Джо Стил

IX

Некоторые законопроекты, которые проходят через Конгресс, вызывают у людей подозрения ещё до того, как они будут полностью приняты. Иные проходят, как есть, под изначальными названиями, и никто понятия не имеет, о чём они, пока они не начнут действовать. Порой люди не до конца осознают, о чём эти законы на самом деле, и спустя годы после того, как они начинают действовать. Четырнадцатая поправка^[86] к Конституции была одной из таких заложенных бомб.

Другим подобным — опять же, может, в меньшем масштабе, а может, и нет — было предложение Джо Стила под безобидным и даже вызывающим зевоту названием "Законопроект о трудоустройстве на реконструкции инфраструктуры штатов, пострадавших от природных бедствий во время недавнего экономического спада". Оно позволяло федеральному правительству набирать заключённых из местных тюрем, тюрем штатов и федеральных пенитенциарных учреждений, и принуждать их к работам на Среднем западе, в Скалистых горах, строительству дорог, мостов, плотин, каналов и много чего ещё, что кому-то вздумается построить^[87].

Закон прошёл через Палату представителей раньше, чем Майк вообще смог его заметить. И даже в этом случае он не обратил бы на него внимания, если бы не прочёл статью в "Нью-Йорк Таймс". Колумнист, похоже, имел двойственное мнение по поводу этого закона: "Ни у кого нет сомнений в том, что между Оклахомой и Ютой требуется перестроить и восстановить очень многое, — писал он. — Срединную Америку разорили не только бури, породившие "пыльный котел"^[88]. Тем не менее, в то время как вся страна считает южанских каторжан^[89] явлением отвратительным, мы не можем не задаться вопросом о целесообразности создания федеральных каторжан в столь обширном регионе. Не будет ли для всех нас лучше стремиться сократить степень применения подобной формы наказания, а не расширять её?".

Майк отнёс экземпляр "Таймс" редактору.

— Как так вышло, что мы ничего с этим не сделали? — спросил он.

Стэн пробежал колонку глазами.

— Как вышло? Я скажу тебе, как. Потому что до сего момента я об этом ничего не слышал. Иди, пробегись по тексту этого закона и выясни, о чём он. А как выяснишь, о чём он на самом деле, тогда поймём, что с ним делать, и надо ли вообще что-либо делать.

— Лады. — По убеждению Майка, любой повод сходить в общественную библиотеку Нью-Йорка считался оправданным. Каждый раз, поднимаясь по ступенькам между двух больших библиотечных львов, он чувствовал себя умнее. Это чувство не означало, что он действительно становился умнее, но оно ему нравилось.

Он слышал, что в день громадное центральное здание на Пятой авеню посещало около 11000 человек. Библиотечный фонд был крупнейшим в мире, не считая Библиотеки Конгресса. Майк знал, где, полка на полке, обитали отчёты Конгресса. Он пролистывал оглавления последних бюллетеней, пока не нашёл нужный закон.

И действительно, он был написан на канцелярите, диалекте, считавшем себя разновидностью английского, но на самом деле являвшемся неким гораздо более деградировавшим языком. Чтобы разобраться, Майку пришлось уподобиться золотоискателям. Он перерыл тонны грязи, жижи и гравия, но всё же, добыл несколько прекрасных самородков. Блокнот на пружинке заполнялся рядами строк.

Вернув бюллетень обратно на полку, Майк покачал головой. Он заплатил ещё один цент за поездку на метро до офиса "Пост" на Уэст-стрит. Семнадцатиэтажная гора желтого в крапинку кирпича напоминала ему собственное лицо по утрам, когда он собирался побриться.

— Ну? — спросил Стэн, когда Майк вернулся в офис.

— Ну, — произнёс тот. — Тебе известен немецкий лагерь под названием Дахау, куда Гитлер швыряет всех, кто, так уж вышло, ему не по нраву?

— Лично не бывал. Но наслышан о нём, — сказал Стэн. — И что?

— А то, что, если Джо Стил возьмёт этот закон и будет им пользоваться максимально долго, он сможет понастроить по всему Среднему западу столько лагерей, сколько пожелает. Он сможет вытаскивать людей из тюрем и отправлять их на работы. Я не нашёл в законе ничего, что ограничивало бы его в сроках их работы. Возможно, это упоминание там есть — я пролистывал закон довольно бегло. Но, если оно там есть, я его не заметил.

— Насколько ты в этом уверен? — спросил Стэн.

— О, где-то на девяносто пять процентов, — ответил Майк. — Это одна из тех вещей, которая сразу бросится в глаза, как только обретёт силу закона.

