Джо Стил

XXIII

— И, раз! И, раз! Раз! Раз!

Майк наблюдал за парадом роты южнояпонских солдат. Одеты они были, в основном, в американскую форму, хотя форменные кепи с коротким козырьком у них были в стиле императорской Японии. В большинстве своём они были выжившими из армии Хирохито. С работой в Южной Японии было тяжело, особенно для ветеранов. Американские власти не рекомендовали работодателям нанимать их. Так, что Конституционная гвардия — никто не желал называть её армией — не испытывала недостатка в новобранцах.

Однако же они не были хорошими новобранцами. Они знали, что делать; не было похоже, что они не знакомы с основами. Было ли им какое-то дело до их выполнения? Это уже другая история.

Майк повернулся к Дику Сиракаве. Дик был переводчиком, калифорнийским япошкой, после Перл-Харбора попавшим в трудовой лагерь, а спустя какое-то время и в штрафную бригаду. Его подразделение, полностью состоявшее из япошек, воевало в Европе. Власти, вероятно, решили, что обычные американские солдаты на тихоокеанском фронте их сначала пристрелят, а потом будут задавать вопросы. В этом конкретном случае, Майк признал за властями правоту.

Как и он сам, Дик после окончания войны остался в армии, без буквы "Р" под капральскими нашивками. Поскольку он знал язык, власти решили, что после прекращения стрельбы, он больше всего будет полезен в Японии. Майк был рад тому, что он рядом. Его собственных крошечных знаний японского, пусть они и помогали, было явно не достаточно, чтобы управлять этим стадом клоунов.

— Спроси, что их гложет, — попросил он Сиракаву. — Они должны стать лучшими солдатами, чем сейчас.

Дик поболтал по-японски с тремя или четырьмя парнями, в головах у которых, похоже, имелось достаточно извилин, чтобы пошевелить ими. Какое-то время они перекидывались словами. Майк выяснил, что японское выражение вежливости заключалось, в том числе и в том, что они говорили то, что, по их мнению, вам хотелось услышать, а не то, что, на самом деле, у них на уме. Чтобы чего-то добиться, приходилось продираться через такие вещи. Когда Сиракава, наконец, вернулся, его лицо имело растерянный вид.

— Ну, чего там? — спросил Майк.

— Что ж, я выяснил, как так вышло, что они не воспринимают нас всерьёз, — произнёс японо-американец. — Выяснил, но не уверен, что верю этому.

— Выкладывай. — Майк уже и сам поимел приключения с пониманием непостижимого.

— Знаешь, в чём проблема? — сказал Дик. — Проблема в том, что мы, пиздец, какие милые. Вот, не гоню, сержант. Так они мне и сказали. Их собственные унтеры лупили и пинали их, стоило им только накосячить. Мы ничем подобным не занимаемся, вот для них это и выглядит, будто нам на всё похер. По их мнению, мы лишь изображаем активность. Вот и они считают, что им следует заниматься тем же самым.

— Ебать-колотить. — Майк закурил сигарету.

Он представлял много проблем, но такой среди них не было.

— Знаешь, на кого они похожи? Они похожи на бабищу, которая счастлива от того, что её мужик её колотит, ведь так он показывает, что любит её. Он заботится о ней, когда лупит.

Сиракава кивнул.

— Примерно, так и есть. И, что нам делать? Наши медноголовые отправят нас под трибунал — да бля, нас просто распнут, если мы станем обращаться с ними так, как с ними обращались их собственные сержанты.

— Поговорю об этом с капитаном Армстронгом, послушаем, что он думает, — сказал Майк. — Пока же, скажи им, что не в наших традициях выбивать говно из тех, кто этого не заслужил. Скажи, что, беря пленных, мы не становимся мягче. Напомни им, что это мы победили в войне, блин, а не они, так, что наши методы тоже работают.

— Попытаюсь.

Сиракава произнёс речь перед ротой японцев. Майк разобрал, наверное, одно слово из десяти; сам он с таким делом никогда не справился бы. Конституционные гвардейцы слушали внимательно. Они поклонились капралу, а затем, ещё ниже — Майку. После этого ходить строем они начали лучше, но ненамного.

Когда Майк доложил Кэлвину Армстронгу, молодой офицер кивнул.

— До меня доходили похожие доклады, — хмурясь, произнёс он. — Что с ними делать, я не знаю. Если мы начнём обращаться с япошками так же, как с ними обращались в старой армии, разве мы не станем такими же плохими, как они?

