Джо Стил

XI

Майк Салливан сунул полдоллара в окошко билетной кассы.

— Два, пожалуйста, — сказал он.

Девушка бросила монетку в кассовый аппарат и протянула два зеленых билета.

— Приятного просмотра, — вяло проговорила она.

— Не знаю насчёт просмотра, но кондиционер — это приятно, — сказала Стелла.

Нью-Йорк изнемогал от зноя, однако в руке она держала свитер. Кондиционирование пришло лишь с двумя режимами работы: совсем не работает или, ну, очень холодно. Золотой середины не существовало.

— Я тоже не уверен насчёт просмотра. — Майк также держал свитер. — Посмотрим, как оно, и всё.

Показывали боксёрскую драму "Кид Галахад" с Богартом, Бетт Дэвис, Эдвардом Г. Робинсоном и новым актёром по имени Уэйн Моррис в главной роли. Несмотря на крепкий актёрский состав, уже вышедший в прокат фильм пока ещё большой шумихи не создал^[116].

Подросток с нелепыми усами "под Дэвида Нивена"^[117] взял у них билеты и разорвал напополам. Майк взял в буфете попкорн, тянучки "Гуд-энд-Пленти" и содовую. Попкорн и тянучки плохо сочетались друг с другом, но какая, блин, разница? Они тоже не во всём подходили друг другу.

Они со Стеллой вошли внутрь и нашли свои места. Пока они натягивали свитера, то по очереди передавали туда-сюда упаковки с закусками. Ну, точно, кондиционер работал на всю катушку. Женщина, сидевшая в паре кресел от Стеллы, не подумала прихватить с собой теплую одежду. Она дрожала, а её зубы стучали, словно кастаньеты.

Лампы в зале погасли. Проектор запустил магию экрана. Майк думал о подобных фильмах с тех самых пор, как был ребёнком в коротких штанишках, и к тому же маленьким ребёнком в коротких штанишках. Кино не просто больше жизни, оно лучше жизни.

Даже поход на показ фильмов, о которых забываешь через пять минут после остановки плёнки, казался интереснее потного мира за пределами кинотеатра. Затем пошла кинохроника. Япошки пёрли напролом по горам трупов китайцев. В Испании сцепились националисты и лоялисты: Гитлер и Муссолини дрались с Троцким через посредников.

— И к новостям поближе к дому… — прогремел диктор.

На экране снова появились офицеры, задержанные за участие в заговоре против Джо Стила, ну или за то, что Джо Стил и Дж. Эдгар Гувер считали заговором против президента.

— Уже казнена первая группа предателей-военных, — произнёс диктор, бесстыдно радуясь произошедшему. — Против всех, кто замышляет заговор против Америки, будут и далее применяться суровые меры наказания.

Появился титр с названием города: ФИЛАДЕЛЬФИЯ. На кадрах кинохроники сотрудники ГБР грузили в автозаки и пару грузовиков, явно позаимствованных у армии, невесёлых, небритых, плохо одетых людей — в основном, простых работяг, не подполковников и не бригадных генералов.

— Облава на вредителей продолжается и в гражданской сфере, — сказал диктор. — После надлежащей судебной проработки, эти люди будут трудиться на восстановлении жизни страны.

— "Проработки"? — Майк скорчил гримасу, шёпотом повторяя это слово Стелле. — Звучит так, словно их перекрутят на колбасу, да?

— Тише, — прошептала та в ответ.

Майк умолк, но довольным он не был даже и близко. "Проработаны в судебном порядке" выглядело гораздо ближе к истине, нежели "осуждены". Дела людей, обвинённых во вредительстве, редко доходили до суда. Они представали перед судьёй — зачастую перед парнем в образе судьи по гражданским делам — который не занимался ничем иным, кроме вредителей. Мужчины (и женщины тоже) получали из рук гражданских судей проштампованные бумаги и отправлялись отбывать срок куда-нибудь в Нью-Мексико, Колорадо или Монтану.

Судебное слушание? Судебное слушание превратилось либо в шутку, либо в воспоминание. Майк был не единственным, кто замечал, что всё происходящее на много миль расходилось с понятием конституционности. Однако судьи, имевшие ту же точку зрения, находились в абсолютном меньшинстве; слишком многие выясняли, что с теми, кто шёл против президента, происходили всякие прискорбные вещи.