— Тогда, ладно. Пиши, и мы опубликуем. Может, Сенат к нам прислушается, а может, мы как хомячки, крутим свои колесики впустую. Но если мы не встанем и не покажем людям, что происходит, они, считай, получат, что заслужили.

Майк колотил по клавишам изо всех сил. Как и брат, печатал он двумя указательными пальцами. И, опять же, как и брат, он был быстр и точен, как и все, кто владел слепым набором. Его заголовок гласил: "ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ И РОДИНА ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ?"

Стэн внёс в него лишь одно изменение — он превратил вопросительный знак в восклицательный. Больше правок в статью он не вносил. К двусмысленной заметке из "Нью-Йорк Таймс" особой привязки не имелось. "Пост" обладала своей репутацией, но двусмысленность среди её качеств не числилась.

— Чего я на самом деле хочу, так это того, чтобы о законе говорили люди, вроде Уилла Роджерса и Уолтера Уинчелла^[90], - говорил Майк. — Если они сумеют заставить народ взбеситься или рассмеяться, закон не пройдёт.

— Надейся, чтобы не прошёл, — ответил на это Стэн. — Никто пока не разорился, делая ставки на уровень интеллекта американского народа…

— Спасибо вам, Г. Л. Менкен^[91], - перебил его Майк.

— … и это в двойной степени верно по отношению к Сенату, — невозмутимо закончил фразу Стэн. — Ну, мы всё ещё в деле. Возможно, вся страна, наконец, возьмётся за ум и в следующем году выпнет Джо Стила.

— Возможно. — Майк изо всех сил постарался говорить так, будто он тоже в это верит. Но у него было дурное предчувствие, что даже всех его усилий окажется недостаточно.

Чарли вымучивал статью о "Дочерях американской революции"^[92], когда на его столе зазвонил телефон. Не без облегчения он потянулся к аппарату. В том, что он сейчас писал, было столько же творчества, сколько в заливке бетоном нового тротуара. В это занятие было вовлечено очень мало мозговых извилин. Подходило любое оправдание, чтобы сделать перерыв.

— Чарли Салливан, — сказал он.

— Скрябин, Белый Дом, — послышался в ухе резкий голос. — Живо сюда.

— Уже бегу, — ответил Чарли.

Скрябин повесил трубку. Даже щелчок прозвучал резко. Чарли задумался, почему подчинился настолько автоматически, но ненадолго. Винс Скрябин никогда не говорил весело, но столь раздраженно, как сейчас, говорил он редко. На Пенсильвания-авеню кому-то отдавили мозоль. Чарли не знал, было ли это как-то связано с Майком, но у него возникло ощущение, что могло. Майк не мог сопротивляться своему желанию пострелять из мелкашки по Белому Дому. Когда-нибудь Белый Дом выстрелит в ответ. Понаблюдав в недавнем времени работу расстрельного взвода, Чарли изо всех сил надеялся, что произойдёт это не в буквальном смысле слова.

— Что-то готовится? — спросили из-за другого стола, когда Чарли схватил федору.

— Что-то в Белом Доме, — ответил он. — Пока не знаю. Выясню, когда туда доберусь.

Охранники на входе его ждали.

— Скрябин сказал, что вы придёте, — сказал один.

Если Молоток и хотел его впечатлить, то справился он на "отлично". Чарли даже увидел клерка, вышедшего и проследовавшего впереди него.

— Идите прямо к нему в кабинет. Он вас ждёт.

Скрябин там и был. У него на столе лежал позавчерашний выпуск "Нью-Йорк Пост". Скрябин ударил маленьким бледным кулачком по статье, озаглавленной "ЗЕМЛЯ СВОБОДНЫХ И РОДИНА ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЕЙ!".

— Что вы на это скажете? — бросил он.

— Что ещё не читал, — логично, по его мнению, ответил Чарли.

— Ну, так, взгляните. И скажите, почему ваш брат искажает всё, что пытается сделать Джо Стил.

Чарли прочёл статью. Как и большинство жителей Вашингтона, на законопроект он не обратил внимания. Равно как и не заметил статью в "Нью-Йорк Таймс", о которой упоминал Майк. Закончив, он поднял взгляд и спросил Скрябина:

— Хорошо, и какова ваша версия?

— Она проста. — Скрябин развёл руки в стороны. Хоть кожа на них и была бледной, с тыльной стороны, руки были покрыты чёрными курчавыми волосами. А на лице у него уже наметилась вечерняя щетина, хотя на часах была ещё половина одиннадцатого. — У нас по тюрьмам всей страны за решёткой сидят тысячи и тысячи молодых крепких мужчин. И женщин тоже. И чем они заняты? Сидят и едят себе в голову^[93]. С этим законом мы можем применить их труд на общественно значимых объектах. А ваш брат повернул всё так, будто мы пытаемся превратить их в кучу галерных рабов, или вроде того. — Его взгляд утверждал, что, отчасти — по большей части — в этом была вина Чарли.