— Если мы не начнём обращаться с ними подобным образом, будет ли новая армия…

— Конституционная гвардия.

— Конституционная гвардия. Верно. Виноват. Будет ли эта сраная Конституционная гвардия стоить той бумаги, на которой она написана? Задача в том, чтобы быть с ними милыми, или сделать так, чтобы они были способны воевать?

— Я не могу приказать вам их вздрючить. Моё собственное командование обрушится на меня, чисто тонна кирпичей, — невесело произнёс Армстронг.

— Так точно, сэр. Я понимаю, — сказал Майк. — Но, я вам вот, что скажу.

— Что же?

— Те жалкие ублюдки в северояпонской армии никогда не переживают о том, что русские говорят, что им делать слишком, блядь, мягко.

Армстронг рассмеялся так, что Майку показалось, будто он услышал самый веселый смех в своей жизни.

— Чёрт, это точно, — сказал он. — В Красной Армии царят отношения в стиле "человек человеку — волк", точно так же, как и среди япошек.

— Возможно, даже хуже, — произнёс Майк. — За плечами их офицеров постоянно маячат козлы из НКВД.

— Ага. — Армстронг кивнул. — Разве не было бы веселее, если бы за нашими парнями присматривали гбровцы?

— Никогда об этом не задумывался, сэр, — ответил на это Майк.

Ему нравился Кэлвин Армстронг. Он уважал его. Но он не доверял ему настолько, чтобы говорить нехорошие вещи о ГБР там, где его мог бы услышать молодой офицер. Ему не хотелось снова очутиться в трудовом лагере, если Армстронг на него доложит. Нет, гбровцы не внедряли в подразделения армии США своих офицеров по политработе, по крайней мере, пока. Это не означало, что у них не было влияния на армию. О, нет. Совсем не означало.

Эсфири позвонили из начальной школы, куда ходили Сара и Пэт. Ей пришлось отпроситься и привезти Пэта домой. Тот во время обеденного перерыва ввязался в неприятности на игровой площадке. Эсфирь рассказала всё Чарли по телефону, но ему хотелось услышать версию самого преступника. Не каждый детсадовец мог провернуть подобный трюк.

— Что случилось, малой? — спросил Чарли, когда вернулся из Белого Дома.

— Ничего особенного. — Его сын, казалось, совсем не расстроился, что ввязался в бучу.

— Ничего? Я слыхал, ты подрался.

— Ага, тип' того. — Пэт пожал плечами. Нет, он совсем не расстроился.

— И как?

Снова движение плечами.

— Я был в этой рубашке… — Это была багровая хлопчатая рубашка, самое то для вашингтонской весны. — И Мелвин спросил: "Являетесь ли вы сейчас, или являлись когда-нибудь "красным"?

— И?

— И я сунул ему прям в сопелку, — не без гордости произнёс Пэт. — Все знают, что "красный" — это обзывательство. Но у него кровь пошла из носа и он начал орать. Наверное, поэтому меня и отправили домой.

— "Все знают, что "красный" — это обзывательство", — эхом повторила Эсфирь.

— Ну, да, когда пяти- и шестилетки обзываются такими словами, значит, дело зашло довольно далеко, — Чарли вновь обратился к Пэту: — С этого дня никогда никого не бей, пока тебя не ударят первыми, лады?

— Лады, — без особого энтузиазма ответил Пэт.

— Обещаешь?

— Обещаю, — всё ещё неохотно проговорил Пэт. Однако Чарли с Эсфирью внушили ему, что обещание — это важно, и раз дал его, значит, надо держать. Если повезет, оно удержит Пэта от превращения в грозу школьного двора — либо от того, что его предок попадёт в неприятности из-за его залёта.

Вскоре после обеда зазвонил телефон. Решив, что это из Белого Дома, Чарли снял трубку.

— Алло?

— Мистер Салливан? — произнёс женский голос. Когда Чарли признал, что это он, женщина продолжила: — Я мисс Ханниган, директор школы, где учатся ваши дети. Я звоню по поводу той неприятности, что случилась сегодня днём.

— О, конечно, — сказал Чарли. — Мы с Пэтом как следует поговорили. Не думаю, что с ним и впредь возникнут подобные проблемы.