Говорят, что Дьявол может цитировать Писание ради собственной выгоды. Джо Стил цитировал предыдущих президентов. Он постоянно обращался к Линкольну. Эндрю Джексона он также знал. Если же судебное решение шло вопреки ему, но он чувствовал себя не склонным убить или покалечить этого судью, то он повторял слова мужика с "десятки":

— Джон Маршалл^[118] принял решение. Позволим же ему привести его в жизнь.

И продолжал заниматься тем, что запретил ему судья^[119].

Многие из тех, кто проделывал подобный трюк, могли уткнуться лицом в ствол, заряженный импичментом. Джо Стил обладал невообразимым большинством в Конгрессе. Менее года назад он с лёгкостью выиграл выборы. Он до сих пор был популярен среди всех, за исключением тех, кто голосовал в "Литературном дайджесте"… и вредителей. Если эти люди были вредителями.

Майк чертовски хорошо знал, что журналисты таковыми не являлись. Людям его круга президент мог нравиться, а мог и не нравиться. Им всем нравилась их страна, они даже любили её. Насколько он мог судить, никто не видел никаких вредителей там, где работал, но практически все были убеждены, что в других сферах они имелись. Этот факт бесил Майка, но так оно и было. И, вот, он здесь.

Майк не обратил никакого внимания на спортивное обозрение, хоть "Янкиз" и рвали "Всеамериканскую лигу" в клочья, а "Джайентс" лидировали в национальной. Он даже короткометражку едва смотрел. Вестерны были ему глубоко параллельны.

Его политическая хандра прошла через всю картину. Единственной причиной, почему он выбрался сюда, заключалась в том, что здесь ему было холодно и мрачно, а дома ему было жарко, липко и мрачно. А, ещё выбраться сюда значило осчастливить Стеллу. Это тоже шло в зачёт.

Однако едва они пришли домой, он направился прямиком к портативной печатной машинке — та весила полтонны, вместо полноценной тонны обычной машинки — и начал набирать текст. Стелла выглядела обиженной.

— Что делаешь? — спросила она.

Да, и голос её звучал обиженно.

— Пытаюсь донести правду, — ответил Майк, не отрываясь от своего занятия.

Заголовок недописанной статьи гласил: "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".

— Пытаюсь донести столько, сколько смогу. Сколько мне известно.

— Ну, а обязательно доносить её прямо сейчас? Может, сначала, приляжешь в постельку?

Майк поднялся, не без угрызений совести. Некоторые предложения можно игнорировать только на свой страх и риск расторжения брака. Впрочем, это "сначала" позже дало ему оправдание снова вернуться в гостиную и продолжить печатать. Через несколько минут Стелла закрыла дверь спальни. Возможно, это было сделано для того, чтобы избавиться от раздражающего шума печатной машинки. Либо, у Стеллы имелись иные причины.

На следующее утро Майк отнёс напечатанное в офис "Пост". Он продолжил писать там, остановившись дважды, чтобы спуститься в архив и уточнить, когда и каким именно способом Джо Стил оттаптывался на Конституции. Он хотел убедиться, что привёл все факты правильно. Удовлетворившись, он убрал копию в тумбочку и отнёс оригинал выпускающему редактору.

— Что у тебя там? — спросил Стэн Фельдман.

— Рожок мороженого, — невозмутимо ответил Майк.

— А если я хочу шоколадное, а не ванильное?

— Это точно не ванильное, обещаю.

— Ага, все так говорят.

Стэн принялся за чтение. До самого конца он не произнёс ни единого слова. Статья вышла длинной. Майк воспринял это молчание за самую высокую похвалу, что он когда-либо получал. Наконец, редактор поднял взгляд.

— Ну, у меня к тебе только один вопрос.

— Какой?

— Ты хочешь, чтобы только тебя приняли за вредительство, или хочешь, чтобы ещё и "Пост" прикрыли?

— Всё не так уж плохо, — ответил Майк. — Я не написал ничего, что не было бы правдой. Я могу документально подтвердить всё, о чём говорю — что намного больше того, что заявляют Джо Стил или Дж. Эдгар Пылесос.

— Хех. — Короткий смешок, на мгновение показались зубы — Стэн по достоинству оценил насмешку.

— При чём тут правда? Единственный способ выжить в нынешние времена — это не высовываться и надеяться, что волки тебя не заметят.

— А пока все не будут высовываться и надеяться, что их не заметят, Джо Стил изберётся на третий срок — а он точно изберётся — и упакует всю страну столь же плотно, как Гитлер сделал с Германией.