— Эй, во-первых, я не сторож своему брату, — сказал Чарли.

— А кто-то должен быть, — сказал Скрябин.

— А, во-вторых, как по мне, в его словах есть здравый смысл, — продолжил Чарли. Помощник Джо Стила поливал его из глаз лучами смерти и разрушения. Но Чарли всё же гнул своё: — Допустим, вы спёрли пару бейсбольных перчаток и следующие шестьдесят дней проведёте в окружной тюрьме. Если Майк прав, вот это позволит послать вас хрен знает куда работать в поте лица до тех пор, пока это кому-то будет нужно.

— Да, если, — презрительно бросил Скрябин. — Но положение о соразмерности включено в закон вне зависимости от того, потрудился ли ваш брат его заметить или нет.

— Хорошо. Достаньте экземпляр и дайте его мне, — сказал Чарли.

Винс Скрябин одарил его очередным убийственным взглядом. Затем Молоток открыл тумбочку, достал из неё экземпляр — он был практически такой же толстый, как и остренькое бандитское чтиво, какое можно купить в любом газетном ларьке — и пролистал его. Спустя пару минут, он торжествующе крякнул, и указал на параграф в середине страницы.

— Вот.

Чарли прочёл. Канцелярит был ядрёным даже по вашингтонским стандартам. Однако там было указано, ну, или Чарли решил, что указано, что никто не может быть привлечён к работам на федеральных объектах сверх условий первоначального приговора, при условии, что человек не нарушил внутренний распорядок места заключения, в котором он находился.

— А с этим что? — спросил Чарли, указывая.

— А что с этим? — вопросом на вопрос ответил Скрябин. — Если продолжаете нарушать правила, вы заслуживаете дополнительного наказания. Будьте благоразумны, Салливан. Это муха. А ваш дурак-братец решил раздуть из неё слона. Но это всего лишь муха^[94].

Майк был задирой. Чарли это знал. При этом, дураком он не был. Если он видел где-то вероятность, эта вероятность там имелась. Обернётся ли она реальностью, уже другой вопрос. Пытаясь сменить тему, Чарли спросил:

— От меня-то вы чего хотите?

— Уместен будет материал, указывающий на положительные стороны данного законопроекта, — сказал Скрябин. — Те места действительно нуждаются в восстановлении. Как в этом вообще можно сомневаться? Это способ решить всё с минимальными затратами. Это даже сможет перевоспитать преступников. По крайней мере, удержит их от новых неприятностей. Я спрашиваю вас: где в этом зло?

— Раз, вы всё так поворачиваете… — медленно произнёс Чарли.

— Именно так я и поворачиваю. Как и законопроект, — ответил на это Скрябин. — Это способен заметить любой, кто не относится к нам с пристрастием.

— Почему именно я должен этим заняться? — спросил Чарли.

Подобная статья, вышедшая из-под его пера, лишь создаст между ним и Майком большую напряжённость. Мало её между ними?

Однако Винс Скрябин произнёс:

— Отчасти, чтобы показать всему миру, что хоть кто-то в клане Салливанов может быть благоразумным человеком и не видеть несуществующих вещей, словно какой-нибудь забулдыга с белой горячкой.

Майк не видел того, что не существует вовсе. Чарли знал его слишком хорошо, чтобы поверить этому хоть на минуту. Он мог видеть то, что, может быть, существует. Любой бы мог; воображение — это часть человеческого естества. То, что Чарли видел ясно и прямо сейчас, это дверь, захлопывающаяся перед ним и разбивающая ему нос, если он отправит подручного Джо Стила пойти далеко и надолго. Если он не станет там и тут делать администрации одолжений, то не должен ждать, что получит их в ответ. Как и любое другое место человеческого обитания, Вашингтон жил по такому бартеру.

Чарли вздохнул. Он потянул время, закуривая сигарету (трубка Джо Стила подошла бы лучше). Выпустил дым. Выдержав максимально возможную паузу, он пробормотал:

— Я займусь этим.

Он журналист, а не герой.

Будь Винс Скрябин настоящим политиком, он облизывал бы Чарли до тех пор, пока тот не почувствовал бы себя расположенным, ну или типа того, к тому, что он видел себя вынужденным сделать. Однако Молоток был помощником. Ему не было нужды беспокоиться об избрании. Он был колючим, а не скользким. Он соизволил кивнуть Чарли.