— Рада слышать. — Голос мисс Ханниган был не просто радостным. Он был полон облегчения. — Я хотела убедиться, что вы не злитесь на мисс Тарлтон за то, что она привела Патрика в мой кабинет, а также напомнить вам, что, разумеется, — она сделала ударение на этом слове, — Мелвин Вангилдер не имел ни малейшего понятия о том, где вы работаете, иначе он никогда бы не сказал вашему сыну того, что сказал.

— Ага. Если бы вы не позвонили, я бы об этом даже не подумал, — сказал Чарли. В голосе мисс Ханниган послышалось ещё больше облегчения.

Он, как можно скорее, распрощался с ней и повесил трубку.

Затем он налил себе выпить. Эсфирь недобро посмотрела на него, но он всё равно налил. Директор позвонила ему, чтобы убедиться, что он не людоед. Она решила, что, раз человек работает в Белом Доме, ему стоит только сказать кому надо, и мисс Тарлтон (она преподавала в подготовительном классе Пэта) пропадёт в трудовом лагере. Как и мама с папой Мелвина Вангилдера. Да и сам Мелвин, и не важно, что он только собирался или недавно отпраздновал шестой день рождения. Впрочем, она могла и не ошибаться.

— Но, я не людоед, мать вашу, — пробормотал Чарли, прикончив стакан, что не заняло много времени.

— Что? — переспросила жена.

— Не важно.

Беда в том, что он прекрасно понимал, почему мисс Ханниган так встревожилась. Будь он людоедом, она не смогла бы остановить его от причинения мисс Тарлтон и Вангилдерам всего, что ему пожелается. Всё, что она могла сделать, это упрашивать. Что бы он сделал, не пожелай он её слушать? Снял бы трубку и позвонил Дж. Эдгару Гуверу. Гбровцы взяли бы дело в свои руки.

Чарли никогда не пользовался своими связями подобным образом. Подобное даже не приходило ему в голову, а, значит, родители воспитали его в правильном ключе. Он гадал, что бы сделал, скажем, Лазар Каган с тем, кто на рубеже веков бил его на школьной площадке. Он не испытывал особого желания спрашивать об этом, когда в следующий раз столкнётся с Каганом в Белом Доме. И, с учётом всех обстоятельств, он предпочёл бы вообще об этом не знать.

Когда американские солдаты получали увольнительную, они частенько отправлялись на Сикоку. Да, местным не нравилось их присутствие в большей степени, чем остальным япошкам в южной части страны. Но города и сёла Сикоку совсем недавно были просто разбомблены. Их не разбомбили в щебенку, и не сражались на развалинах от дома к дому. Есть разница.

Вместе с Диком Сиракавой, Майк сел на паром из Вакаямы, что на Хонсю, в Токусиму, что на Сикоку. Паром представлял собой десантный корабль, их тех, на которых он многократно достигал недружественных берегов. Единственный район Вакаямы, где даже сейчас бурлила активная жизнь — это гавань, а командовали там американцы.

Токусима… была не такой. Это был самый дружелюбный берег, на какой только доводилось сходить Майку. Строго говоря, это была весьма низкобюджетная, наспех сляпанная копия Гонолулу. Весь город, по крайней мере, его прибрежная часть, был создан для того, чтобы предоставлять служивым людям приятное времяпрепровождение, пока они избавляются от наличности.

Можно отправиться в Объединённую службу организации досуга войск и отлично провести время, не занимаясь ничем. Либо можно заняться чем-то другим. Можно играть в азартные игры. Можно пить. Можно плясать на дискотеке с наёмными партнёрами, которые могли, а могли не быть, доступны для оказания дополнительных услуг. Можно отправиться в бесчисленные стрип-клубы — японские женщины, хоть большинство из них отнюдь не грудастые, гораздо меньше переживали по поводу наготы, чем их американские сёстры. Либо можно отправиться в бордель. Как и везде, качество услуг там зависело от того, сколько вы готовы потратить.

Военная полиция и береговые патрульные делали всё, чтобы к весельям и играм солдат США не добавились драки. Также они были настороже по поводу тех твердолобых япошек, которые продолжали желать убивать американцев и спустя два года после капитуляции. Япошкам, которые не служили в Конституционной гвардии или полиции, стрелковое оружие не полагалось. Майк знал, насколько ничтожной была надежда на это. Накануне американского вторжения, японские власти вооружили столько народу на Японских островах, сколько было можно. Можно было без каких бы то ни было проблем заполучить на руки всё, от жалких мушкетов с чёрным порохом, до "Арисак" и ручных пулемётов "Тип 11".

