уже оборвалась. На осознание этого ему потребовалось больше времени, чем обычно. Выругавшись под нос, он повесил трубку.

— Что случилось? — поинтересовался репортёр за соседним столом.

— Не знаю. Номером ошиблись, наверное.

Чарли не хотелось, чтобы кто-нибудь ещё ходил к Капитолию и писал о том, что увидит — что бы он там ни увидел.

— Иногда телефоны меня бесят, — произнёс этот репортёр. — С ними удобно, конечно, но Боже, они раздражают.

— Это уж точно, — сказал Чарли.

Тот парень, его звали Зак Старк, продолжал жаловаться. Чарли слушал его вполуха. В голове он раз за разом продолжал прокручивать этот телефонный звонок. Голос он не узнал, хотя его не покидало чувство, что должен был.

Решить эту задачу ему не удалось, поэтому он вернулся к статье о конгрессмене. В животе заурчало. Он был голоден, на ланч он должен был прерваться ещё двадцать минут назад, и отправился в забегаловку.

Забегаловка… Он вспомнил ту, что в Чикаго уже почти два года назад, куда отправился обедать после того, как демократы, проголосовав всю ночь, утро встретили без кандидата. Ему вспомнился Винс Скрябин, который говорил по телефону-автомату в коридоре, когда Чарли вышел отлить.

Ну, точно, именно этот голос он сейчас и слышал. Что-то затевалось, либо случится завтра утром у Капитолия. Коротышка, которого прозвали Молотком, не станет звонить просто так. И тратить время на шутки он тоже не станет. Чарли мог бы представить, чтобы чем-то подобным занимался Стас Микоян, но не Скрябин. Насколько было известно Чарли, чувство юмора Скрябину удалили хирургическим путём, когда тому было девять лет.

Каким-то образом, Чарли был готов поставить на кон несуществующее у него поместье на то, что и в этот раз Скрябин бросил монетку в телефон-автомат. Этот телефонный звонок не был похож на те, что шли из Белого Дома. Этот звонок также не был похож на те, что можно было бы отследить до Белого Дома.

Это означало… Что, блин, вообще это могло означать? Если бы Скрябин хотел, чтобы он знал, этот хладнокровный ублюдок объяснил бы подробнее. Нет, Скрябин хотел, чтобы Чарли всё увидел сам. И Скрябин отлично знал, что он так и поступит.

Чарли не нравилось, когда его так влёгкую дёргали туда-сюда. Но ещё меньше он хотел бы, чтобы ему не позвонили. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь его обскакал. И он, определенно, не хотел, чтобы Винс Скрябин кому-то помогал обскакать его. Он прекрасно понимал, что Молоток во время звонка, должно быть, тихонько хихикал. Поглумиться над репортёром — это почти столь же весело, как отрывать крылья мухам.

Чарли стоял около Капитолия, ожидая увидеть то, что он должен был увидеть. Внутри заседал Конгресс, а Верховный суд размышлял, как бы отрицательно к этому ни относился Джо Стил. В нескольких кварталах отсюда строилось отдельное здания для судей, но готово оно будет не раньше, чем через год.

Чисто на всякий случай Чарли захватил с собой фотографа, кряжистого лысого паренька по имени Луи Паппас. Луи имел привычку жевать сигары, не прикуривая их. Возможно, он хотел совместить курение и жевание табака. А, может, это просто у него такая причуда.

— И что же тут творится? — спросил он у Чарли.

— Не знаю. Мы здесь как раз за тем, чтобы выяснить, — ответил Чарли. — Если ничего не случится, куплю тебе обед.

— Хорошо. Я тебе позволю, — сказал Луи. — Хоть не мёрзну тут до звона в бубенцах. Весна близко. — Воздух был всё ещё прохладным, но обещание скорого потепления уже витало в нём. На голых костлявых ветках начали проглядывать зелёные лепестки. В земле копошились малиновки, высматривая червяков. Разумеется, они и зимой занимались тем же самым, поэтому это ничего не доказывало. Луи указал на часы Чарли.

— Сколько там времени?

— Пятнадцать, почти двадцать минут десятого. — Как и любой другой чего-нибудь стоящий репортёр, Чарли осознанно приходил заранее.