Стэн поднялся и закрыл дверь в кабинет. Майк уже и забыл, когда он в последний раз так делал. Вернувшись за свой побитый, захламлённый бумагами стол, редактор произнёс:

— Я не говорю, что ты неправ. В смысле, теоретически. Но ты знаешь, что бывает с теми, кто слишком далеко вытягивает шею.

Ребро ладони опустилось на стопку бумаг, подобно лезвию топора.

— Если за всех этих людей никто не заступится, по шее получат все, — ответил на это Майк.

Стэн побарабанил пальцами по статье.

— Я не стану это печатать по собственной воле. Если я её напечатаю, под откос пойдёт карьера очень многих людей. Я не шучу, Майк. Я не хочу возлагать подобную ношу на свои плечи. Но я отнесу статью наверх, издателю. Если мистер Штерн скажет "да", мы её выпустим. Если нет… Не пойми меня неправильно, статья хорошая. Как и артиллерийский снаряд. Но это не означает, что ты захочешь поставить его себе на стол.

Дж. Дэвид Штерн купил "Пост" несколько лет назад. Он повернул её курс влево. Газета в целом поддерживала Джо Стила, в том числе на перевыборах. Теперь же… Теперь же она старалась не петь ему осанны, но и не говорить о нём слишком плохо. Майк вздохнул.

— Делай, что должен. Посмотрим, что он скажет, и я буду действовать по обстановке.

Если Штерн скажет "нет", Майк опасался, что ему придётся уйти из "Пост". Он гадал, найдётся ли после этого хоть одна газета, готовая его нанять. Его спросят, почему он ушёл. Ему придётся либо врать, либо говорить: "Я пытался рассказать правду о Джо Стиле". Ну, да, от таких слов любой потенциальный наниматель запрыгает от радости. Не правда ли?

"Меня может взять "Дейли Уокер^[120]", — подумал Майк. "Уокер" следовал линии Троцкого, как бы та ни колебалась. По вопросу Джо Стила она особо не колебалась. Президент нравился Троцкому не больше, чем тот нравился президенту. Проблем с работой на этих людей Майк видел две. Там платили столько, что и на еду не хватит. И, пусть даже Майк не мог терпеть Джо Стила, "красным" он тоже не был.

Нет, было ещё одно. Майк слыхал, что пара человек, писавших для "Дейли Уокер" теперь ломали камень, копали каналы, или чем там ещё занимаются те, кто находится в трудовых лагерях.

Разумеется, если Дж. Дэвид Штерн решит выпустить статью, он сам всё выяснит. Жизнь полна впечатляющих возможностей, не так ли?

Следующие несколько часов Майк в полной мере испытал, что такое быть газетчиком. Его сердце не знало. Голова, в основном, тоже. Однако он выяснил, что может писать статьи просто потому, что знает, как. Статьи не были великолепными, но могли бы стать. Никто не ожидает, что ты будешь Хемингуэем, когда пишешь о каком-нибудь подонке с пистолетом, ворующим деликатесы.

Он уже собирался пойти на обед, когда Стэн крикнул:

— Эй, Салливан! Поди сюда! — И указал на дверь в свой кабинет.

Майк пошёл, захватив с собой статью.

— Чего надо? — спросил он, подозревая, что дело не было связано с "КУДА УХОДИТ НАША СВОБОДА?".

Однако, было.

— Мистер Штерн говорит, мы её выпустим, — сказал ему редактор. — Строго говоря, мы выпустим её на передовице. Авторство будет твоё — если только ты не хочешь иного.

Вот он, шанс ударить по администрации Джо Стила, не подвергая себя особой опасности. Он покачал головой.

— Спасибо, но всё хорошо, — сказал Майк. — Всё равно, им не потребуется много времени, чтобы выяснить, что это я. Будто я никогда раньше на них не наезжал.

— Я говорил мистеру Штерну, что ты так и скажешь. — Стэн выглядел довольным, по крайней мере, достаточно довольным для редактора. — Если газета поддерживает статью, значит автору тоже следует поддержать её.

— Так я и поступаю. — Майк ощущал храбрость и самопожертвование, подобно "слонику", готовому выскочить из окопа на немецкие пулемёты, сеющие смерть по всей нейтральной полосе. У "слоника" была винтовка со штыком. Говорят, перо может быть сильнее меча. Похоже, настала пора проверить этот тезис.

— Мистер Штерн^[121] говорит, ты всё сделал верно, — продолжал Стэн. — Он говорит, что мы должны бить Джо Стила со всех шести сторон, начиная с воскресенья, пока можем. Он сказал, что гордится тем, что на него работают люди, вроде тебя. Ещё он сказал, что готов поднять тебе пайку до десяти баксов в неделю.

