Джо Стил

X

Даже не самому общительному президенту приходилось общаться. Этого требовала современная политика. Если всё время оставаться в Вашингтоне, люди начнут о тебе забывать. А если вспомнят, то могут решить, будто ты прячешься не без причины. Радио и кинохроника немного помогали, но всего они сделать не могли. Настоящим людям необходимо видеть настоящего президента, в противном случае, он перестанет быть настоящим.

Именно поэтому Джо Стил сел в поезд из Вашингтона до Чаттануги, дабы отпраздновать завершение строительства одной из плотин, что снизит затопляемость долины реки Теннеси и даст электричество миллионам жителей по соседству. Чарли оказался среди репортёров, приглашённых путешествовать вместе с ним. В те дни президент замечал Чарли. Как в случае с тем парнем, которого облили смолой, изваляли в перьях и выпнули из города на первом поезде, Чарли предпочёл бы пойти пешком, чем получить такое внимание.

Он играл в покер и бридж с другими репортёрами в вагоне, а также с Микояном и Скрябиным. Микоян лучше играл в бридж, чем в покер. Винс Скрябин был докой в обеих играх — его невыразительное лицо подходило для любых занятий.

— Правительство мало вам платит? — проворчал Чарли, когда Молоток сыграл "малый шлем"^[107] на бубях.

— Когда речь заходит о таких вещах, как деньги или власть, разве применимо слово "мало"? — отозвался Скрябин.

Не имея ничего сказать достойного в ответ, Чарли решил промолчать.

Помимо карт, время убивала книга "Унесённые ветром". Чарли сопротивлялся ей с прошлого лета, когда она вышла, хотя Эсфирь, вместе со всей страной, сходила по ней с ума. Однако путешествие поездом, и тем более — на Юг, не оставило ему никаких оправданий. Нет, мало, что лучше хорошей толстой книги поможет забыться под стук колёс. В отличие от колоды карт, после покупки книга ваших денег больше не потребует.

Вот, он и продолжал перелистывать страницы. Он продолжал бы их перелистывать и сидя в гостиной в мягком кресле-качалке. Он понимал, почему все вокруг проглатывали эту книгу за один присест.

Ну, почти все. Он ужинал в вагоне-ресторане, сидя за столом напротив Стаса Микояна. Он ел швейцарский стейк^[108], который мог быть и хуже, но, впрочем, мог быть и получше. Когда цветной официант унёс его тарелку на подносе, Чарли сказал:

— Интересно, что он думает об "Унесённых ветром"?

— Я видел, как вы её читали, — сказал Микоян. — Я прочёл её от корки до корки в том году, когда после выборов смог немного освободиться. Писать она умеет — на этот счёт двух мнений быть не может.

— Она, конечно, умеет. Но, что, по вашему мнению, думают об этой книге негры?

Микоян ответил вопросом на вопрос:

— А, что вы думали бы, будь вы негром?

Чарли обдумал этот вопрос.

— Полагаю, я бы ударил Маргарет Митчелл прямо по морде, только после этого меня бы вздёрнули.

— Да, вздёрнули бы, — произнёс Микоян… печально? — Когда я приехал из Калифорнии, сегрегация в Вашингтоне стала для меня откровением. И, поскольку вы из Нью-Йорка, думаю, то и для вас тоже.

— Ну, ладно, это странно, — сказал Чарли. — После Гражданской войны, на Юге поняли, что им придётся освободить негров, но не позволили им стать равными. И на этой точке мы находимся с тех пор.

— Да, находимся, — сказал Микоян. — А останемся ли мы там же после всего — это уже другой вопрос.

— Вы говорите за Джо Стила? — спросил Чарли, навострив уши. Он не мог придумать ничего, что могло бы стоить президенту значительной части его огромного политического влияния. Впрочем, попытка добиться равноправия для негров на "глубоком Юге" могла бы и сработать в этом направлении.

— Нет, всего лишь за Анастаса Микояна. — Помощник Джо Стила спешно покачал головой. — Не забывайте, я армянин. В Армении мой народ находился у турок на положении ниггеров. Это было неправильно тогда, неправильно и сейчас. Армяне, негры, евреи — не должно быть никакой разницы. Все мы — люди. И все заслуживаем одинакового обращения.

— От меня вы возражений не дождётесь, — сказал Чарли.