— Ладно. Хорошо. — Он бросил ему "Пост". — Заберите это с собой. Если газета останется здесь, воспользуюсь ей в уборной.

— Рад видеть, что вы столь же обаятельны, как и прежде, — сказал Чарли, и ощутил небольшое удовлетворение о того, что оставил что оставил последнее слово за собой.

Он написал статью. Там, где Майк мазал законопроект чёрным, Чарли выбрал пастельные тона. Он писал о разрухе, вызванной "пыльным котлом", писал о запустении в тех штатах, где законопроект будет действовать, о том, как всем им требовались рабочие руки. Он говорил о том, как преступники своим трудом будут искупать долг перед обществом. Он насыпал столько сахара, что будь он диабетиком, ему потребовался бы укол инсулина.

Чарли гадал, не намазал ли слишком жирно, не решат ли в Белом Доме, что он поёт им осанны слишком громко. Ещё он задумался, действительно ли всё это сделал он. Человека можно одинаково оскорбить, как назвав его милашкой, так и обозвав сукиным сыном.

Однако его статья была перепечатана в газетах от Бангора до Сан-Диего. Через несколько дней после этого ему позвонили из Белого Дома прямо домой. На этот раз это оказался не Скрябин. Это был Стас Микоян.

— Отличная работа, Чарли! — сказал армянин. — Количество телеграмм и писем в Сенат относительно законопроекта равняется четырём в поддержку к одному против.

— Неужели? — произнёс Чарли. — Откуда вы знаете?

Микоян рассмеялся.

— Есть способы. Уж вы поверьте.

Он не рассказал, что это за способы. Неужели Джо Стилу докладывали из кабинета каждого сенатора? Неужели у президента есть шпионы в почтовом отделении Капитолия? Неужели в офисе "Вестерн Юнион"^[95] кто-то учитывает каждую телеграмму, что проходит через них? Чарли с трудом мог в подобное поверить, но ему было и сложно не поверить Микояну. Винс Скрябин, без сомнений, соврал бы, не меняясь в лице. Микоян же был более расположен к искренности.

Это значит… что? Допустим, вы из того меньшинства, которому не нравится законопроект Джо Стила. Станет ли коп или агент министерства юстиции стучаться в вашу дверь или хватать прямо на улице? Чарли покачал головой. Это Америка, а не какая-то жалкая страна за далёким морем. Тут подобное невозможно.

— Короче, — мягко и добродушно продолжил Микоян. — Джо Стил доволен тем, что вы сделали. Он просил передать вам благодарность, что я и делаю. Увидимся.

— Что это такое было? — спросила Эсфирь, когда Чарли повесил трубку.

— Это было из Белого Дома, Микоян. — Если в голосе Чарли слышалось изумление, что ж, так оно и было. — Джо Стилу понравилась моя статья.

— Это хорошо или плохо?

— Хрен знает. — Чарли отправился на кухню и налил себе кое-чего крепкого.

Спустя неделю, законопроект по восстановлению Среднего запада прошёл Сенат. Джо Стил своей подписью дал ему силу закона. Чарли оказался среди журналистов, которых он пригласил на церемонию подписания. Пока Джо Стил ставил свою размашистую подпись, по правую руку от него стоял Дж. Эдгар Гувер. Гувер выглядел даже более обрадованным этим законом, чем его босс. Вид счастливого Гувера заставил Чарли усомниться в том, правильно ли он поступил.

Роялисты не покинули Францию ни после Великой французской революции, ни во времена Наполеона, ни даже после Третьей революции^[96]. Роялисты до сих пор существовали во Франции, убеждённые, что династия Бурбонов должна править страной из Версаля. Народ говорил о роялистах, что те ничему не научились и ничего не поняли.

В Америке роялистов не было — ну, за исключением тех, кто поклонялся кинозвёздам и бейсболистам, сделавшим хоум-ран. Однако никто, даже эти поклонники, не желал видеть кинозвезду на посту президента. Это не означало, что в США не было тех, кто ничему не научился и ничего не понял. По эту сторону Атлантики таких людей называли республиканцами.

Едва на горизонте забрезжили выборы 1936 года, Республиканская партия, видимо, решила притвориться, будто первого срока Джо Стила никогда не существовало. "Слонов", вероятно, следовало назвать страусами, настолько уверенно они прятали головы в песок. Когда в марте Гитлер ввёл войска рейхсвера в Рейнскую область, никто из лидирующих кандидатов Республиканской партии не сказал об этом ни слова. В конце-то концов, всё это происходило на далёкой планете под названием Европа.