Майк ухмыльнулся.

— Мне нравятся его слова.

Стелле тоже понравится повышение зарплаты. Всё к лучшему. Они держались, но жили далеко не богато. Насколько Стелле понравится статья, в которой Джо Стила назвали тираном и даже разъяснили на пальцах, почему… Об этом Майк старался не думать.

Чарли обедал в закусочной, когда какой-то журналист сказал:

— Ты же брат Майка Салливана, да? Парня, который в Нью-Йорке пишет для "Пост"?

— Это я. — Чарли откусил ещё кусок сэндвича с консервированной говядиной. — Что случилось?

— А то, что он пошёл на президента, чисто Тай Кобб^[122] на своих шиповках несётся брать третью базу.

Этому журналисту было за пятьдесят, он был достаточно стар, чтобы видеть Джорджийского персика на пике его формы.

— Да, ну? — Чарли не удивился тому, что Майк вновь набросился на Джо Стила. Майк всегда был против президента, и стал ещё больше против него с тех самых пор, как в Олбани сгорел губернаторский особняк вместе с Франклином Рузвельтом, пытавшимся оттуда выкатиться.

Удивило Чарли то, что он не получил традиционного утреннего звонка от Кагана, Скрябина или Микояна. "Я в Вашингтоне, поэтому, когда они злятся на Майка, орут они на меня", — думал он. Правда, в этот раз не позвонили. Неужели, решили, что от этого нет никакого толка? Или утратили надежду на то, что Чарли удастся образумить Майка?

Ага, — сказал журналист, сбивая Чарли с мысли. — Натурально, вцепился. Написал, он помесь между Адольфом и Львом, с небольшой добавкой Бенито, вроде горчицы в твоём сендвиче. Написал, что он врал и скрывал свою тягу к тирании. Сложил в кучу всё, чем он занимался, в том числе даже до первых выборов, и написал, что ему не нравится, к чему всё пришло.

— Именно так? — До этого Чарли казалось, что его сэндвич был вполне вкусным. Внезапно он потерял весь свой вкус. Чарли мог с тем же успехом жевать картон.

— Ага, "именно так". Тираж "Пост" разошёлся весь, другие газетёнки перепечатывали отдельные фрагменты статьи. Такая вонь поднимется…

— Надеюсь, Майк ко всему этому готов, — сказал Чарли.

Он гадал, если он замолвит за Майка словечко, это защитит его от гнева Джо Стила, или сделает всё только хуже. Он боялся, что последнее. Он уже слишком часто защищал Майка от подручных президента, да и от самого Джо Стила. Они знали, о чём он думал.

К сожалению, Чарли тоже знал, о чём они думали. После того как Роланд Саут попытался застрелить — и подстрелил — Джо Стила, перчатки были сброшены. Вся кампания против вредителей не набрала бы такого оборота, если бы вся страна не была шокирована тем, что чуть не стало четвёртым убийством президента за всю её историю. Но эта кампания шла полным ходом и замедляться не собиралась.

Другой журналист произнёс:

— Твой брат может сесть на пакетбот и уплыть куда-нибудь на Кубу, в Мексику, или ещё куда? Или на поезд до Торонто? Или на один из тех самолётов-клипперов до Англии^[123]?

Он хихикнул, показывая, что шутит, но ничего из сказанного не казалось Чарли плохим планом.

Впрочем, будь он проклят, если подаст вид.

— Да выдохнется оно всё. Про президента пишут гадости со времён Джорджа Вашингтона. А до него гадости писали про Георга III.

— Надеюсь, ты прав, — сказал пожилой человек.

Он залез в карман, достал оттуда четыре монеты и положил их около тарелки Чарли.

— Держи. Обед за мой счёт.

Он выскочил из забегаловки раньше, чем Чарли успел поблагодарить его, или вернуть деньги.

Чарли уставился на четвертак, два дайма и никель^[124]. Вероятно, этот мужик давал ему понять, что перспективы у Майка не очень. Чарли выругался про себя. Он и сам не считал перспективы Майка блестящими. Ему не хотелось об этом думать, поэтому он решил не думать ни о чём вообще. Он продолжил ругаться. Не думать давалось непросто.