Ещё на руки можно было получить такие штуки, которые американцы прозвали наколенными миномётами. Буквально с колена из них стрелять нельзя, однако из них можно запускать маленькие бомбочки дальше, чем на километр. Время от времени япошки из пригородов постреливали по ярким огням на берегу. Ничего, кроме беспокойства они не доставляли — до тех пор, пока вы не окажетесь рядом с падающей бомбой. Американцы редко кого-то ловили. Наколенные миномёты можно было легко припрятать.

Пока Майк и Дик находились в Токусиме, по городу никто не стрелял. Днём было горячо и душно; почти как в Нью-Йорке летом. Ночью было тепло и душно. Большинство закусочных на берегу предлагали гамбургеры и хот-доги, либо стейки, если хватало денег.

Однако можно было найти и японскую еду. Там, куда они с Диком ходили, Майк оказался единственным круглоглазым. Он неплохо управился с хаси, отчего девчонка-официантка удивлённо хихикнула. Когда сюда приходили американцы, вместо палочек они обычно просили вилки. В промежутке между порциями суши, Майк произнёс:

— До того как пересечь Тихий океан, я бы никогда не прикоснулся к сырому осьминогу, сырой рыбе или к морскому ежу. Полагаю, теперь я в этом разбираюсь лучше.

— В Лос-Анджелесе мы, в основном, ели американскую еду, — сказал Дик. — Не считая риса — мама всегда готовила клейкий рис. Но, да, это тоже весьма неплохо.

Майк поднял пустой стакан.

— Biru, domo^[206]. — И тут же перешёл на английский: — Пиво отлично всё смоет.

— Это точно, — сказал Сиракава.

Они предавались и иным удовольствиям, и четыре дня спустя вернулись в Вакаяму, с облегчёнными кошельками, но сытыми и довольными. Майк взял под расписку джип на автобазе, и вместе с Диком отправился на север, обратно к реке Агано и всё более беспокойной демилитаризованной зоне. Дорожное движение практически полностью состояло из джипов и грузовиков. Это было хорошо. До оккупации у япошек было правостороннее движение, как в Британии. Порой, особенно, когда они решали проявить высокомерие, они забывали, что правила поменялись. Столкновения лоб-в-лоб с американскими машинами случались весьма регулярно.

Над их головами, на север с рёвом пронеслось звено "F-80"^[207]. Через несколько минут мимо пролетело ещё несколько самолётов.

— Интересно, что стряслось, — произнёс Дик Сиракава.

— Хер бы знал, — ответил Майк. — Чёрт, эти реактивные самолёты такие шумные! От одного их звука мне хочется бросить джип и нырнуть в окоп. Если не знать, что это, от шума пугаешься так, что хочется сдаться.

Они, по-прежнему, находились южнее Токио, когда застряли позади колонны танков. "Шерманы", и несколько новых моделей, более тяжёлых "Першингов", направлялись на север. Движение в южном направлении было достаточно плотным, чтобы Майк и не думал о том, чтобы выехать на встречную полосу и объехать колонну. Благодаря поворотам, было видно, что она длинная. Вместо этого он злился, ковыляя не более двадцати пяти километров в час.

На перекрёстке военный полицейский помахал джипу через плечо.

— Предъявите документы, оба! — пролаял он.

Он едва ли не целился в Дика Сиракаву из "М-1". Его взвинтил вид японца в американской форме, пусть её и носили почти все в Конституционной гвардии. Оба документа он изучил с микроскопическим тщанием, причём, бумаги Дика тщательнее, чем бумаги Майка.

Наконец, Майку это надело, и он спросил:

— Короче, что случилось?

Военный полицейский уставился на него.

— Вы, что, не слышали?

— Нихера я не слышал, мужик. Если б слышал, стал бы тебя спрашивать?

— Вам пиздец, как повезло, что вы не добрались до границы — вот, что я могу вам сказать. Северные японцы напали на южных японцев. У них танки, большие пушки и не знаю, что ещё. Без предупреждения, без ничего. Минуту назад ещё было тихо. А затем всё полетело к чертям.

Майк и Дик в ужасе переглянулись.

— Нам нужно туда вернуться, — сказал Майк. — Там наши товарищи. И японские войска, которые мы учили.

— Ну, удачи — вот, что могу вам сказать. — Полицейскому нравилось это выражение. — Делайте, вот как. Езжайте в Токио. Там получите приказы. И оружие получите. Без него вам не стоит полагать себя в безопасности.