Неподалёку от них остановился выкрашенный серебрянкой фургон. Из него вылезли люди, которые вытащили кинокамеру и штатив.

— А это что бы значило? — произнёс Луи.

— Да, это ещё что бы значило? — безжизненным голосом отозвался Чарли.

Похоже, в кармане Винса Скрябина оказалось больше одной монетки, когда он залазил в телефонную будку. Чарли по-прежнему не знал, зачем они здесь, но теперь уже был уверен, что эта статья стоит того, чтобы её написать.

Луи указал вдоль Кэпитол-стрит.

— Глянь, похоже на парад. — Незажженная сигара дёрнулась во рту.

Не все машины выглядели одинаково. Там было несколько "Фордов", несколько "Шевроле", и всех их вёл за собой большой представительный "Паккард". Но все машины, без сомнений, были заодно. Вместе с головным "Паккардом" они разом остановились — сюрприз! — напротив фургона кинохроникёров.

Распахнулись двери. Из головного "Паккарда" выскочил Гувер, который не Герберт. На нём было тёмно-синий костюм в полоску и бледно-серая шляпа-федора, которая выделяла его, как командира, подобно белой капитанской фуражке. В правой руке он сжимал блестящий револьвер.

Из плебейских машин вылезали другие люди. Шляпы у всех были чёрными. У некоторых также имелись пистолеты. Другие волокли "Томми-ганы" с большими барабанными магазинами, наполненными смертью. Большинству было под сорок лет. Чарли вряд ли ошибся бы, если бы предположил, что все они когда-то ходили по ту сторону нейтральной полосы и через бруствер в атаку во времена Великой войны. Их лица имели то самое жёсткое выражение готовности ко всему.

Гувер махнул им выдвигаться вперёд.

— Идём, мужики! — выкрикнул он. — Вычистим это гнездо гадюк!

Когда кинохроникёры заработали камерами, а Луи принялся делать один снимок за другим, Гувер и его сторонники (должно быть, они работали на министерство юстиции, так ведь? Нет, правда?) бросились к Капитолию. После пары секунд раздумий, Чарли поспешил за ними. Он не считал, что в одном из двух главных центров работы федерального правительства начнётся перестрелка. По крайней мере, он на это надеялся.

Внутри Малой Северной Ротонды стоял коп, который выглядел достаточно старым для того, чтобы участвовать на одной из сторон во время атаки Пикетта^[55], ткнул в Гувера пальцем и произнёс:

— Что это вы тут задумали, явившись сюда с оружием?

— Выполняю государственное поручение, вот что! — бросил Гувер. Он взмахнул листом бумаги, который мог одновременно быть и ордером и списком из прачечной. — Уйди с дороги, папаша, иначе пожалеешь.

Сбитый с толку коп отступил. Гувер со своими людьми двинулся вперёд — на север, в ротонду Верховного суда, затем безо всяких церемоний ворвался в отделанную мрамором, полукруглую Палату Верховного суда. Чарли расслышал, как адвокат, который излагал перед девятью судьями своё дело, жалко квакнул и затих. Чарли решил, что на месте этого адвоката, тоже заткнулся бы.

Председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз взглянул со своей скамьи на Гувера и его вооруженных сторонников.

— Что всё это значит? — требовательно спросил Хьюз. Обычно бессмысленный вопрос, на этот раз, звучал более серьёзно, поскольку он не имел ни малейшего представления, что всё это значит.

Гувер вновь взмахнул листом бумаги.

— У меня ордер на арест четверых судей Верховного суда, — не без гордости ответил он.

Хьюз уставился на него. Из-за очков для чтения, глаза председателя выглядели больше, чем обычно.

— Вы из ума выжили! — воскликнул он.

— Да, чёрт побери, — восторженно произнёс Гувер. — Судья Уиллис ван Девантер. Судья Джеймс Кларк МакРейнольдс. Судья Джордж Сазерленд. И судья Пирс Батлер. — С мрачным удовольствием в голосе зачитал он список фамилий.

Все названные судьи подняли шум, пока Чарльз Эванс Хьюз не прекратил этот бардак.