— Знаете, именно это привлекает людей в "красных", — продолжал Микоян. — Если бы они следовали принципу "от каждого по способностям, каждому по потребностям", у них что-нибудь и вышло бы. Но они ему не следуют, не более, чем нацисты. Это одна из причин, почему Джо Стил так ненавидит Ленина и Троцкого. Они лишь нашли для себя новое оправдание своей тирании. Вместо того делать так во имя одного народа, как Гитлер, они заявляют, что делают так ради всего человечества…

— …и в конечном итоге, им приходится делать так ради всего человечества, — закончил за него Чарли.

Микоян коротко улыбнулся.

— Именно так. Делают.

— А что насчёт тех, кто заявляет, будто Джо Стил поступает с США именно так, как Ленин и Троцкий поступили с Россией? — поинтересовался Чарли.

— Эти люди — куски говна, вот, что, — сказал Стас Микоян.

Вероятно, Чарли моргнул, потому что армянин выдавил горькую усмешку.

— Простите. Я выразился достаточно понятно для вас?

— О, вполне достаточно.

На кончике языка Чарли, словно на краю трамплина в бассейне, прыгали другие вопросы: о Франклине Рузвельте, о Хьюи Лонге, о Верховном суде, об отце Коглине. Да, они прыгали туда-сюда, но не срывались с него. В бассейне под этим трамплином не было воды, ни единой капли. Вы ударитесь о бетонное дно, и разобьётесь, а оно нет.

Со своими ста двадцатью тысячами населения, Чаттануга произвела на Чарли впечатление захолустья. В общем-то, Вашингтон также производил на него впечатление захолустья. Когда растёшь в Нью-Йорке, единственное место в мире, не производящее впечатление захолустья — это Лондон. То, что большинство населения Чаттануги говорило, как южане — коими они и являлись — никак не помогало справиться с этой захолустностью.

Джо Стил остановился в отеле "Роуд Хаус", что в паре кварталов от Юнион-Стейшн. Чарли решил, что если бы Юг победил в Гражданской войне, вокзал назывался бы Конфедерат-Стейшн. Отель был построен во время бума середины 1920х. Вестибюль был обшит панелями из орехового дерева, дабы продемонстрировать шикарность отеля. Здание было двенадцать этажей в высоту, что делало его одним из самых высоких в Чаттануге. Натуральное захолустье.

Ресторан оказался приличным, и, на удивление, дешёвым. Чарли заказал осетра, которого никогда прежде не пробовал.

— Прямичком оттудова с реки Теннеси, сэ' — произнёс официант. — И мощнецки хорош.

Вкус был рыбным, но он не был похож на ту рыбу, что Чарли приходилось есть прежде. Вряд ли он назвал бы его "мощнецки хорошим", но блюдо оказалось весьма неплохим.

Кортеж отвёз президента, его помощников и журналистов, что освещали его дела, к Мемориальному концертному залу солдат и моряков, где он должен был выступить. Долго кортежу ехать не пришлось — концертный зал находился всего в четырёх кварталах к северо-востоку от отеля. Но всё равно, на тротуарах стояли люди, собравшиеся посмотреть на проезд президента. Стоял погожий весенний день, непохожий на тот ужас, с которого начинался второй срок Джо Стила.

То тут, то там, какой-нибудь мужчина, или женщина, а чаще ребёнок, размахивал американским флажком. Большая часть жиденькой толпы выглядела дружелюбно, хотя, один мужик выкрикнул вслед машине президента: "Кто убил Хьюи Лонга?". Чарли заметил, как к нему подбежал коп и пихнул его. Машина, в которой сидел Чарли, не позволила рассмотреть, что случилось, если вообще случилось, с этим горлопаном.

Концертный зал занимал целый городской квартал. Не Мэддисон Сквер Гарден, конечно, но и маленьким он не был — главный зал мог вместить более пяти тысяч человек. Да и заполнился он быстро. Не каждый день в Чаттанугу приезжает президент. Чарли задумался, приезжал ли президент в Чаттанугу чаще, чем раз в десятилетие.

Вместе с прочими журналистами он разместился на сцене. Их посадили в стороне и затемнили, дабы народ мог смотреть на человека у трибуны, а не на них. Чарли заметил низенькую, широкую деревянную приступку за трибуной. Толпа её не заметит, но так Джо Стил будет выглядеть выше, чем на самом деле. Он тихо хихикнул. Журналисты подмечали такие вещи, но обычно не писали о них. Политики должны хранить кое-какие тайны.