До сей поры отсутствие оружия Майка не волновало. За рулём джипа он чувствовал себя вполне в безопасности. Но не на новой войне. Он резко кивнул.

— Тогда, так и поступим.

Американские власти в убогом разрушенном Токио выглядели сбитыми с толку, словно получили прямой с правой от Коричневого Бомбардировщика^[208]. Они не ожидали нападения от Северной Японии. Майк не знал, почему. Капитан Армстронг неделями слал тревожные доклады. Как и другие командиры возле демилитаризованной зоны. Им хоть кто-нибудь поверил, или хотя бы прочёл? Судя по всему, вряд ли.

Получить оружие оказалось легко. В оружейке Майку и Дику выдали по "маслёнке" и столько магазинов, сколько они могли унести. Что же до приказов… Дику сразу сказали — сидеть в Токио. Капитан, что отдал ему это приказ, говорил извиняющимся тоном, но твёрдо.

— Я понимаю, кто вы такой, капрал. Знаю, что вы сделали для нашей страны, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы наши парни, увидев вас, решили, что вы солдат Северной Японии в американской форме, и нашпиговали вас пулями.

— Сэр, думаете, наши парни реально настолько тупые? — спросил Дик.

— А ты как считаешь? — ответил измученный капитан.

Дик задумался. Много времени ему не потребовалось. Он остался в Токио.

Майк залез в полугусеничный грузовик, который был приписан к наспех сколоченной полковой боевой группе. Вряд ли кто-то в кузове знал хоть друг друга. Это его тревожило. Одной из причин того, что бойцы хорошо сражались, являлась забота о своих товарищах. Другой был страх сделать перед ними труса. Насколько хороши окажутся эти парни, если им плевать на тех, кто рядом с ними, а тем плевать на них?

Какое-то время всё было похоже на учебный выход. Затем, дальше на север, артиллерийский грохот начал выделяться из гула двигателя грузовика. На горизонте виднелся дым. Война и пламя шли вместе, словно пиво и солёные крендельки.

Они остановились на ночёвку до того, как нашли дело, или дело нашло их. Некоторые не знали, как рыть окоп или выставлять охранение. Это были призывники, которые несли гарнизонную службу, а не солдаты с боевым опытом. Майк принял над ними командование. Он носил нашивки первого сержанта и вёл себя так, что было понятно — он знает, что делать.

Утром они снова двинулись вперёд. Появились пробки. Дороги заполонили беженцы — гражданские японцы, которые не хотели жить под северояпонским Восходящим Солнцем с золотым серпом и молотом посередине. Майк их не винил, но они никак не облегчали задачу защитить Южную Японию.

Затем Майк увидел других япошек, убегавших от вторжения северных японцев. Некоторые носили американскую форму, некоторые — форму старой, мёртвой Императорской армии. Многие выбросили винтовки, чтобы отступать быстрее. Конституционная гвардия, либо существенная её часть, совсем не горела желанием защищать новую блестящую конституцию. Несколько солдат были ранены, но лишь несколько. Остальные просто разбегались, как тараканы.

Майк начал серьёзно беспокоиться.

В Белом Доме все были убеждены, что Японская война не могла выбрать время хуже для начала. Республиканцы только что выдвинули Гарольда Стассена. Вряд ли кто-то слышал о нём за пределами Миннесоты. По всему выходило, что он был бы символическим кандидатом, и Стил и Гарнер избрались бы в пятый раз.

А теперь? Теперь Джо Стилу пришлось вновь взяться за работу. Ему было под семьдесят. Часть былой энергии ушла. Чарли это замечал. Он, казалось, был не только оскорблён, но и удивлён тем, что сторонники Троцкого дерзнули опрокинуть повозку с яблоками.

По его приказу американцы из Южной Японии пытались забомбить их в каменный век. "В-29" грохотали над Северной Японии точно так же, как они грохотали над всей страной, когда ею правил Хирохито. Однако воздушные силы Императорской армии были разгромлены до того, как к ним прилетели "Суперкрепости".

Сейчас всё шло непросто. Северные японцы летали на реактивных истребителях "Гу-9"^[209]. "Гу-9" не были столь же хороши, как американские "F-80". Они представляли собой русскую версию немецкого "Ме-262"^[210], вероятно, создавали их захваченные нацистские инженеры и техники. Хоть они и не могли состязаться с американскими истребителями, для "В-29" они оказались гораздо сильнее того, с чем те были сконструированы сталкиваться. Дневные налёты на Северную Японию продлились лишь несколько дней. Продлись они чуть дольше, в строю осталось бы гораздо меньше драгоценных "В-29".