— Это нелепо. Абсурд, — произнёс Хьюз. — И что же за обвинение выдвинуто против этих людей?

Это, что, легкая ухмылка промелькнула на лице Гувера?

— Государственная измена, ваша честь, — сказал он и повернулся к людям с пистолетами и "Томми-ганами". — Хватай их, парни, и выводите отсюда.

Судей Верховного суда — практически половину состава — заковали в наручники прямо в судейских мантиях и рассовали по машинам при помощи бойцов министерства юстиции, вооруженных "окопными метёлками"? Вот это настоящая сенсация! Луи Паппас отрывался. Парень из кинохроникёров вставил свежую бобину с плёнкой, чтобы заснять самые сочные кадры.

А Чарли взял у Гувера интервью. Гувер оказался Джоном Эдгаром, что было сокращено до Дж. Эдгара.

— Да, госизмена, — своим высоким фальцетом произнёс Дж. Эдгар. — Они оказывали помощь и поддержку врагам Соединённых Штатов. Конституция определяет эти действия, как измену.

— Но… Что это за враги Соединённых Штатов? — спросил Чарли. — Насколько мне известно, мы ни с кем не воюем.

— Не в буквальном смысле этого слова. Не в военном смысле этого слова. — Гувер… сознался? Нет, он всё отрицал, поскольку продолжил: — У нас в любом случае есть враги, мистер Салливан. В Европе достаточно стран, которые ненавидят американский образ жизни, и делают всё возможное, чтобы разрушить его. Всё это правда, только правда, и ничего, кроме правды. — Он выдвинул подбородок дальше обычного, словно призывал Чарли с ним поспорить.

Чарли не стал, по крайней мере, не совсем. Он был слишком занят, чтобы задуматься, откуда Гувер — Дж. Эдгар Гувер — знал его имя. Его заботили несколько иные вопросы.

— Эти верховные судьи снюхались со странами по ту сторону Атлантики?

— Именно так и указано в ордере, мистер Салливан. — Ну, да, понятно, Гувер знал, как его зовут. Это тревожно.

— Они снюхались с "красными" в России, с нацистами в Германии, или, может, с Муссолини?

— Всё станет ясно в ходе судебного разбирательства, мистер Салливан. Обещаю вам, всё станет ясно в ходе судебного разбирательства. — Гувер говорил с полнейшей убеждённостью в голосе. Он повернулся и крикнул своим людям: — Уводите их! Везите в тюрьму!

Машины с судьями, точнее, заключёнными, внутри уехали.

— Как вы считаете, насколько будет счастлив американский народ, когда узнает, что вы арестовали почти половину Верховного суда? — спросил Чарли.

— Не думаю, что народ вообще будет счастлив, — ответил Дж. Эдгар Гувер. — Я считаю, они разозлятся на то, как столь важные люди могли предать свою страну. Я считаю, так будет думать каждый, в чьих венах есть хоть капля настоящей американской крови.

Чарли не подразумевал под этим вопросом ничего подобного. Политики жили тем, что отвечали на вопросы так, чтобы извлечь выгоду для себя. Чарли не предполагал, что следователь министерства юстиции выучился быть настолько же скользким.

— Вы можете рассказать, как вы выяснили, что судьи совершали — предположительно совершали, — то, в чём их обвиняют? — спросил Чарли.

— Поступала информация. Отрабатывались версии. Собирались — кропотливо собирались — доказательства. Я вас заверяю, это расследование было одним из самых тщательных во всей истории министерства юстиции. В детали вдаваться я не буду, поскольку не хочу нанести ущерб процессуальным действиям. Когда всё начнётся, вы будете впечатлены. Вся Америка будет впечатлена. Я это вам гарантирую.

Он мог заверять и гарантировать сколько угодно, особенно, когда не подкреплял эти заверения и гарантии доказательствами. Чарли попытался ещё раз:

— Кто вас уведомил? Откуда министерство юстиции узнал о том, в чём вы подозреваете верховных судей?

— По очевидным причинам, мистер Салливан, я не могу раскрывать свои источники, не скомпрометировав их, — надменно произнёс Гувер.