Джо Стил высказался. Чарли это отметил. В отличие от большинства политиканов-республиканцев, Джо Стил не происходил из семьи потомственных американцев. Сюда приехали его родители. Старый свет, по-прежнему, кое-что значил для него, равно как и для миллионов его соотечественников.

— Этими действиями Адольф Гитлер расторг Локарнские договорённости^[97], - заявил он в радиообращении. — Никто не принуждал Германию их заключать. Она сделала это по доброй воле. Германские и французские солдаты смотрят друг на друга, стоя по берегам Рейна с винтовками в руках. Если бы Франция сделала свой ход, она бы опрокинула Гитлера. Соединённые Штаты поддержали бы её всеми мерами, за исключением военных. Боюсь, теперь уже слишком поздно.

Фюрер, находясь по другую сторону Атлантики, показывал президенту фигу. Насколько Чарли было известно, процессом наслаждались оба. Они могли обзываться друг на друга, сколько душе угодно. Достать никто никого не мог.

— Джо Стил ничего не понимает в народной воле и национальном самоопределении, — ревел Гитлер. — Ещё никто не говорил ему, что он не имеет права укреплять свои границы.

— Добрым соседям не нужны укрепления, — возражал Джо Стил. — Наша граница с Канадой тянется на три тысячи миль без единого укрепления с обеих сторон. Для мира доверие значит больше, нежели бетон и пушки.

Всё это пролетало мимо ушей республиканцев. Они хотели перевернуть календарь обратно в 1931 год (строго говоря, они хотели вернуть его в 1928 год, во времена процветания, но никто, кажется, не знал, как это сделать). В одной из своих статей о состоянии Республиканской партии, Чарли процитировал мистера Дули^[98], остряка рубежа веков: "Риспубликанцы дали пендаля, ик! А щаз, когда вы проиграли, мы на вас дажж плевать не будем. Пррсто падайдите и палучите пендаля ишшо сильней, ик!".

Насчёт этих строк ему позвонил хихикающий Стас Микоян. Также он получил своего рода ответ от Уэстбрука Пеглера. Колумнист "Чикаго Трибьюн" поддержал Джо Стила в его борьбе с Гувером в 1932 году, но вскоре скис. Ему не нравилось ничего из того, что делал президент. Он швырнул в лицо Чарли, а заодно и Джо Стилу, другую цитату мистера Дули: "Человек, шо желаит за год выучить омара летать, содицца в дурку, бо шызоид, но человек, кто ришыл, шо выборрами можно сдел-блгл-лать ангилов из людёв, зовёцца "рыформатыр" и гуляит на свободе".

Прочитав статью Пеглера, Чарли непроизвольно рассмеялся, несмотря на то, что адресована она была ему. Эсфирь тоже посмеялась, когда он показал статью ей.

— Он тебя уел, Чарли, — сказала она, чего Чарли никак не мог отрицать. Затем она добавила: — Спорим, Джо Стил сочтёт её забавной.

— Неа. — Чарли покачал головой. — Микоян мог бы. Но Джо Стил и Скрябин вообще никогда не смеются.

Он отправился в Кливленд, посмотреть, кого республиканцы изберут участником гонки за президентское кресло. Герберт Гувер жаждал крови Джо Стила. Но неважно, насколько чёрной была метка у республиканцев, её было недостаточно. В первом голосовании выдвинули губернатора Канзаса Альфреда Лэндона. В напарники делегаты выдвинули ему чикагского газетного издателя Фрэнка Нокса (он издавал "Дэйли ньюз", а не "Трибьюн").

Лэндону было крепко за сорок лет. Выглядел он лучше Джо Стила; он мог быть проповедником или школьным учителем. Он желал всем добра. Чарли это видел. Гувер тоже желал всем добра. И к чему его это привело? С его именем ассоциировались трущобы и вчистую проигранные выборы.

— Я — человек от народа, — говорил он в приветственной речи. — Кто-то должен его защищать, поскольку Джо Стил обратился против него. Когда я был мальчиком, движение популистов^[99] родилось в Канзасе. Если желаете, можете считать меня популистом.

Чарли эта речь понравилась. Цитата из Аброза Бирса^[100] вероятно, могла оказаться забавнее цитаты из мистера Дули. Уже покойный, но далеко не забытый Бирс определял популиста, как "ископаемого патриота раннего сельскохозяйственного периода, найденного в красном стеатите^[101], что является базовой породой в Канзасе; характеризуется необычайно крупными ушами, которые, по утверждениям некоторых натуралистов, дают ему возможность летать, хотя профессора Морс и Уитни в своих исследованиях независимо друг от друга пришли к гениальному выводу, что, если бы он обладал этой способностью, то переместился бы куда-нибудь в другое место. В красочном описании того периода, фрагменты которого дошли и до наших времён, он упоминается как "Канзасская напасть".