Репортёры также забавлялись, наблюдая за теми, кто смотрел на президента. Корреспондент "Вашингтон Пост-Хералд" из президентского пула, пихнул Чарли и прошептал:

— Глянь на того солдатика в первом ряду. Он так взволнован, что сейчас в штаны надует.

Он тоже глянул. То был молодой офицер — капитан, решил Чарли, глядя, как отсвечивал свет лампы от серебряных плашек на его плечах. Он ёрзал так, словно в штаны ему запустили ворох муравьёв. Глаза его были так широко открыты, будто он проглотил восемнадцать чашек кофе. Даже с немалого расстояния Чарли мог разглядеть белки вокруг радужки его глаз.

— А ведь Джо Стила всё ещё нет, — прошептал в ответ Чарли. — Может, он эпилептик какой-нибудь, или типа того, и готовится устроить нам представление.

— Это немного оживит обстановку, не так ли? — сказал парень из "Таймс-Хералд".

— Да буду рад если хоть что-нибудь сможет, — ответил Чарли. Он присутствовал при слишком многих речах.

Появился мэр Чаттануги, дабы поприветствовать собравшихся и президента. Вышел инженер, руководивший местной плотиной, который рассказал, какой же прекрасной она была. К сожалению, говорил он, как инженер и был настолько зануден, что мог заменить собой снотворное. Когда он остановился, народ облегчённо захлопал.

Вышел конгрессмен Сэм МакРейнольдс, который много лет представлял Чаттанугу и третий округ Теннеси. Он никак не был связан — Чарли проверил — с бывшим судьёй Джеймсом МакРейнольдсом; тот почтенный человек был родом из Кентукки. Только садист заставил бы брата или кузена казнённого им человека представлять его толпе.

Конгрессмен МакРейнольдс объявил Джо Стила.

— Он уделяет внимание Теннеси! — воскликнул МакРейнольдс так, словно объявлял о чуде Господнем. — Он уделяет внимание маленьким гражданам, забытым гражданам Теннеси. И, вот он — президент Соединённых Штатов Джо Стил!

Он так надсаживался, будто объявлял о выступлении Бинга Кросби^[109], или какого-нибудь другого популярного певца. И толпа отвечала ему, как будто так оно и было. Тот армейский капитан набил на ладонях синяки, хлопая ими. Впрочем, на трибуну вышел никакой не прилизанный, симпатичный и весёлый певец. Это был просто Джо Стил, ястребиное лицо, густые усы, чёрный костюм, который мог быть снят с вешалки где-нибудь в "Сирс"^[110].

Он оглядел аудиторию из-за трибуны. Чарли видел лежащие перед ним листы с речью, которые сидящие в зале видеть не могли. Джо Стил поднял руку. Аплодисменты стихли.

— Благодарю, — произнёс президент. — Спасибо вам большое. Приятно видеть такое напоминание, что люди переживают за меня, пускай в газетах пишут иначе. — Он вызвал несколько смешков. Подобное сухое колючее остроумие было единственным, каким он мог похвастаться. — Также очень приятно прибыть в Чаттанугу, потому что…

— Я покажу, что люди о тебе думают, кровавый ты сукин сын! — провизжал армейский капитан.

Он вскочил на ноги, выдернул из кобуры служебный пистолет и открыл стрельбу.

Чарли показалось, что "45-й" успел пролаять дважды, прежде чем агенты Секретной службы открыли ответный огонь. Он был уверен, что капитан смог выстрелить ещё раз уже после того, как его самого подстрелили. На груди его мундира проступили красные пятна. Он завалился на спину и выстрелил в последний раз, в потолок.

Несколько человек из толпы, что находились рядом с ним, также кричали, истекая кровью. Чарли понятия не имел, ни сколько агентов Секретной службы пытались пристрелить неудавшегося убийцу, ни сколько пуль они при этом выпустили. Очевидно было одно: не все пули попали в того, кому они предназначались. Пуля, выпущенная нервным торопливым стрелком, могла улететь куда угодно.

Джо Стил опустился на колено позади трибуны.

— Господи Иисусе! — воскликнул парень из "Таймс-Хералд". — Если этот ублюдок его убил, президентом станет Джон Нэнс Гарнер, и тогда помоги нам всем Господь!

Чарли едва его слышал. От стрельбы его парализовало. Ему даже не хватило ума лечь на сцене, сделав из себя мишень поменьше — у него не было боевых рефлексов, выдрессированных во время Великой войны, поскольку он прибыл во Францию уже после прекращения боёв. Он просто сидел на месте и таращился, как все остальные. Теперь же он вскочил и подбежал к Джо Стилу.