— Ладно. Хорошо, — сказал Чарли. — Позвольте тогда другой вопрос. Является ли совпадением тот факт, что судьи, которых вы арестовали, это те самые судьи, что чаще других голосовали против законов президента, и называли их неконституционными?

— Нет, это не совпадение, — ответил Дж. Эдгар Гувер.

У Чарли отвисла челюсть. Он ожидал чего угодно, только не прямого согласия. Настоящий таран в полосатом костюме, Гувер ткнул Чарли в грудь указательным пальцем и продолжил:

— Эти аферисты любыми путями старались разодрать страну на части. Блокировка законов, которые помогают нам выбраться из ямы — это отличный способ сохранить нас слабыми, бедными и разделёнными.

— Я… понимаю. — Чарли записал в блокнот. Дело взрывоопасное — если его сумеют доказать. — Именно этой линии вы будете придерживаться, когда начнутся судебные слушания?

Гувер дёрнул плечами футболиста.

— Я простой следователь, мистер Салливан. Я не обвинитель, который займётся этим делом. Так, что, боюсь, вы спрашиваете не того парня.

"Другим рассказывай", — подумал Чарли. Если что-то и было ясно в отношении Дж. Эдгара Гувера, так это то, насколько сильно он восхищался Дж. Эдгаром Гувером. Если он и ругал себя, то лишь за тем, чтобы уклониться от вопроса.

Однако Чарли не видел способа надавить на Гувера, чтобы тот не повернулся к нему спиной и не спрятался в своей раковине. Иногда лучшее, что можно сделать — это уступить, даже если ты идёшь на равных или держишь верх.

— Спасибо за то, что уделили время, — сказал он. — Мы можем сделать несколько снимков, пожалуйста?

Использование слов, вроде "спасибо" и "пожалуйста", намного важнее, чем регулярно заливать масло в свой автомобиль. Чарли махнул Луи выйти вперёд. Гувер ухмылялся и лыбился на камеру. Когда он так делал, это пугало сильнее, чем, когда на его обвисшей морде сохранялось угрюмое выражение. Ему даже шёл этот угрюмый вид. Более весёлое выражение лица выглядело столь же фальшивым, что и окорок из папье-маше.

Гувер вернулся в "Паккард". Водитель увёз его прочь.

— Твою ж мать, Чарли, — произнёс Луи.

— Точнее не скажешь, — ответил Чарли. — Снял что-нибудь толковое?

— Уж не сомневайся, снял, — сказал фотограф. — Единственное, за что в конце пришлось попереживать, так это что у меня от этого, как его там, Дж. Эдгара Гувера, все линзы полопаются. К слову о некрасивом!

— Ну, да, в ближайшее время, конкурс Мисс Америка ему не выиграть, — согласился Чарли. — Главное, не позволяй ему услышать, что ты так говоришь, вот и всё. Иначе, махом окажешься в камере напротив верховных судей.

— Слышь, Чарли, я своей жизни немало глупостей натворил, но я не настолько глуп, чтобы дать этому копу повод принять меня. Зачастую этим сукиным детям вообще никакого повода не надо, — сказал Луи. — А этот мужик Гувер, он такой охеренно великий вождь у копов, вместе со своей хромированной пукалкой. — Фотограф сплюнул на тротуар, демонстрируя своё отношение ко всему происходящему.

— Ну, вот, — сказал Чарли. — Возвращаемся в офис. Ты сдашь снимки, а я напишу под них статью.

Арест "четвёрки верховных судей", в буквальном смысле, стал главной темой для заголовков всех газет от закатного моря до моря восходного. Точно так же, газеты, в буквальном смысле, раскололись по партийной принадлежности. Те, кто были на стороне Джо Стила, обзывали судей наихудшими предателями со времён Бенедикта Арнольда^[56], если не Иуды Искариота. Те, кому президент не нравился, обзывали его ещё хуже.

Выяснилось… каким-то образом… что иностранная держава, на которую работали судьи, это Германия. Уильям Л. Ширер^[57] в Берлине спросил Адольфа Гитлера, что тот думает об аресте судей. Фюрер, по словам журналиста, посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— За исключением Голливуда, я не слежу за ситуацией в Соединённых Штатах, — ответил Гитлер. — Что же касается этих судей, они евреи?