Он вернулся на своё рабочее место, надеясь найти там сообщение из Белого Дома. Так он смог бы позвонить сам и не выглядеть, словно попрошайка. Сообщение было — от жены, которая просила по пути домой купить буханку хлеба и капусту. Чарли начал сминать её, чтобы выбросить в урну. Внезапно он её расправил и убрал в карман пиджака. Поможет не забыть.

За весь день никто из Белого Дома ему не позвонил. Вряд ли там не слышали и не видели статью Майка. Подобные выходки там не пропускают. Нет. Очевидно, там решили умыть руки. Они намеревались сделать всё необходимое, и им плевать, что об этом скажет Чарли.

Он принёс домой хлеб и капусту. Ещё он принёс 0,7 литра "Олд Грэнд Дэд". Доставая бутылку из пакета, Эсфирь приподняла бровь. Чарли объяснил. Она скривилась и обняла его. От объятий ему стало полегче, но не сильно. После ужина бурбон тоже помог, но опять же не очень сильно.

Те, кто сбежал из России Троцкого и Германии Гитлера, рассказывали про ночной стук в дверь, об агентах тайной полиции, которые хватали вас, едва вы откроете. Полуночный стук в дверь являлся штампом шпионских романов со времён Великой войны, если не раньше. В кино его тоже постоянно использовали. Разумеется, использовали — это помогало нагнетать тревожность не хуже "все на выход!".

Однако, при любом раскладе, никто не думает, что подобное может случиться именно с ним. Это было огромной частью того, что сделало кампанию Джо Стила против вредителей столь эффективной. Никто не думал, что подобное может случиться именно с ним, пока оно не случалось. К тому моменту становилось уже слишком поздно.

Даже Майк всерьёз не верил, что подобное могло случиться с ним. О, он понимал, что тыкал палкой медведя в Белом Доме. Знал, что у медведя есть зубы и когти. Ещё он знал о существовании такой штуки, как "первая поправка". Свобода слова и свобода прессы были записаны в Конституции. Он предположил, что всё это пока ещё имело значение.

С этим знанием всё было в порядке. Просто его предположения нынче оказались просрочены.

Строго говоря, когда в дверь постучали, было уже скорее утро, нежели полночь. Стук был не очень громким. Кто бы ни был за дверью, будить весь коридор он не собирался. Однако стучали очень настойчиво. Тук-тук-тук… Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…

Сперва стук добрался до Стеллы.

— Кто это там? — пробормотала она, наполовину сквозь сон.

Её слова заставили Майка открыть глаза. Тук-тук-тук…

— Кто-то за дверью, — сказал он.

Он поморщился в тёплой темноте. "Не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе", — пронеслась в голове мысль. Ну, да, Джон Донн^[125] попал в цель.

— Кто бы это ни был, скажи, чтобы проваливал, — нет, до Стеллы ещё не дошло.

А до Майка — да. К добру ли, к худу ли, но проснулся он быстро и полностью.

— Я всё сделаю, как надо, — сказал он и босыми ногами пошлёпал в гостиную. Перед тем как включить свет, он закрыл дверь в спальне. Моргая, он задал традиционный глупый вопрос:

— Кто там?

— Государственное Бюро Расследований, Салливан, — ответил ему грубый голос. — Открывай. Ты арестован.

— А если не открою?

— Мы её выломаем, либо начнём стрелять сквозь, а потом выломаем, — произнёс голос. — Так, что, открывай. Не откроешь, мы доложим о сопротивлении, и для тебя всё станет ещё хуже.

Майк верил парню за дверью. Когда он писал статью, в которой громил Джо Стила, он делал свою работу. Агенты ГБР за дверью тоже были убеждены, что делают свою работу. Это можно было понять по тому, как говорил этот парень. Ещё можно было понять, что подобные вещи он произносил множество раз.

Майк молча открыл дверь. За дверью стояли трое мужчин в дешёвых костюмах, у одного был "Томми-ган", у другого револьвер, а третий колотил по левой ладони "блэкджеком"^[126], который держал в правой.

— Умничка, — произнёс он. — Д'вай. Тихо. Без суматохи.

— Переодеться можно? — Майк указал на полосатую пижаму. — Шкаф вот он, рядом.

Гбровцы переглянулись.

— Да, похер, давай, — сказал тот, что с дубинкой. Разговаривал только он. — Только живенько.

Штаны, рубашка, пиджак, туфли… Это просто. Носки остались в спальне. Майк решил обойтись без них. Коль скоро эти громилы не собирались беспокоить Стеллу, он не собирался подсказывать им.

— Я готов, — сказал он, произнеся самую большую ложь в своей жизни.