Президент прижимал обе ладони к левой стороне груди. Чарли заметил, что между его пальцами по рубашке текла кровь. Спустя мгновение он и сам ощутил её горячий металлический запах.

— Господин президент, вы в порядке? — проблеял он классический идиотский вопрос.

К его удивлению, Джо Стил кивнул.

— Да, либо мне так кажется. Пуля меня задела и отскочила от ребра. Оно, вероятно, сломано, но если я не ошибаюсь совсем сильно, внутрь она не прошла.

— Ну, хвала небесам! — сказал Чарли. — Разрешите взглянуть?

Джо Стил, морщась, убрал руки. Действительно, на рубашке был продолговатый порез, а не круглая дырка. Чарли расстегнул пару пуговиц и задрал майку президента. Ниже и слева от левого соска Джо Стила виднелся кровоточащий порез, однако волосатая грудь пробита не была.

— Того мудака, что в меня стрелял, достали? — спросил он — возможно, не самые достойные президента слова, зато произнесены они были от чистого сердца.

— Да, сэр. В нём дырок больше, чем в дуршлаге, — ответил Чарли. — Несколько человек рядом тоже задело.

Джо Стил отмахнулся от этих слов, как от чего-то незначительного.

— Он мёртв? Очень плохо. Живым он мог бы отвечать на вопросы. — Чарли не хотелось бы отвечать на вопросы того рода, которые горели в президентских глазах.

Кто-то схватил Чарли сзади и отшвырнул в сторону. Он приземлился на копчик о навощённые доски сцены. Больно было жутко — он увидел звёздочки перед глазами. Однако он придавил готовый вырваться наружу крик. Во-первых, сотрудник Секретной службы, который отшвырнул его в сторону, всего лишь выполнял свою работу. Во-вторых, он здесь был далеко не самый тяжело раненый.

— В зале есть доктор? — выкрикнул агент возле Джо Стила.

Несколько врачей там было. Оглядываясь, Чарли увидел, как они делали всё, что могли для раненых возле убийцы. По зову на сцену запрыгнул мужчина с прилизанным чубчиком и поспешил к помощнику президента.

— Глянь-ка сюда, — сказал один агент Секретной службы другому. — Глянь на эти, как их там, хромированные штуки для усиления или украшения, или хер его знает, для чего. — Он указал на трибуну. — В неё попала пуля и ушла в сторону. Иначе она могла бы попасть боссу прямо в грудь.

— Так бы всё и было, это уж точно, блин. Никому не захочется словить "45-ю", во фронт, — ответил его приятель.

— Кто стрелял в президента? — спросил Чарли.

Похоже, они вспомнили, что он находился рядом.

— Пока не имеем понятия, — сказал один. — Но мы выясним, и выясним, кто за ним стоял. О, да. Уж, не сомневайся.

Новость о попытке убийства разлетелась кричащими заголовками по всей стране — да, что уж, по всему миру. Также она стала причиной самого крупномасштабного расследования после похищения Линдберга. Дж. Эдгар Гувер ежедневно выплёвывал прессе крупицы фактов, ну или того, что он сам называл фактами.

Ни у кого не было сомнений в том, что убийцу звали капитан Роланд Лоуренс Саут из Сан-Антонио. Ему был тридцать один год, выпускник Вест-Пойнта^[111], получивший вторые плашки всего за несколько дней до своей судьбоносной и роковой встречи с Джо Стилом. В военной академии он проявил себя очень хорошо. Люди говорили, что он был готовым генералом, ну или мог бы быть им, если бы его не начало затягивать в политику.

Гувер вгрызался в дело, подобно старательному бобру. Он перемолачивал дерево слухов за деревом, чтобы добыть щепки фактов, одну за другой. И щепки эти вели вверх по цепочке командования. Как и многие другие люди с блестящим будущим впереди, Роланд Саут завёл высокопоставленных друзей. Множество офицеров с более высоким званием были знакомы с ним лично либо были в курсе, кто он такой.

По общим отзывам, капитан Саут не стеснялся высказывать свои мысли относительно Джо Стила. Никто из его друзей с высокими званиями не стал докладывать о подобном выражении мнения.

— Это тревожит, — говорил Дж. Эдгар Гувер. — Очень тревожит. Эти люди заявляют, что не стали на него доносить, потому что считали все эти разговоры простой болтовнёй и даже вообразить не могли, что он достанет оружие и попытается убить президента. Но вы задумайтесь — не могли ли они молчать, потому что были согласны с ним?

