Джо Стил

XXI

Чарли повесил на стену кабинета карту Японских островов от "Нэшнл джиографик". Кюсю был отмечен синими булавками. От Нагасаки, что находился на западной оконечности острова, не осталось совершенно ничего. "В-29", под завязку набитые зажигательными бомбами, уничтожили этот старый портовый город тщательнее, чем ранее Токио. Кагосима? Фукуока? Миядзаки? Всё это названия населенных пунктов, которых более не существовало.

Так же там исчезли тысячи и тысячи американских солдат. Насколько было известно Чарли, Майк в порядке, но он не знал, насколько именно. Жертвы среди гражданских и военных японцев? Никто не имел ни малейшего представления, даже с разбросом в пару сотен тысяч.

Севернее красными булавками был истыкан Хоккайдо. Русские захватили южную часть Сахалина, которой они лишились по итогам Русско-Японской войны. Они захватили Курилы. Они вторглись на территории контролируемых японцами Манжчоу-Го и Чосона, которые теперь стали частью Китая (пусть и под властью Троцкого), а также Корейской Народной Демократической Республикой под руководством местного коммуниста Ким Ир Сена, который был столь же независим, сколь была независима от нацистов Словакия отца Тисо^[192].

Ещё Красная Армия вторглась на Хоккайдо — самый северный из Японских островов. Русские повеселились там так же, как американцы на Кюсю. Япошки дрались так, словно для них завтрашний день не существовал. Для большинства из них, так и было.

Но они бы не сдались. У них даже не было такого понятия, как сдаться. Император со своими генералами управлял Хонсю и Сикоку. Они продолжали демонстрировать неповиновение по отношению ко всему остальному миру. Остальной мир отвечал им зажигательными снарядами и мощными бомбами. Япошки отбивались, как могли. Они отправляли диверсионные группы, которые донимали Союзников на Кюсю и Хоккайдо.

Так что, начиналась операция "Коронет"^[193] — ну или, по слухам, дошедшим до Чарли, до её начала оставалась всего пара недель. А вместе с ним и до вторжения русских на север Хонсю. Вся кампания превратится в одну чудовищную кровавую баню. Об этом знали все. Но, как ещё разгромить врага, который не желал сдаваться?

Чарли не только не был уверен, в порядке ли Майк, не знал он и того, входит ли его штрафная бригада в силы вторжения для операции "Коронет". Впрочем, он опасался, что входит. В штрафной бригаде служат до конца — своего собственного, либо конца войны. Чаще всего, своего собственного. Впрочем, у Майка ещё оставался шанс вернуться.

Чарли продолжал изучать карту и не терять надежду, когда вошёл Лазар Каган и произнёс:

— У меня к вам вопрос.

— Жгите, — сказал Чарли.

Что бы ни интересовало Кагана, оно отвлекло бы его от плохих мыслей при разглядывании карты Японских островов.

— Что вам известно об уране? — спросил Каган.

Чарли уставился на него. Строго говоря, Чарли разинул рот.

— Я нихрена не знал, о чём вы меня спросите, но о таком и за миллион лет не догадался бы, — сказал он. — А что?

— Через минутку скажу, что. Только вы первый скажите. — Каган говорил всерьёз. Чарли не сумел вспомнить, когда Каган последний раз говорил не всерьёз. У него не было ни капельки спорадического озорства Микояна. К его чести, он не был столь же злораден, как Винс Скрябин.

— Лады. — Чарли напряг извилины.

От школьного курса химии у него остались самые крохи, да и те он изо всех сил старался забыть за прошедшую четверть века, вместе с прочими довоенными научными знаниями.

— Это элемент. Девяносто первый или девяносто второй? Девяносто второй, кажется. И он, это, как там оно? Радиоактивный, вот. Как радий, только в темноте не светится, так? И… — Он прервался и пожал плечами. — И всё. Как я справился, мистер Бейкер?

— Хех, — произнес Каган.

До нападения япошек на Перл-Харбор, Фил Бейкер вёл радиовикторину "Забирай или уходи", стоимость вопросов в которой с каждым разом удваивалась, пока не достигала шестидесяти четырёх долларов. Впрочем, мгновение спустя, Каган кивнул.

— Вы неплохо справились. Лучше, чем Винс и я, лучше, чем Гувер, почти, как Стас.

Брат Микояна разбирался в науке, он был инженером. Вероятно, что-то перепало и помощнику Джо Стила.

— А теперь, рассказывайте, к чему ваш вопрос, — сказал Чарли.

Лазар Каган вновь кивнул.

— Хорошо, расскажу. Но за пределы этих стен это не выйдет. Даже жене не говорите, слышите? Я серьёзно. Как и Гувер. Как и босс. Если считаете, что не справитесь, забудьте о моём вопросе.

— Я знаю, когда держать рот на замке. И сейчас буду молчать. — Чарли могло понравиться подразнить Кагана, но он счёл это плохой затеей, к тому же, хотелось узнать, что к чему.

И всё же, Лазар Каган продолжал сомневаться. Впрочем, он, видимо, понял, что уже зашёл слишком далеко.