Он всего лишь хотел повеселиться, использовав цитату из "Словаря дьявола". Однако порой, выражение прилипает. Порой, люди делают его прилипчивым, если считают, что это пойдёт им во благо. После того, как демократы объединились, чтобы снова выдвинуть Джо Стила и Джона Нэнса Гарнера, они тоже начали называть Альфа Лэндона "Канзасской напастью". Каждая политическая рекламка, вплоть до проездных билетов, использовала эту фразу.

— Коли я — "Канзасская напасть", тогда Джо Стил — напасть для всей страны, — заявил Лэндон. Он с гордостью носил на лацкане канзасский подсолнух. Но энтузиазма он вызывал не больше, чем овсянка на обезжиренном молоке. Его кампания подпрыгивала и чихала, но подняться и полететь она так и не смогла.

"Литературный дайджест" организовал опрос. Там предположили, что Лэндон возьмёт в два раза больше голосов выборщиков, чем Джо Стил. Чарли поинтересовался у Стаса Микояна, что тот об этом думает.

— Мы не за книжки голосуем, — ответил хитрый армянин^[102].

В день выборов люди заполнили избирательные участки. Едва участки начали закрываться, как стало очевидно, что "Литературный дайджест" не дотянулся до реальных результатов и трёхметровой палкой. В своё время Джо Стил обрушился на Герберта Гувера подобно оползню. В тот раз так говорили все. Из-за этого сочинителям заголовков пришлось придумывать новое слово, чтобы описать то, что он сделал с Альфом Лэндоном. Слово "лавина" оказалось одним из наиболее используемых.

Именно лавиной это и было. Джо Стил победил в сорока шести из сорока восьми штатов. "Куда Мэн, туда и Вермонт"^[103] — пошутил один газетчик. Джо Стил получил более шестидесяти процентов во всенародном голосовании. Сидя у него на хвосте, демократы получили ещё больше сенаторов и депутатов, чем у них было раньше.

На Рождество Чарли и Эсфирь отправились в Нью-Йорк навестить семью и друзей. Ханука закончилась шестнадцатого числа, но мать Эсфири приготовила им латкес^[104]. Чарли обожал латкес. Единственной проблемой было…

— Божечки, кажется, я проглотил шар для боулинга, — произнёс он, когда они выкатились из квартиры Иштвана и Магды Полгар.

— Шар для боулинга, приправленный луком, — сказала Эсфирь.

Чарли рыгнул.

— И это тоже, ага.

У Полгаров он мог не беспокоиться ни о чём, кроме переедания и изжоги. Когда они с Эсфирью отправились на обед с Майком и Стеллой, всё оказалось сложнее.

— Ну, что, твой дружок заполучил ещё четыре года — сказал Майк, едва они успели рассесться в стейк-хаусе. — Похоже, вы способны почти всегда одурачить большинство населения.

— Майк, на этот счёт я скажу тебе две вещи, — ответил Чарли. — Первое: Джо Стил мне не дружок. Просто, я работаю в Вашингтоне, поэтому много пишу о политике.

— Ты присосался к этим калифорнийским бандитам, вот, чем ты занят, — сказал Майк.

Чарли вскинул руки, сдерживая гнев.

— Второе: мы приехали сюда, чтобы повидаться с людьми, которые нам важны…

— Которых мы любим, — вставила Эсфирь.

— Которых мы любим. — Чарли кивнул. — Верно. Мы ехали сюда не для того, чтобы пререкаться о политике. Это совсем не весело. Ладно?

Майк хмурился. Чарли гадал, не пропустил ли он пару-тройку рюмок перед тем как пойти сюда. Стелла коснулась руки Майка. Тот начал было её стряхивать, но передумал. С чем-то похожим на серьёзное усилие, Майк кивнул.

— Ладно, Чарли. Поступим по-твоему. Ради старых добрых времён.

— Ради старых добрых времён, — радостно согласился Чарли. Он не желал ссориться с братом, особенно на публике. Он приехал в Нью-Йорк хорошо провести время, а не скандалить.

Он взял стейк на косточке. Эсфирь выбрала нью-йоркский стрип. Они отрезали по кусочку и передали друг другу. Майк и Стелла поступили точно так же с выбранным им филе и выбранной ею телячьей отбивной. У брака есть свои преимущества. Когда идёшь есть вместе, можешь за раз попробовать два разных блюда.

Однако, не считая еды, обед не задался. Чарли разок вздохнул, когда после прощаний, рукопожатий и объятий, они вернулись в отель.