— Лады.

Его вывели. Стелла не вышла кричать и драться. У Майка это не вызвало ничего, кроме облегчения. Ничего хорошего из этого не вышло бы, возможно, ей причинили бы вред или забрали с ним. Наверное, она уснула.

Одна из дверей в коридоре открылась, высунулся мужчина, увидел, что происходит и захлопнул дверь обратно. Возможно, он старался держаться от демонов подальше. Ребята из ГБР провели Майка по лестнице на улицу, где неподалёку стоял автомобиль.

— Когда доберёмся до тюрьмы, я хочу позвонить адвокату, — сказал Майк, наклоняясь, чтобы залезть внутрь.

Гбровец с дубинкой тут же воспользовался ею. Позднее, когда Майк вновь обрёл способность ясно мысль, он решил, что этот парень всё равно ударил бы его, даже если бы он не произнёс ни слова. Удар заключенного по голове являлся частью общего процесса приведения его к подчинению. Если он будет не в себе, неприятностей он не создаст.

Майк и был не в себе. Вся поездка на машине — за исключением вони табачного дыма, кислого пота и застарелой рвоты — осталась размытой в его воспоминаниях. Они не поехали в полицейский участок. Они направились в федеральное здание в Нижнем Уэст-сайде. Двигались они невероятно быстро. В это время суток почти никакого дорожного движения не было. Майк отметил этот факт даже с больной головой.

— Очередной вредитель, дэ? — спросил охранник у входа в здание, когда гбровцы вытащили Майка из машины и поставили на ноги. Обращались с ним, скорее, как с мешком с бобами, нежели как с человеком. Он и сам ощущал себя мешком с бобами.

— Эт'точно, — ответил агент ГБР с "блэкджеком". Обращаясь к своим соратникам, он произнёс: — Уводите его. Проработаем его и поедем за следующим козлом из списка.

Майка и проработали, точно полутушу говядины. Какое-то официальное лицо потребовало от него назвать своё имя. Прежде чем ответить, пришлось подумать дважды. Его обыскали. Сняли отпечатки пальцев. Сфотографировали. Без сомнений, выглядел он ужасно, но им было плевать.

Ему дали номер: НЙ24601. Кто-то написал его несмываемыми чернилами на куске ткани и прицепил его к лацкану. На всякий случай, этот же человек снял с Майка пиджак и написал этот же номер на подкладке.

— Не забудь, — произнёс он. — Теперь — это ты.

Поскольку у Майка были сложности с собственным именем, ему было непросто удержать номер в грохочущей голове, однако, пришлось постараться. Его поставили перед парнем, на столе которого стояла табличка с именем "МОРРИС ФРУМКИН", а ниже, буквами помельче "Судья по гражданским делам".

— Обвинение? — усталым голосом поинтересовался Фрумкин.

— Вредительство в виде клеветы на администрацию президента и её прогрессивную политику, — ответил мужчина с прогрессивным "блэкджеком".

— А, тот самый Салливан. — Моррис Фрумкин сделал пометку в списке на планшете. — Ну, много времени на разбирательство не уйдёт, не так ли? Очевидно, он виновен. Салливан, в качестве административного наказания за вредительство вас переведут в трудовое учреждение в Неблагополучных Областях, — даже находясь в не совсем адекватном состоянии, Майк слышал, что последнее словосочетание было произнесено с заглавных букв, — на срок не менее пяти и не более десяти лет. Перевод должен быть произведён незамедлительно, отбывание срока начнёт отсчитываться с момента прибытия в учреждение. — Все эти слова он произнёс автоматически и кивнул людям, что охраняли Майка. — Поместите его во временный изолятор, пока до Пенн-стейшн не отправится следующий автозак.

Так они и поступили. В камере уже сидело полдюжины человек. Все они были более чем измотаны. У пары человек на головах и плечах была кровь — те гбровцы, что брали их, били не столь аккуратно, как те, что брали Майка. Один был весь в крови и синяках. Он устроил драку прежде чем агенты Джо Стила сумели его повязать. Что это ему стоило? От пятнадцати до двадцати вместо от пяти до десяти. Этот человек гордился увеличенным сроком, как гордился своими синяками.

В голове Майка начался грохот, словно на сталелитейном комбинате. Один из вредителей передал ему две таблетки аспирина из небольшого бутылька, который упустили агенты ГБР. Это было подобно тому, как отправлять ребёнка выполнять работу взрослого, но немного помогло.