— Насколько мне известно, нет, — сказал Ширер.

Гитлер пожал плечами.

— Ну, возможно, им всё равно требуется чистка.

В скором времени, во время Ночи длинных ножей^[58], он доказал, что отлично разбирается в чистках.

Тем временем, "Четвёрка верховных судей" вместе со своими адвокатами требовала соблюдения своего права habeas corpus^[59], дабы явиться в суд и доказать, что их арест и заключение под стражу было незаконно. Судья из Апелляционного суда США отказался выдавать судебное решение. Равно как и судьи округа Вашингтон.

Это породило очередной припадок истерии. Все, кому не нравился Джо Стил, цитировали статью I, раздел 9 Конституции: "Право habeas corpus не может быть приостановлено, за исключением мятежа или вторжения, ежели того требует общественная безопасность".

Судьи, разумеется, оставались судьями, и не должны были пояснять свои деяния. Джо Стил также не был обязан что-либо объяснять. Его суровое лицо не располагало к себе людей, жаждущих разъяснений. Но, вскоре после того как, верховные судьи отправились по камерам, он выступил перед журналистами.

— Я не понимаю, чего все так возбудились, — сказал он. — Личная неприкосновенность отменяется не впервые. Так поступал, к примеру, Линкольн.

— Это же было во время мятежа! — разом выкрикнули одно и то же сразу трое репортёров. Вместе с ними кричал и Чарли, чтобы посмотреть на реакцию Джо Стила. Тыкать палкой зверя в клетке, чтобы тот прыгал и рычал — не самое последнее удовольствие для репортёра.

Джо Стил не рычал и не прыгал. Он взял небольшую паузу, чтобы набить трубку, затем раскурил её. Послав парочку дымовых сигналов, он произнёс:

— Друзья, у меня для вас новость. Конституция — это не договор о самоубийстве. Как сказал Линкольн, в ответ на жалобу верховного судьи Тэйни на приостановление действия habeas corpus: "Неужели все законы, кроме одного, должны остаться неисполненными, а само правительство пасть, лишь бы не допустить нарушения этого одного закона?". Люди, которых арестовали, представляют собой ясную и чёткую опасность для страны. Они не должны быть выпущены на свободу для продолжения своей подрывной деятельности до тех пор, пока не будет завершено судебное разбирательство.

Уолтер Липпман выглядел так, словно был готов поджечь запал.

— Линкольн поступил так в разгар Гражданской войны! — выкрикнул либеральный колумнист. — А сейчас мы не воюем!

— Не воюем? — Джо Стил снова пыхнул трубкой. Он повернул голову в сторону Липпмана, выражение его лица оставалось, по-прежнему, непроницаемым. — Разве Соединённые Штаты не воюют с голодом, с бедностью, с нуждой? Разве эти четверо судей не сражаются на вражеской стороне?

— Это никак не связано ни с изменой, ни со шпионажем в пользу Германии, — произнёс Липпман. — И с Германией у нас мир.

— Генеральный прокурор покажет во время слушаний, как эти люди шли на поводу у Гитлера и как брали у него деньги, — ответил Джо Стил. — Не так давно мы находились с Германией в состоянии войны, и когда-нибудь, снова окажемся, если Гитлер продолжит следовать выбранному им пути. Не все враги открыто заявляют о себе заранее.

— Вы вертите Конституцией ради собственной выгоды! — воскликнул Липпман.

Пых. Пых.

— Я так не считаю, мистер Липпман, — холодно произнёс Джо Стил. — На мне лежит ответственность. А на вас только сроки сдачи материала. Я не сожалею об отмене habeas corpus. Если эти люди останутся на свободе, они продолжат вредить стране, либо сбегут к своим нацистским хозяевам.

"На вас лежат только сроки сдачи материала". То был самый лучший ответ, какой Чарли доводилось слышать от человека, обличённого властью, в адрес неугомонного репортёра. И всё же…

— Вы не передумаете? — спросил Чарли.

Впервые за всё время пресс-конференции Джо Стил выглядел искренне удивлённым.

— Передумаю? Разумеется, нет. Подобная мысль никогда прежде не приходила ему на ум. — Его голос успокоился и он продолжил: — Четверо предателей из Верховного суда останутся в заключении до самого начала судебных слушаний.