Джо Стил вышел в эфир, чтобы заявить:

— Граждане Америки, я хочу, чтобы вы собственными ушами услышали, что я жив и в добром здравии. Рентген показал, что пуля, выпущенная капитаном Саутом, повредила ребро. Охотно в это верю. Когда я кашляю, оно жутко болит. Однако доктора утверждают, что через шесть недель я полностью восстановлюсь. Капитан Роланд Лоуренс Саут — всего-навсего очередной вредитель, который попытался засунуть палку в колёса Америки на пути к прогрессу.

— Он дважды за минуту назвал его "капитан Саут", — сказала Эсфирь, когда они с Чарли слушали президента, сидя у себя в квартире. — Он хочет, чтобы люди запомнили, что он из армии.

— Угу. — Чарли кивнул. — Ещё он и его люди уже упоминали о вредителях, но сейчас он вроде как сделал на этом акцент.

Тем временем, Джо Стил продолжал:

— Мы уже встречали множество вредителей в высших эшелонах. Вредители развращали работу Верховного суда, пока мы всё не исправили. Хотя сенатор Лонг и был убит, не успев предстать перед судом, все доказательства указывают на то, что он тоже являлся вредителем. Отец Чарльз Коглин вредил учению церкви, пытаясь разрушить американский образ жизни. И эта попытка меня убить демонстрирует, что вредители могут окопаться в высших эшелонах армии. Сила, которая должна защищать нашу обожаемую страну, может повернуться против нас.

— Ого, — произнесла Эсфирь.

— Это уж точно — "ого", — согласился с ней Чарли. — Похоже, кто-то намерен бросить перчатку.

Так и было.

— Мы должны добраться до самой сути, — сказал президент. — Мы должны быть уверены, что наши суды, наши законодатели и наши солдаты будут исполнять свой долг, как положено. Я назначил мистера Дж. Эдгара Гувера главой нового Государственного Бюро Расследований — сокращённо, ГБР, дабы он расследовал случаи вредительства и вырывал их с корнем, когда найдёт.

— Вау, — произнёс Чарли.

Его жена выразилась несколько иначе:

— Охохонюшки!

— Не все случаи вредительства происходят на высоком уровне. Нам об этом известно, — продолжал Джо Стил. — Торговец, который обвешивает покупателей, фермер, который разбавляет молоко водой перед продажей, журналист, который распространяет антиамериканскую ложь, автопроизводители, чьи машины разваливаются всего через неделю после того, как выедут за пределы автосалона. Разве все они — не вредители? Разумеется, вредители. У ГБР будут все полномочия, чтобы ими заняться.

— Охохонюшки, — повторила Эсфирь. — У Гитлера есть Гиммлер, у Троцкого есть Ягода, а теперь у Джо Стила появился Дж. Эдгар Гувер.

— Не думаю, что всё настолько плохо. Надеюсь, что нет. — Однако разум Чарли был похож на гнездо галок. Ему пришла на ум последняя строчка из рассказа Эдгара Аллана По: "И Красная Смерть безгранично властвовала над всем".

Как обычно, его жена оказалась более прагматичной.

— Он говорил о репортёрах, Чарли. Он их выделил. Если ты напишешь статью, которая ему не понравится, не схватит ли тебя кто-нибудь из этого новоявленного сверхмодного ГБР, не вручит ли тебе лопату и отправит рыть канал через Вайоминг?

— Я… надеюсь, нет, — медленно произнёс Чарли. Несколько секунд он покусывал внутреннюю часть нижней губы. — Всё же, позвоню завтра утром в Белый Дом и выясню, что происходит.

— Хорошо. Я сама хотела тебе об этом сказать, — проговорила Эсфирь. — Рада, что ты сам всё сообразил.

— Да, дорогая, — сказал Чарли, что в устах мужа никогда не являлось неверным ответом.

Когда Чарли прибыл в Белый Дом, он попросил о встрече с Винсом Скрябиным. Он ожидал самого худшего, и что именно Молоток расстреляет его с двух рук. Однако его перевели на Лазара Кагана. Администратор сказал:

— Мне жаль, мистер Салливан, однако мистер Скрябин в данный момент полностью занят другими делами.