И… Чарли отправился в овальный кабинет, чтобы задать президенту вопрос:

— Сэр, правда ли, что на многих "Гу-9" летают русские пилоты?

— Правда, — ответил Джо Стил. — Но нет никакого смысла хоть как-то упоминать об этом.

Он вытряхнул пепел из трубки в любимую пепельницу — латунную перчатку кэтчера.

— Почему нет-то? — воскликнул Чарли. У него в голове плясали пропагандистские мысли.

Джо Стил посмотрел на него так, как сам Чарли смотрел на Пэта, когда тот задавал детский вопрос.

— Что ж, Салливан, неужели вы считаете, что на наших "F-80" и "В-29" летают япошки?

Чарли сдулся.

— Ой, — сказал он. Затем он просветлел. — Однако Северная Япония напала на Южную. Мы помогаем южным японцам защищаться. Пилоты Троцкого помогают агрессору.

— Если сможете что-нибудь из этого выжать, полный вперёд. — Президент, по-прежнему, говорил так, словно подначивал мальчишку. Он почесал усы. — Что нам, на самом деле, нужно, так это остановить их раньше, чем они возьмут Токио. Это будет совсем нехорошо выглядеть. Это недопустимо.

Он кивнул так, будто давал понять, что случись подобное, список мёртвых генералов пополнится.

Поняв, что Джо Стилу больше нечего было ему сказать, Чарли вышел. Он зациклился на новости о том, что на северояпонских самолётах летают русские. Но ничего, кроме этого зацикливания, у него не вышло. Он не сумел подать всё так, чтобы не было заметно, что американцы делают нечто большее, чем просто летают на самолётах Южной Японии. Если бы американские ботинки не топтали их землю, вся хрупкая Конституционная Монархия Японии оказалась бы сметена.

Пару таких ботинок носил Майк. Чарли надеялся, что его брат в порядке. Он мог лишь надеяться; от Майка не было вестей с самого начала боёв.

Его посетила праздная, а может, не совсем праздная, мысль о том, какие же секреты имелись у Дж. Эдгара Гувера на Гарольда Стассена. Что бы это ни было, оно могло отравить всю кампанию. Джо Стил мог замедлиться, но он не остановился. Он не собирался проигрывать выборы, пока был на это способен. И Чарли небеспочвенно полагал, что он вполне мог.

Уцуномия представляла собой средних размеров японский городишко, настолько же важный, или не очень важный, на общей карте событий, как Омаха в Штатах. Это было то место, которое могло занять своё место в учебниках истории, оказавшись утопленным в крови.

Если северные японцы прорвутся через Уцуномию, Майк не имел ни малейшего понятия, что удержит их по эту сторону от Токио. Разумеется, он всего лишь, первый сержант. Поле битвы он обозревал с позиции жука, а не с высоты птичьего полёта. Однако, судя по тому, как командование продолжало вводить в бой всё больше американских войск и более стойких подразделений Конституционной гвардии, там думали точно так же.

Он со своим отделением окопался на северных окраинах Уцуномии. Если придётся отступать, то поступит приказ сражаться в городе. Майк надеялся, что не придётся. Место, где они находились, отмечало собой самую глубокую точку проникновения северояпонцев в Южную Японию.

К северу от города в полях под солнцем пухли трупы врагов. Майку был до жути знаком этот приторно-сладкий запах. Он не просто проникал в ноздри, он пропитывал также хлопок и шерсть; он остаётся с тобой даже, когда покидаешь поле боя.

Неподалёку от его окопа стоял подбитый "Т-34-85" с дыркой в борту. Майк со здоровым уважением осматривал его стальной труп. Один "Т-34-85" мог разобрать на винтики пару-тройку "Шерманов". Русский танк был быстрее своего американского противника, у него крепче броня и мощнее пушка. У "Шермана" лучше наведение — стрелок "Шермана" с большей вероятностью мог попасть, куда целился. Однако если снаряд не пробивал броню, какой толк с этого попадания?^[211] Конкретно этому "Т-34-85" не повезло.

Либо его достал "Першинг". "Першинги", определенно, являлись старшими парнями на районе, но их было недостаточно. Майк надеялся, что подкрепление уже в пути.