И это был максимум того, что можно было получить, где-нибудь и когда-нибудь.

"HABEAS CORPUS СНОВА ОТМЕНЁН!" — вопил заголовок "Нью-Йорк Пост". Ниже был подзаголовок поменьше, который гласил: "Президент заявляет, что предатели из Верховного суда останутся под стражей до начала слушаний". Майк пробежал глазами заметку в газете, которая платила ему зарплату, с таким видом, будто написана она была на каком-то ином языке, но не на английском.

Он прочёл статью целиком, в которой даже была процитирована пара вопросов от брата. В процессе чтения он тряс головой, и тряс ей всё сильнее, пока не швырнул газету обратно на стол.

— Блин, — проговорил Майк. — Блин, ох, блин.

Он работал над статьёй об одной брокерской конторе на Уолл-стрит, в которой деньги растворялись в воздухе… а затем появлялись в карманах брокеров. Сосредоточиться на работе никак не получалось. Майк взял газету и принялся раз за разом перечитывать статью о пресс-конференции Джо Стила. Если habeas corpus помашут ручкой…

— Если habeas corpus помашут ручкой, нам всем кранты. Всем и каждому, — заявил он тем же днём за обедом.

Фаршированная капуста на тарелке оставляла желать лучшего. "Гуляш Хаус" располагался за углом от офиса "Пост", там готовили быстро и кормили дёшево. Хорошо ли? Это уже другой разговор. Порой, лучше разговаривать, чем есть.

— У нас ещё есть его труп, — сказал один из репортёров в промежутках между поглощением венского шницеля.

— Не смешно, Кен, — сказал на это Майк.

— Эй, а я думал, смешно, — ответил Кен. — Именно так называется детектив Дороти Сэйерс^[60], изданный пару лет назад, помнишь?

— Эм… — Майк надеялся, что выглядит глуповато, поскольку именно так себя и чувствовал. — Сказать по правде, напрочь забыл. Стелле нравятся всякие детективы в стиле "кто-это-сделал", но я больше по приключениям.

Кен повернулся к парню за стойкой.

— Слышь, Жюль, налей-ка мне "Фальстафа", хорошо?

Жюля, как выяснил Майк, на самом деле звали Дьюла.

— Сд'елайу, — произнёс он с акцентом, как у Белы Лугоши^[61], только острых зубов у него не было, и в летучую мышь он не превращался. По крайней мере, Майк не видел, чтобы он превращался в летучую мышь.

Репортёр принялся хихикать, но продлилось это недолго. В свете главной новости дня, ничего смешного не было.

— Я не шучу, — произнёс Майк. — Богом клянусь, Джо Стил хочет вести себя, как Муссолини или Гитлер. Без habeas corpus он может швырнуть в камеру кого угодно и на сколько угодно, и выбросить ключ.

Кен отхлебнул пива.

— Конечно, может, но станет ли? С чего бы ему так делать? Когда без причины швыряешь человека в тюрьму, все его друзья и родственники отворачиваются от тебя, и ты проигрываешь следующие выборы.

— Ну, и чем же он тогда занимается? — требовательным тоном спросил Майк.

— Как по мне, он просто играется с Верховным судом, — ответил Кен. — Те отбили какие-то его законы, а он говорит им, что за всё приходится платить, даже если вы носите чёрные мантии. В итоге, всё будет как в кино — настанет хэппи-энд.

Это оказалось первое осмысленное для Майка объяснение арестов, помимо упоминаний о том, что Джо Стил является зародышем тирана. Однако он произнёс:

— Готов спорить, для того, чтобы прикурить сигарету, он подожжёт лес.

Кен хмыкнул.

— Да, хорош, ты же знаешь, он трубку курит.

Если бы они находились в отделе новостей, Майк показал бы ему средний палец. Но, находясь в ресторане, пусть даже в таком убогом, как "Гуляш Хаус", он сдержался.

— Тебе следовало бы стать либо адвокатом, либо парикмахером, — сказал он. — Единственное, что у тебя отлично получается, это срезать.