Эта фраза являлась более вежливым аналогом фразы "Возвращайся к своим газетёнкам", однако, столь же бесполезным. Каган оказался чуть более полезен, нежели "Возвращайся к своим газетёнкам", но не сильно. Почёсывая двойной подбородок, он произнёс:

— С моей точки зрения, Чарли, лично вам беспокоиться не о чем.

Чарли не был уверен, хорошие это новости или плохие.

— Я здесь не только ради себя. Вокруг меня целая толпа народу. И, насколько я помню, Первую поправку^[112] пока никто не отменял.

— Господи, никто и не говорит об её отмене. — Каган развёл в стороны пухлые руки, апеллируя к разуму. Затем он погрозил пальцем под носом у Чарли. — Но и нельзя в переполненном зале кричать "Пожар!". Держите эту мысль в уме.

— Да, да. Но кто-то может заявить, что президент неправ, либо он несёт чепуху, и не кричать, при этом, "Пожар!". За такое нельзя тащить в тюрьму, особенно после "Законов об иностранцах и подстрекателях"^[113].

— Мы боремся с вредителями везде, где найдём, — заявил Каган, что могло означать всё, что угодно. — Нынче политика жёстче, чем игра в футбол. Если будем проявлять слабость, то проиграем.

— Политика всегда была жёстче футбола, — сказал Чарли. — И я объясню почему — в политике больше денег.

Он выждал. Никакой реакции от Лазара Кагана он не дождался. Когда он решил, что и не дождётся, то решил зайти с иной стороны:

— Чем сейчас занят Винс Скрябин?

— В смысле, что оказалось важнее встречи с вами? — Каган хмыкнул, довольный, что заставил Чарли завилять. — По факту, он налаживает работу с Дж. Эдгаром Гувером. Мы намерены навести порядок в собственном доме.

— В доме, то есть, в Вашингтоне, или речь обо всей стране? — спросил Чарли.

— Наведи порядок в Вашингтоне, но оставь страну такой, какая она есть, и через два года, в Вашингтоне снова начнётся бардак, — сказал Каган. — Наведи порядок в стране и в Вашингтоне всё будет спокойно, потому что народ сам выберет наилучших своих слуг.

— Удачи! — выпалил Чарли.

— Благодарю. — Голос Лазара Кагана звучал спокойно, счастливо и уверенно. Он говорил настолько спокойно, счастливо и уверенно, что Чарли усомнился, не случались ли у него приступы безумия.

Также он говорил настолько спокойно, счастливо и уверенно, что Чарли максимально поспешно вышел из его кабинета. Затем он мухой полетел к ближайшему питейному заведению. Обычно он не пил до обеда, но где-то солнце уже всяко клонилось к закату. После речи Джо Стила и недолгого разговора с Каганом, ему требовалось жидкое обезболивающее.

Он уже бывал в этой забегаловке. И с Джоном Нэнсом Гарнером здесь тоже встречался. Насколько помнил Чарли, вице-президент, что тогда, что сейчас, сидел на том же барном стуле. Возможно, Гарнер даже был одет в тот же костюм, впрочем, сигарета, что дымилась у него меж пальцев, вероятно, отличалась от той, что он курил во время первого срока Джо Стила. У Чарли не имелось доказательств тому, что с тех пор он вставал с этого стула.

Когда Чарли заказал двойной бурбон, Гарнер приподнял бровь.

— Собираетесь стать взрослым мальчиком, Салливан? — растягивая слова, произнёс он.

Чарли решил не вестись на подколку.

— Сегодня надо, — ответил он. Когда бармен ему налил, он отсалютовал стаканом. — В жопу репортёров и прочих пустозвонов! — провозгласил он и напиток пошёл вниз по трубе. Как и положено взрослому мальчику, он не закашлялся.

— За это я выпью. — Джон Нэнс Гарнер подтвердил слова действием. — Разумеется, я за что угодно выпью, блин. В этом вице-президент хорош — пить за что угодно, блин. Позволяет забыть о работе на председательстве в Сенате, скажу я вам.

— Ой, не знаю. — Бурбон ударил Чарли чисто "Луисвилль Слаггер"^[114]. — Совсем недавно вы чуть было не получили самую высокую работу.

— Не. — Гарнер презрительно тряхнул головой. — Никакой тупорылый бесполезный армейский говнюк не сможет выписать Джо Стилу билет на тот свет, пусть даже он родом из Сан-Антонио. Джо Стил останется президентом столько, сколько пожелает, либо, пока сам Дьявол не захочет утащить его назад в ад.

— Назад в ад? — Интересное построение фразы.