Впихнули ещё одного человека. Затем гбровцы отконвоировали их в фургон. Их отправили на Пенн-стейшн, а затем на уровень, которого Майк не мог даже представить, не то, чтобы увидеть. Великолепной имитации терм Каракаллы^[127] с первого этажа здесь не имелось. Тут был не Рим. Тут всё было сделано из голого угловатого бетона, стояли жёсткие металлические скамейки без спинок. Майк уселся на одну из них, и обхватил ладонями бедную больную голову. Несколько других вредителей приняли ту же позу.

Загрохотал поезд. Этот звук причинял боль, словно при похмелье. Охранники выстроили их перед двумя передними вагонами. Вагоны уже были битком. Большинство парней, что там находились, обладали новоанглийским говором. Охранникам было плевать, что в вагонах станет ещё теснее.

— Не переживайте, жалкие вы говнюки, — произнёс один охранник. — Когда доберётесь, куда надо, весь поезд будет, блядь, битком. — Он рассмеялся.

Майк не видел в этом ничего смешного, впрочем, охраннику было плевать.

Просвистел свисток. От этого звука тоже стало больно. Поезд отошёл от подземной платформы. Майк отправлялся в… неизвестность.

Зазвонил телефон. Чарли приложил все усилия, чтобы не запрыгнуть на потолок. Когда телефон звонил посреди ночи, это означало одно из двух. Либо какой-то сонный оператор неверно соединил провода, либо произошло нечто ужасное с кем-то, кто считал вас важным для себя.

— Gevalt! — произнесла Эсфирь.

— Это уж точно. — Чарли сполз с постели и направился в гостиную. По пути к телефону он умудрился удариться пальцем ноги о дверной косяк и голенью о кофейный столик.

— Алло?

— Междугородный звонок, — раздался спокойный женский голос. — Вам звонит Стелла Салливан из Нью-Йорка. Вы будете отвечать?

— Ага, — сказал Чарли.

Ясно, произошло нечто ужасное, и он был практически уверен, что знает, что именно.

— Говорите, мисс Салливан… простите, миссис Салливан, — произнесла телефонистка.

Для Чарли её голос звучал приглушённо — она в самом деле разговаривала со Стеллой по другой линии.

— Чарли? — проговорила Стелла сквозь щелчки и помехи.

— Ага, это я. — Весь сон, как рукой сняло. Теша себя несбыточной надеждой на чудо, он произнёс: — Что стряслось?

— Боже, Чарли! Майка забрали! За ним пришли, увели прочь, я не знаю, что с ним сделали, я осталась в спальне, напуганная, вся дрожу, ждала, пока они не ушли, потом позвонила тебе, и боже мой, Чарли, что мне теперь делать?

Обычно Стелла так не разговаривала. Обычно, у неё не было повода так разговаривать.

Чарли долго и протяжно выдохнул.

— Ох… — начал он и замолчал.

Крепкая ладонь отца, регулярно прикладываемая к затылку Чарли, приучила его не ругаться в присутствии женщин. "На проводе с" тоже приравнивалось к "в присутствии".

— Что ты будешь делать, Чарли? — спросила Стелла. — Ты можешь что-нибудь сделать?

— Я попробую, — ответил тот. — Не знаю, что мне скажут. Не думаю, что попытка ухудшит ситуацию Майка. Впрочем, не думаю, что она сможет её и улучшить. Но я попробую. Самое худшее, что мне ответят — это "нет". Я вполне уверен, что это самое худшее, что мне скажут.

— Спасибо тебе, Чарли. Благослови тебя Господь! — сказала Стелла. — Прямо сейчас пойду в церковь и поставлю за тебя свечку.

— Не повредит. — Чарли боялся, что толку от этого будет столько же, сколько он добьётся от Кагана, Скрябина или Микояна.

Он попрощался со Стеллой и прошлёпал обратно в спальню. Эсфирь включила лампу на прикроватной тумбочке, поэтому на обратном пути новых травм он не получил.

— Это было?.. — Продолжать она не стала, надобности не имелось.

— Ага, именно оно.

Чарли сжал ладонь в кулак и со всей силы ударил матрас. Затем ударил ещё раз. Это ничего не решило, но ему стало чуточку полегче. Дарвин был прав — люди слишком недалеко ушли от обезьян, колотивших палками по пням.

— Майка взяли.

— Ты можешь что-нибудь с этим сделать?

— Сказал Стелле, что попробую. Как рассветёт, пойду в Белый Дом. Возьму в руку шляпу. Надену тёмные очки и начну размахивать железной кружкой. Пока же, выключи лампу, ладно?