Он аккуратно высунул голову из окопа. Северные японцы отступили на пару километров, вероятно, чтобы сгруппироваться для очередного удара. Он мог видеть, как они перемещались вдалеке, но не знал, что именно они затеяли. Он пожалел, что американская артиллерия не ударила по ним посильнее.

Затем над стоявшими там грузовиками вспыхнуло пламя. В небо устремились огненные копья.

— В укрытие! — выкрикнул Майк своим бойцам. — "Катюши"!

Он слышал, что ракетные залпы Красной Армии пугали нацистов, как ничто другое. Он верил этим слухам. Они совершенно точно, блин, его пугали. Под вой ракет он скрючился на дне окопа. Ракеты разорвались с оглушающим рёвом. От взрывов стало тяжело дышать. В воздухе свистели осколки горячей острой стали. "Катюши" могли уничтожить целый полк, если могли застать его на открытом месте.

Однако американцы не находились на открытом месте. А ракетный удар, похоже, разбудил артиллерию США. Едва северояпонские танки и пехота выдвинулись вперёд, им на головы начали падать 105 и 155мм снаряды. Благодаря чистому везению, один угодил прямиком в "Т-34-85". Он взорвался в сиянии славы, когда одновременно сдетонировал весь его боекомплект.

Подкатил "Шерман" и пристроился позади подбитого русского танка рядом с Майком. Используя "Т-34-85" как укрытие, он принялся бить осколочно-фугасными снарядами по вражеской пехоте. Подбить танки противника, пока те не подойдут ближе, он не мог, и благоразумно даже не пытался.

Майк не стрелял. На расстоянии в пару сотен метров "маслёнка" могла устроить мясорубку. На более дальнем расстоянии она практически бесполезна.

Низко пролетели "Корсары" и "Хеллкэты", поливая северояпонские войска из пулемётов и сбрасывая им на головы напалм. Винтовые палубные самолёты уже устарели для воздушных боёв, но по-прежнему оставались качественными штурмовиками.

Северояпонцы всё равно подошли. У них имелось несколько старых русских истребителей, но не так много, как у американцев. Их пехоте нельзя было отказать в отваге. Майк хотел бы так сказать. Тогда он не нервничал бы так сильно.

Вскоре он начал палить по ним из пистолета-пулемёта. Он срезал одного япошку, который попытался швырнуть в его сторону гранату. Это произошло максимально близко к противнику. Как бы ни старались северояпонцы, пробиться в Уцуномию сквозь ряды защитников они не смогли.

Они угрюмо откатились назад, едва солнце утонуло в крови на западе. Майк обнаружил рану на руке. Он понятия не имел, когда её получил. Она даже не начала болеть, пока он её не заметил. Он посыпал рану стрептоцидом и замотал бинтом. Если офицер заметит её до того, как она заживёт, Майк, возможно, получит к Пурпурному сердцу ещё один зажим с дубовыми листьями. Если нет, поднимать шум он не собирался.

Он закурил сигарету. От такого дыма ему стало чуточку легче.

— Блядь, — устало произнёс он. — Похоже, мы их сдержали.

Из радиоприёмника раздался голос Джо Стила:

— Похоже, линия фронта в Японии стабилизируется. Теперь мы должны выгнать захватчиков из Конституционной Монархии и отогнать их до границ, которые они нарушили. Мне жаль об этом говорить, но это не будет быстро, легко и дёшево. Но мы всё сделаем. Обязаны сделать. Мир во всём мире требует, чтобы мы сдержали распространение коммунизма везде, где бы ни пролезали клевреты Троцкого. Подобно нацизму, мировая революция — это идея, время которой прошло, и ушло.

Он продолжил говорить о выкорчёвывании "красных" шпионов и предателей дома, и о том, как растёт экономика. Чарли слушал с неохотным, но подлинным восхищением.

— В этом старике ещё теплится жизнь, — сказал он.

— Похоже, что так. — Эсфирь ни разу даже не намекнула, что она думает о Джо Стиле, но у Чарли на этот счёт никаких сомнений не было. Она посмотрела на него.

— Сколько в этой речи твоего?

— Отдельные кусочки, — откровенно ответил он. — С полдюжины людей скармливают ему идеи и мысли. Он всё собирает, отбирает то, что ему нравится, и добавляет своё. Мысль о сдерживании коммунизма подсказал я. Ему чего-то такого и хотелось. Возможно, в Европе и Японии мы приведём эту мысль в действие.