— Ад, Фресно, без разницы.

Сколько и насколько крепко уже пьёт вице-президент? Достаточно долго, чтобы начать забывать грамматику. Он ткнул в Чарли жёлтым от никотина указательным пальцем.

— Я знаю, что с тобой не так. Ты послушал радио, и пришёл сюда заливать свой страх.

— Раз уж вы упомянули, — сказал Чарли. — Да.

— Сумасшедшая работка, не так ли?

— Страшная работка.

— Суть вот в чём. — Джон Нэнс Гарнер заговорил так, как будто Чарли ничего не говорил. — Джо Стил намерен делать всё, что пожелает, и никто не сумеет его остановить или, хотя бы, всерьёз задержать. Ты всё видишь, ничего не можешь изменить, поэтому вливаешься в общий поток, и всё в порядке. Я сейчас в порядке — всё хорошо. А начнёшь с ним бодаться, никакого счастливого конца своей сказке не жди.

Он поднял указательный палец, чтобы без слов заказать ещё выпить.

— Вы ведь во всём разобрались, не так ли? — поинтересовался Чарли.

— Джо Стил со всем разобрался, — ответил Гарнер.

Он принялся за свежий бурбон. Чарли тоже поднял указательный палец. Одного двойного бурбона ему было недостаточно, не этим утром.

Стояло лето. Под солнцем, среди влажности, Вашингтон ощущался так, будто Господь закатал его в скороварку. Где-то на юге гремели грозы. Но даже дождь не мог удалить всю влагу из воздуха.

Бейсбольные "Сенаторз" увязли в провальном сезоне. Они были не на последнем месте, куда их определила молва, но и дальше они не двигались. Пару лет назад они вернули Баки Харриса, чтобы тот ими управлял, но не помогло. Будучи совсем молоденьким менеджером в двадцатые, он привёл их к двум чемпионствам. Какой бы магией он тогда ни воспользовался, она исчезла, подобно быстро растущему фондовому рынку.

У сенаторов, которые свои игры проводили в Капитолии, год также не задался. Время от времени, Джо Стил вносил какой-нибудь законопроект, ужесточавший наказание за одно, или объявлявший федеральным другое преступление. Сенаторы и депутаты проводили их в темпе джиги, один за другим. Джо Стил своей подписью придавал им силу законов. Судья нижней инстанции, объявивший пару из них неконституционными, закончил в инвалидной коляске, парализованный ниже пояса после страшной автомобильной аварии. Пока он лежал в больнице, Энди Вышински подал апелляцию на его решения, и окружной суд их отменил. Дела двигались дальше.

Чарли и Эсфирь завели разговор о детях. Чарли был убеждён, что пользоваться резинками — грех. Это его не останавливало; зато было в чём исповедоваться. В церковь он ходил не так часто, как хотелось бы его матери. Если бы он ходил туда так регулярно, как хотелось Бриджит Салливан, на другие дела у него не осталось бы времени.

Лето было сезоном, скудным на новости. Японцы откусили немалый кусок от Китая, но кого увлечёт убийство одних узкоглазых другими узкоглазыми? В Америке уж точно никого. Гитлер орал на Австрию, а ещё на Чехословакию, за то, как в Судетах обращались с местными немцами, но кто по эту сторону Атлантики знал, и кому было дело, где эти Судеты, если только оттуда не была родом ваша бабуля?

А потом рано утром зазвонил телефон Чарли, настолько рано, что звонок застал его за кофе и тремя хорошими, ну или выше среднего, яйцами от Эсфири. Эсфирь тоже оделась для работы — она управляла стадом идиотов, учившихся на дегенератов, по крайней мере, с её слов.

— Что за нафиг? — сказал Чарли. Либо в мире что-то не так, либо ошиблись номером. Угрюмо надеясь, что ошиблись, он снял трубку и пролаял: — Салливан.

— Здравствуйте, Салливан. Стас Микоян. — Нет, не ошиблись. — Если в десять часов утра появитесь около здания министерства юстиции, то увидите кое-что, достойное статьи.

— Да, ну? Где-то конкретно, или там везде? — ответил Чарли, лишь с долей шутки.

Штаб министерства юстиции вырос на Пенсильвания-авеню, в полудюжине кварталов от Белого Дома, в начале президентского срока Джо Стила. Здание было гигантским. Если бы птицы склевали все крошки, что вы рассыпали по пути, обратной дороги из него вы бы не нашли.