— Хо-хо-хо. Видишь, как сильно я смеюсь? — Кен бросил на стойку пару четвертаков. Жюль-Дьюла попытался было вручить ему цент сдачи, но он отмахнулся. Он пихнул Майка.

— Увидимся в раю.

— Погоди. Я иду.

Майк съел ещё кусок, расплатился с кассиром и сбежал из "Гуляш Хауса".

Когда он вернулся за видавший виды стол, то обнаружил, что статья о Уолл-стрит у него никак не идёт. Стэн Фельдман, невидимый, когда ему не хотелось обратного, дышал ему в затылок, что и являлось главной задачей всех редакторов.

— Прости, Стэн, — искренне произнёс Майк, поскольку гордился тем, что всегда сдавал работу в срок. — Я тут зациклился на всей этой истории с Джо Стилом.

— Ну, тогда, давай, вставай и возвращайся на маршрут. — Когда дело касалось неготовых статей, Фельдман заимствовал теплоту и понимание у гробовщика или надсмотрщика.

— Статья может выйти не такой хорошей, как мне хотелось бы. — Майк развёл руки в стороны в извиняющемся жесте.

— Без хороших статей я как-нибудь проживу, — ответил редактор. — А вообще без статей — нет. Чтоб к пол-пятому она была у меня на столе.

Майк принёс статью к пол-пятому. Вышла она не настолько хорошей, насколько он хотел. Хорошей она была лишь по той причине, что он умел соединять сюжеты воедино. Он мог заниматься этим, пока мозги пережёвывали что-то ещё. "Понадеемся на опыт", — подумал Майк.

Ему хотелось поработать над чем-то важным, чёрт побери, над чем-то, за что его запомнят. Статья о брокерской конторе таковой не являлась. Когда Майк за неё брался, то надеялся, что найдёт что-то толковое, а оказалось, что это очередная история об алчности. Мир повидал уже немало таких историй. Они помогли вызвать Депрессию, и продолжали появляться после неё. Алчность была такой же распространённой движущей силой, как секс — слишком распространённой, чтобы статьи, посвящённые ей, вызвали хоть какой-то интерес.

А вот алчность к власти… Если Кен прав, Джо Стил играл жёстче, чем должен был играть президент. "А если Кен не прав, значит, прав я, — подумал Майк. — А если я прав, значит, проблем у нас больше, чем было до обвала рынков".

Мальчишка-посыльный швырнул на стол Майка конверт.

— Что это? — спросил Майк.

— Не знаю. — Пацан был крепким, но не слишком смышлёным. — Для вас что-то.

— Ладно. Я выясню. — Майк достал из тумбочки нож для вскрытия писем. Нож был слишком большим для того, к чему был предназначен: это был зубчатый германский штык с полей Великой войны, практически, молоденький меч, того типа, о котором герой "На Западном фронте без перемен"^[62] говорил, что их надо прятать подальше, потому что если солдаты Антанты его у тебя найдут, то немедленно шлёпнут.

Нож вонзился в плотную жёлто-коричневую бумагу так же уверенно, как распорол бы живую плоть. Внутри оказались четыре машинописных листа, скреплённые вместе. С ними же шла записка. "Наконец, я нашёл это, неважно где, — было написано в ней. — С учётом того, что нынче творится в Вашингтоне, будет чрезвычайно интересно".

Подписи под запиской не было. Майк вытащил конверт обратно из мусорного ведра. Обратного адреса на нём не было. Однако к нему была приклеена почтовая марка Менандса — небольшого городка неподалёку от Олбани, где проводила игры команда низшей лиги.

Машинописными страницами оказался пропавший отчёт инспектора по поджогам, в котором излагались причины пожара в губернаторском особняке, погубившем Франклина Д. Рузвельта летом 1932 года. Майк мог с высокой степенью вероятности предполагать, кто прислал ему этот отчёт. Однако это были лишь догадки — доказательств у него не было. Именно этого и хотел клерк из пожарной службы Олбани.

Майк с головой погрузился в отчёт. Когда он вынырнул из него, то пыхтел, словно кит. Не удивительно, что отчёт о пожаре исчез! В нём не было ясно указано, что имел место поджог. В нём указывалось, что столь быстрому распространению пожара способствовало множество бутылок со спиртным. Но это также совершенно чётко указывало на то, что пожар и то, с какой скоростью он охватил старинное здание, не являлось случайностью.