— Конечно. — Выполнив просьбу, она спросила: — Думаешь, уснёшь ещё?

— Нет, но я попытаюсь.

Он лёг на спину и уставился во тьму под потолком. Он попытался сосчитать овец. В голове у него все они превратились в бараньи отрубы и окорока. Вскоре, спустя долгое, по ощущениям и по факту, время, он провалился в мутную дремоту, от которой устал сильнее, чем, если бы оставался в сознании.

Когда затрещал будильник, Чарли поначалу принял его за очередной звонок Стеллы. Ещё никогда он не выключал будильник с таким облегчением. Эсфирь что-то поставила перед ним на стол. Чарли съел завтрак, даже не заметив, что именно ел. Он заметил, что Эсфирь налила ему и себе по полной чашке кофе. Чарли продолжал зевать, невзирая на всю помощь, что оказывал ему яванский кофе.

Прежде чем направиться на Пенсильвания-авеню, он зашёл в штаб "АП". Народ втихую ему сочувствовал, когда он сообщил, куда идёт. Люди знали, что Майк набросился на Джо Стила с кастетами. Ещё они знали, что бывает с теми, кто проделывает подобную глупость. Разговаривать о таких вещах — дурной тон, но все знали.

Даже часовые у Белого Дома ожидали Чарли.

— Мистер Микоян сообщил мне, что, скорее всего, вы заглянете этим утром, мистер Салливан, — сообщил ветеран испано-американской войны. — Направляйтесь прямо к нему в кабинет. Он вас примет.

Чарли направился прямиком в небольшой загромождённый кабинет Микояна. Ему пришлось немного остыть, ожидая снаружи, но длилось это всего пятнадцать минут. Вышел помощник министра сельского хозяйства с обеспокоенным выражением на породистом лице.

Чарли сунулся внутрь.

— Проходите, присаживайтесь, — сказал ему Стас Микоян. — Прикройте за собой дверь.

— Благодарю, — сказал Чарли. Усевшись на стул, он произнёс: — Мне посреди ночи позвонила невестка. Майка арестовали и увезли. Я не люблю умолять, Стас, но сейчас я умоляю. Если вы можете что-то сделать, пожалуйста, сделайте. Я так или иначе вам отплачу. — Если это будет означать написание хвалебных статей о Джо Стиле всё то время, пока тот будет оставаться президентом, Чарли будет этим заниматься, а стоимость посчитает позже.

Однако Микоян покачал головой.

— Мне жаль. Я ничего не могу сделать. — Говорил он так, словно ему и в самом деле было жаль, в то время как Каган произнёс бы те же слова, не меняясь в лице, а Скрябин, вероятно, начал бы злорадствовать. Продолжая качать головой, он добавил: — Мои руки связаны. — Босс говорит, что с него хватит укусов от вашего брата. Он сам постелил себе постель. Теперь пусть на неё ложится.

— Он… поговорит со мной? — Чарли пришлось облизнуть высохшие губы, задавая этот вопрос. Ему не хотелось разговаривать с Джо Стилом, не на такие темы. Но Майк его брат. Ради собственной плоти и крови приходится делать то, чего не хочется.

— Нет, — ответил армянин. — Он знал, что вы придёте. Он за всем следит, знаете ли. Он так поступает всё время, сколько я с ним работаю, со времён окончания войны. Я не знаю, как ему это удаётся, но удаётся. Он просил меня передать вам, что это было уже слишком. Ещё он просил меня передать вам, что если бы его не заботило то, что вы делаете, это "уже слишком" настало бы гораздо раньше.

— Если я смогу гарантировать, что Майк будет молчать…

— Вы же сами знаете, что не сможете. Подобные обещания для него ничего не значат, как обещание алкоголика завязать. Он сорвётся с тормозов уже через месяц, и это в лучшем случае.

Как бы ни хотел Чарли обозвать его лжецом, сделать этого он не мог. Микоян был очень близко к тому, что являлось правдой. Глухим от безысходности голосом, Чарли спросил:

— Что мне передать Стелле?

— Передайте, что сделали всё, что могли сделать брат. Вы же знаете, в Калифорнии у меня тоже есть брат. Среди инженеров и учёных тоже водятся вредители. Я понимаю вашу проблему. В данный момент, это проблема всей страны. Потом станет лучше.

Кажется, Микоян говорил всерьёз. Чарли гадал, с чего он считает, что станет лучше.