— Несмотря на то, что мы о нём не упоминали, слон по-прежнему оставался в комнате, — сказал он.

— Все слоны лежат на спинах, задрав ноги кверху, — сказал Эсфирь.

Он скорчил ей мину.

— Ты поняла, о чём я. Он решил, я продался. Может, он не сказал об этом вслух, но он так считает. А ещё мне кажется, его бесит Джо Стил, ему не нравится ничего, что делает этот человек. А он сделал кое-что хорошее, чёрт подери.

— Может, кое-что, — задумчиво произнесла Эсфирь. — Но за всё нужно платить. И теперь у нас есть ещё четыре года, чтобы выяснить, насколько высокой окажется цена.

В народе говорят, что март врывается, словно лев. Если март врывается, словно лев, тогда 20 января, врывается, как… что? Наверное, как Tyrannosaurus rex. Двадцатая поправка передвинула день инаугурации на шесть недель назад, но погоду она передвинуть не могла.

Строго говоря, погода была самой мерзкой, какая только могла быть в Вашингтоне. Почти четверть миллиона человек прибыла в столицу государства, чтобы посмотреть, как Джо Стил приносит присягу на своём посту во второй раз, и почти обо всех них Чарли мог сказать, что они пожалели, что не остались дома. Несколько тысяч скопились на Юнион-Стейшн и дальше никуда не пошли. Возможно, это были самые везучие, либо самые смышлёные.

Было холодно. Было сыро. Было мерзко. Дождь начался ещё до рассвета и не прекращался весь день. Утром дождевые капли начали замерзать и превращаться в мокрый снег. К полудню градусник поднялся выше нуля — на целый градус выше нуля. Дрожа в пальто и под зонтом, Чарли желал поскорее оказаться дома в постели. Как можно скорее.

Джо Стил явился на церемонию так, словно на улице было двадцать три градуса, и на небе ни облачка. Джо Стил, насколько мог судить Чарли, всегда, несмотря ни на что, шёл вперёд с чётким планом действий. Если на его пути становились люди, он шёл сквозь них, или поверх через них. Если на его пути становилась погода, он её игнорировал.

Всё это означало, что Чарльз Эванс Хьюз также должен был явиться на церемонию. Председателю Верховного суда было за семьдесят. Глядя на капли воды, стекающие с его носа и бороды, Чарли надеялся, что этот бедный старик не сляжет с пневмонией и не помрёт. Разве, не случалось нечто подобное с кем-то из прежних президентов? С Уильямом Генри Гаррисоном^[105]? Ему казалось, что да, но без проверки он не мог быть в этом уверен. С другой стороны, мог ли Джо Стил надеяться, что Хьюз помрёт от пневмонии, дабы он мог подобрать более сговорчивую замену? Чарли решил про себя, что такая мысль скорее пришла бы в голову Майку.

Президент принял присягу примерно в двадцать минут двенадцатого. Дождь полил ещё сильнее, чем прежде. Агент Секретной службы держал зонт над головой Джо Стила. Ещё один держал зонт над микрофоном. Чарли наблюдал за всем этим с некоторым опасением. А по такой погоде микрофон тебя не закоротит?

Президента это не волновало. А если и волновало, Джо Стил этого не показывал. Не показывать свои тревоги было одной из его сильных сторон. Неподалёку от Чарли стояли Лазар Каган и Стас Микоян и выглядели они жалко. Даже Скрябин, возможно, хотел оказаться где-то в другом месте, хотя его лицо оставалось почти таким же непроницаемым, как и у босса.

— Мы завершили первый Четырёхлетний План. Мы продолжим с новым Четырёхлетним Планом. — Джо Стил сделал свою программу такой же неумолимой, как и он сам. — Первый план заложил фундамент движению вперёд по восстановлению нашей страны. Теперь на этом фундаменте мы будем строить. Могущественные люди, которые обрели своё могущество путём уловок и хитрости пытались меня остановить, но они проиграли. Люди видят их ложь. Мы пойдём вперёд, и там нас ждут лучшие дни.

Он замолчал в ожидании аплодисментов. Он их получил, но они вышли прохладными и приглушёнными. Все вокруг слишком промокли, чтобы демонстрировать энтузиазм, а постоянный дождь топил звук хлопков.

— Я буду работать без отдыха, чтобы обеспечить безопасность нашей великой страны, как внутри неё, так и за рубежом, — сказал президент. — Никаким вредителям не будет позволено встать на пути прогресса, либо саботировать его. Никакому иноземному врагу не будет позволено бросить нам вызов. Мы бросаем вызов и "красным" и фашистам. Ни одна из этих зараз не достигнет наших берегов!