Фальшиво насвистывая сквозь зубы, Майк отнёс отчёт в кабинет Стэна. Он уронил его на стол редактора. Стэн говорил по телефону. Он бросил взгляд на отчёт. Затем он взглянул на него внимательнее и замер.

— Эл? — сказал он. — Слушай, давай, я тебе позже перезвоню.

И повесил трубку. Пристально глядя на Майка, он произнёс:

— Где, блин, ты это взял?

— Птичка в почтовый ящик уронила, — ответил Майк.

— Какая-то птичка. Иисусе!

Стэн пробежал глазами по отчёту ещё быстрее, чем Майк. Когда он вновь поднял взгляд, то сказал:

— И что ты намерен с этим делать?

Затем он достал из тумбочки поллитровую бутылку "Олд Кроу", глотнул сам и предложил бурбон Майку. Тот тоже выпил. Ему это было необходимо.

— Хочу опубликовать, — произнёс он, когда вновь смог дышать — он пил чистый бурбон на пустой желудок посреди утра далеко не каждый день. — Народ имеет право знать, как погиб Рузвельт. Если добавить к этому то, что слышал мой брат днём ранее…

Стэн вытянул вперёд руку, словно дорожный полицейский.

— Тебе нельзя писать так, потому что не сможешь доказать взаимосвязь. Твой брат не слышал, чтобы как-там-его, сказал: "Ладно, поджарьте Рузвельта этой же ночью". Он слышал лишь: "Позаботьтесь об этом" — чем бы это ни было. — Он стукнул кулаком по отчёту. — Нет даже уверенности в том, что это был поджог. Возможно, пишет этот парень, но не наверняка.

— Даже вероятность — это уже бомба. — Похоже "Олд Кроу" заставил мозги Майка шевелиться с удвоенной силой. — А если так? Я напишу об отчёте и сделаю так, что эта вероятность останется. Затем я напишу, как Франклин Рузвельт и Джо Стил упёрлись рогами в борьбе за выдвижение, о том, что Рузвельт вырвался вперёд и победил бы, если бы не поджарился до корочки. Я не стану писать о том, что Джо Стил со своими ребятками причастен к пожару, но если захочется, об этом можно будет прочесть между строк.

Стэн изучал его. Затем редактор ещё раз глотнул из бутылки, на этот раз гораздо больше.

— Неважно, насколько аккуратно ты напишешь, как только статья выйдет, ты окажешься по горло в дерьме. И я тоже.

— Я не стану выдвигать никаких обвинений. Если вам покажется иначе, вычистите их, — сказал Майк.

— Пусть так, — сказал Стэн. — У Джо Стила и его парней память, как у слона насчёт тех, кто им гадит. А ты уже в их списке, не забывай.

— И что? — пожал плечами Майк. — Если они смогут запугать нас так, что мы не сможем работать, значит, они уже победили, так?

Стэн задумчиво посмотрел на плоскую бутылку "Олд Кроу", но пить больше не стал.

— Легко храбриться, когда ничего не ставишь на кон, — не имея в виду ничего конкретного, заметил Стэн. Он вновь поглядел на бурбон, затем вздохнул и покачал головой. — Иди и пиши свою сраную статью. Может, я её выпущу, может, запрещу. В данный момент, никаких мыслей на этот счёт у меня нет. Давай, вали отсюда нахрен.

Уходя, Майк заметил, что редактор снял трубку. "Возвращается к разговору с букмекером, или с кем там", — подумал он. Он вставил в "Ундервуд" лист бумаги и принялся печатать. Слова буквально лились из него. Работа оказалась не такой сложной, как статья о брокерах. Если Некто и ниспослал его на Землю, то именно ради этого момента.

После того, как Майк спрятал уголёк там, где его будет непросто найти, он положил статью на стол Стэна. Час спустя главный редактор подошёл к его столу. Он кивнул и показал большой палец.

— Теперь начнётся веселье, — сказал он.

— Вовремя, — ответил Майк.

Он подумал, всерьёз ли он это сказал. Ну, вскоре он это выяснит.