— Отправляйтесь в выставочный центр ГБР, кабинет 5633, - сказал Микоян. — Я слышал, мистер Гувер желает кое-что выставить.

— Типа, чего?

— То, о чём стоит рассказать, — ответил армянин и повесил трубку.

Чарли выругался и ударил своей трубкой о рычаг. Эсфирь охнула и рассмеялась одновременно.

— Что случилось? — спросила она.

Чарли рассказал, закончив фразой:

— Он знает, что я должен явиться, жалкий как-его-там. Скорее всего, там окажется какой-нибудь самогонщик из Калифорнии, или свинокрад из Оклахомы.

— Ну, времени, чтобы позавтракать тебе хватит, — сказала Эсфирь.

Само собой, Чарли отправился к министерству юстиции, выпив достаточно кофе, чтобы веки не смыкались. Он совсем не удивился, когда по пути в кабинет 5633 столкнулся с Луи Паппасом.

— Кто тебя выдернул? — спросил он.

— Кто-то из Белого Дома позвонил в "АП", — ответил фотограф. — Значит, что-то будет и им нужны снимки.

Сверившись с часами, Чарли произнёс:

— Чем бы это ни было, узнаем через пятнадцать минут.

— Зашибись. — Если Луи и был возбуждён, держался он неплохо.

По сравнению с ним, Дж. Эдгар Гувер выглядел настолько бодро, насколько может выглядеть коренастый мужчина. Он поглядывал на собственные часы, стремясь начать секунда в секунду. То ли его часы отставали, то ли часы Чарли спешили, но начал Гувер в 10:02 по часовому поясу Чарли.

— Причина, по которой мы вас, ребятки, собрали, — обратился Гувер к репортёрам, ерзавшим на складных стульях — заключается в том, что ГБР желает объявить о крупнейшей и наиважнейшей серии арестов в американской истории. — Он указал на группу мужчин с "Томми-ганами". Насколько Чарли мог судить, Гувер любил отдавать приказы вооружённым людям.

Его подручные вывели десять-двенадцать человек среднего возраста и старше. Трое носили тёмно-синюю одежду, остальные были одеты в хаки. Эта одежда, видимо, являлась формой, однако никаких знаков различия, украшений или эмблем на ней не было.

— Это, — зловещим тоном произнёс Гувер, — кое-какие высокопоставленные генералы армии США и адмиралы военно-морского флота. Их мы арестовали прошедшей ночью и этим утром. Обвинение — измена, а именно, сговор с иностранной державой с целью убийства президента Соединённых Штатов. В ближайшее время мы ожидаем продолжения арестов среди военных. Обвиняемые предстанут перед военным трибуналом. Наказание за данное обвинение — смертная казнь.

— Это как-то связано с капитаном Саутом? — спросил Чарли.

— Именно, — произнёс Дж. Эдгар Гувер, пока Луи и остальные фотографы снимали опальных офицеров. Другие репортёры начали выкрикивать вопросы. Гувер поднял отлично наманикюренную кисть. — В данный момент я больше ничего не желаю комментировать. Я бы сказал, что аресты сами за себя говорят. Мне совсем не хотелось приводить вас сюда по столь неприятному и позорному поводу, но страна должна это увидеть.

— Как-то весело вы этого не хотите, — пробормотал Луи уголком рта. — Вы отлично проводите время.

Гувер снова сделал жест своим бойцам. Те отконвоировали генералов и адмиралов из большой комнаты обратно туда, где они содержались. Журналисты побежали к телефонам. Если бы кто-нибудь засёк время, рекорд в спринте Джесси Оуэнса^[115], поставленный годом ранее в Берлине, не удержался бы.

В этот раз Чарли пришлось ждать своей очереди к телефону. Пауза позволила ему гораздо лучше сформулировать статью в голове. Он не был настолько шокирован, как, когда в измене обвинили "четвёрку верховных судей", или, когда настал черёд Хьюи Лонга и отца Коглина. Когда что-то происходит раз за разом, оно теряет свою силу шокировать.

Но, что армия и флот будут делать без своих высших командующих? Чем бы оно ни было, как вооружённые силы будут справляться? В одном Чарли был уверен — Джо Стил об этом переживать не будет. Президент хотел, чтобы люди были верны лишь ему, и ему было плевать на то, какими способами эта верность достигается.

Из телефонной будки вышел журналист. Чарли локтями пробил себе путь к ней. Он сунул в аппарат несколько монет, дождался ответа, и принялся надиктовывать.