— А как же Китай? — спросила Эсфирь.

— А что с ним? — невозмутимо переспросил Чарли. Мао продолжал отвоёвывать территории; Чан продолжал их уступать. — До выборов Мао в любом случае не победить. Они всего через две недели. Это даст нам время подумать, что делать, если Китай станет "красным".

— Если Джо Стил победит, — сказала жена.

— О, он победит, — Чарли говорил уверенно, поскольку был в этом уверен. Он был согласен и с Джоном Нэнсом Гарнером и со Стасом Микояном — Джо Стил останется президентом Соединённых Штатов столько, сколько пожелает.

Эсфирь снова посмотрела на него.

— Насколько результаты выборов, что они оглашают, соответствуют настоящим?

За все годы, что Чарли проработал в Белом Доме, она ему таких вопросов не задавала. Возможно, не хотела знать. Чарли и сам не знал, не полностью. Приблизительно? Ну, да, знал. Именно потому, что он знал, он сказал:

— Я тебе так скажу, милая. Если ты притворишься, что не говорила этого, я притворюсь, что не слышал.

Порой, то, что не являлось ответом, в итоге, становилось ответом. Эсфирь вздохнула. На этот раз, настал её черёд встать, сходить на кухню и вернуться со стаканом в руке. Чарли мог бы использовать этот факт, как оправдание налить и себе. Совсем недавно он так бы и поступил. Сейчас же он обнаружил, что начал чувствовать себя лучше, после того, как стал меньше пить. Если бы он сказал об этом вслух, его наверняка изгнали бы с позором из Гибернийского Клуба^[212], но это правда.

В ночь выборов он остался в Белом Доме. Эсфирь могла бы прийти и послушать о поступающих результатах, но необходимость присмотреть за Сарой и Пэтом стала для неё прекрасным оправданием остаться дома. Получив его, она им воспользовалась.

Штат Мэн остался за Сассеном. К нему присоединились Нью-Хэмпшир и Вермонт. Как и Мэриленд и Делавэр. Когда стало точно ясно, что Мэриленд потерян, Лазар Каган выругался. Тогда Чарли налил себе выпить. Кое-кто из штата, из которого был вырезан округ Колумбия, получит по шапке за то, что не посчитал бюллетени получше.

Однако крупные штаты, штаты, где имелись горы голосов выборщиков, остались в лагере Джо Стила. Нью-Йорк, Пенсильвания, а позднее Иллинойс — все поддержали пятый срок. Весь Юг, как один, остался с президентом. По крайней мере, так заявил радиоведущий. Если настоящие результаты отличались от объявленных, проверять это никто не собирался.

Некоторые штаты, где находилось много трудовых лагерей и ссыльных вредителей склонялись на сторону Гарольда Сассена. Должно быть, они пытались подать знак, но делали это недостаточно громко. У них не было много голосов выборщиков.

Ещё больше народу жило на западном побережье. Все три штата остались у Джо Стила в кармане. Он не победил с таким преимуществом, как в 1936 году, 1940 или 1944, однако состязание со Стассеном не стало серьёзным.

Примерно пятнадцать минут спустя, когда преимущество в Калифорнии стало всеобъемлющим, вниз спустились президент и Бетти Стил. Чарли присоединился к овациям. Если бы он этого не сделал, народ бы заметил. Джо Стил помахал помощникам и подручным.

— Что ж, мы снова справились, — произнёс он и вновь поднял руку. — Мы продолжим вести страну на правую сторону, а также продолжим делать всё, чтобы мир не сошёл с ума.

Когда Чарли подошёл к президенту, чтобы поздравить, тот травил байки с Энди Вышински и молодым помощником генерального прокурора.

— Благодарю, Салливан, — сказал Джо Стил. — Знаете, о чём я жалею, чего мы не сделали, когда летали в Японию?

— О чём же, сэр?

— Я сожалею, что мы не сбили самолёт Троцкого. Возможно, тогда коммунисты устроили бы у себя очередную гражданскую войну, выясняя, кто является его истинным последователем. — Президент раздражённо покачал головой. — А теперь, блин, слишком поздно. Второго такого шанса мне не подвернётся.

— Мне жаль, сэр.

Чарли как можно скорее поспешил к бару. Ему требовалась пара-тройка стаканов. Пусть это и не было ему нужно постоянно, но иногда всё же, нужно.