Очередная пауза для аплодисментов. Снова сырые хлопки. Чарли решил, что инаугурационная речь будет хорошо читаться, но никто, возможно, за исключением Джипси Роуз Ли^[106], не сумеет возбудить эту толпу, а сама Джипси Роуз Ли, скорее всего, замёрзнет насмерть, если явится сюда в том, что она обычно носит.

Джо Стил шёл дальше. Он обещал рабочие места. Он обещал еду. Он обещал плотины, шоссе и каналы. Он обещал боевые корабли на море, боевые самолёты в небе и танки на земле. Микрофон не ударил его током. Чарли не знал почему, но этого не случилось.

Закончив речь, Джо Стил остался на трибуне на открытом воздухе, наблюдая, как мимо проходят солдаты, танки и парадные оркестры. В этот раз никто не держал зонт над его головой. На нём была лишь знакомая твидовая кепка. Согласно программке, в небе должны появиться бомбардировщики, но эту часть пришлось отменить. Никто бы не увидел самолёты сквозь тёмный толстый слой облаков.

Когда он возвращался в Белый Дом, то ехал от Национальной Аллеи в той же машине с открытым верхом. Чарли тоже находился в открытой машине, в восьми или десяти автомобилях позади президентского. Люди, выстроившиеся вдоль улицы, махали ему и другим дрожащим промокшим журналистам, сочтя их какими-то важными чиновниками. Пара человек махала им в ответ. У Чарли сил на это не было.

Агенты Секретной службы торопили репортёров заходить в Белый Дом. Проходя мимо президентской машины, Чарли заметил, что на полу пассажирского отделения набралось с пару сантиметров воды. Видимо, часть всего этого досталась и тому, кто там ехал.

Цветные повара и слуги раздали горячий кофе, чай и закуски. Негр-бармен в смокинге ожидал заказов посерьёзнее. Если он не разбогател от чаевых, что оставляли ему благодарные джентльмены от прессы, значит, они были ещё большими нищебродами, чем о них думали.

— Буду жить, — произнёс Чарли, покончив с чашкой кофе и рюмкой бурбона.

— Я должен выбраться из этих промокших шмоток и залезть в сухой мартини, — бессовестно процитировал кинореплику другой журналист.

Чарли размышлял над ещё одной порцией бурбона — в качестве антифриза, разумеется — когда к нему подошёл Лазар Каган. Коренастый еврей надел сухой пиджак, но рубашка под ним всё ещё липла к телу.

— Президент хотел бы поговорить с вами пару минут, — сказал он.

— Правда? — Чарли гадал, в насколько крупные неприятности влип. Джо Стил был не самым общительным президентом, из тех, что возглавляли страну. Он редко говорил ради просто разговора.

Каган провёл Чарли из комнаты для прессы в кабинет президента, овальное помещение над Голубой комнатой. Джо Стил сидел за массивным столом, сделанным из калифорнийского красного дерева с гранитной столешницей. Президент энергично пыхтел трубкой. Пока мимо шли солдаты и музыканты, ему приходилось обходиться без неё. На улице никто не смог бы её прикурить.

— Здравствуйте, Салливан, — сказал Джо Стил, голос у него был дружелюбный, а глаза, как всегда, полуприкрыты.

— Господин президент, — осторожно произнёс Чарли. Он решил добавить: — Удачи вам на новом сроке, сэр.

— Благодарю. Вообще, я благодарю вас дважды. Вы немного поспособствовали с "Канзасской напастью".

— Вообще-то, это не моё. Я просто взял цитату и использовал.

"Лучше сам ему всё расскажу", — подумал Чарли.

— О, да. — Джо Стил кивнул. Пусть и в расслабленном состоянии и куря, но он излучал угрозу, как даже притушенный огонь излучает жар. — Но вы её взяли, и она прилипла к Лэндону, словно репей. Один из самых лёгких способов одолеть человека — это заставить его выглядеть нелепо.

— Да, сэр. — Как и любой другой репортёр, Чарли об этом знал. Но репортёры не делали так, чтобы это звучало, как диагноз, как поступил Джо Стил.

Президент подался вперёд в сторону Чарли.

— Да, я должен вам благодарность, в некоторой степени. Впрочем, вашего брата я не благодарю. — На мгновение огонь оказался не притушен, и опасность вырвалась наружу.

Сглотнув, Чарли сказал:

— Господин президент, я не знаю, что могу с этим поделать.

— Не знаете? Очень плохо.

Джо Стил сделал лёгкое едва заметное движение левой ладонью. Чарли покинул кабинет. Ну или, если хотите начистоту, Чарли позорно бежал.