— Вы правы — уран радиоактивен. Но это ещё не всё. Выяснилось, что определённый вид атома урана можно расщепить. Если это сделать, высвобождается столько энергии, сколько нельзя получить из динамита или тротила. В смысле, столько много, что одной бомбой можно уничтожить целый город. Мы выяснили, что немцы работали над этим во время войны. Слава Богу, далеко они не продвинулись, но они старались.

Одна бомба, один город? В голове у Чарли всё закружилось. Похоже на рассказы, что печатают в бульварных журналах, на обложках которых нарисованы роботы и маленькие зелёные человечки. Однако Каган говорил, как никогда, серьёзно, а это кое-что значило.

— Говорите, над этим работали немцы? — переспросил Чарли.

Каган вновь кивнул. Следующий вопрос всплыл в голове у Чарли практически сразу.

— А почему мы этим не занимались? Если не занимались.

— Не занимались. — Каган произнёс эту фразу, словно судья, выносящий приговор. — Что же до того, почему не занимались… Существует вероятность, что в научном сообществе окопались вредители.

Чарли не стал хохотать. Он вспомнил слова Микояна о том, что его брат говорил о том же самом. Он не поверил этим словам тогда, не верил и сейчас. Но и резать сам себе глотку он тоже не хотел.

И, поскольку, он держал рот на замке, а на его лице не проявилось ни одной эмоции, Лазар Каган продолжил:

— Из Принстона приехал Эйнштейн, чтобы обсудить этот вопрос с боссом. Раз уж вы кое-что в этом понимаете, возможно, вам стоит посетить эту встречу, завтра утром в десять. Я поговорю с боссом. Пока я не сказал обратного, вы в деле.

И снова Чарли не стал смеяться Кагану в лицо. Ну, ладно, он кое-что понимал в уране! Ударение на "кое-что". Перед тем, как тем же вечером вернуться домой, он отправился в общественную библиотеку, стянул с полки "Британскую энциклопедию" и прочёл всё, что было написано про уран и радиоактивность. Записей он не делал; если их найдут гбровцы, то, решил он, они его пристрелят до того, как начнут расспрашивать. Ни о каком расщеплении атомов урана в энциклопедии написано не было. Что ж, это разумно — подобные знания не столь распространены.

Как и было приказано, Эсфири он ни про уран, ни про Эйнштейна ничего не рассказывал. Она заметила, что у него что-то на уме, но, что именно не знала.

— Ты в порядке? — спросила. — Весь вечер какой-то сам не свой.

— Да, по работе, — как можно беззаботнее ответил Чарли. — Не могу пока говорить.

— О. — Она не стала давить, она уважала подобные вещи. Она была не из тех людей, кто вытягивает из вас сведения о ваших делах, и за это Чарли был ей искренне благодарен.

Когда следующим утром он занял своё место в конференц-зале, в трёх стульях от Джо Стила, он задумался, сколько из прочитанного ему удалось запомнить. Ещё он задумался над тем, что из прочитанного в энциклопедии уже устарело.

Рядом с президентом сидели трое его калифорнийских приятелей, а также Дж. Эдгар Гувер и учёного вида флотский капитан по фамилии Риковер. В начале одиннадцатого часа служащий Белого Дома ввёл Эйнштейна.

— Господин президент, — произнёс физик на хорошем, но не без акцента, английском.

— Профессор Эйнштейн, — ответил ему Джо Стил. — Прошу, присаживайтесь. Не желаете ли кофе или чего-то ещё?

Голос его находился под строгим контролем, лицо не выражало решительно ничего.

— Премного благодарен, но, нет, — произнёс Эйнштейн, садясь в кресло напротив президента.

— Тогда, ладно, — сказал Джо Стил. — Я выяснил, что немцы пытались создать бомбу из урана, очень мощную бомбу. Непохоже, чтобы у них чего-нибудь получилось, но кое-кто из моих военных, просматривавших их работы, — кивок в сторону капитана Риковера, — говорит, что подобное возможно.

Эйнштейн печально кивнул. Печаль, казалось, буквально жила на его лице.

— Да подобное возможно, мне жаль об этом говорить. Я осознал возможность этого с тех пор, как узнал об экспериментах Гана и Мейтнера в конце 1938-го или начале 1939 годов. — Чарли никогда не слыхал об экспериментах Гана и Мейтнера. В "Британнике" этого не было. Очевидно, Риковер знал; он склонился к президенту и что-то прошептал.

Джо Стил отмахнулся от его слов. Всю свою силу воли он направил на Эйнштейна.

— Вы так давно об этом знали, и до сих пор не сказали ни единого слова?

Вопрос прозвучал ещё более пугающе, благодаря своей мягкости.

— Да, сэр. — Если Эйнштейн и испугался, виду он не подал.

— Почему? — спросил Джо Стил. На этот раз, ещё мягче.

— Потому что я боялся, что вы создадите эту бомбу, сэр. Потому что боялся, что вы её примените.

Эйнштейн не произнёс "Мене, мене, текел, упарсин". Но в голове Чарли гремели именно эти слова. "Ты взвешен на весах и найден очень лёгким"^[194].

Та надпись на стене относилась и к Альберту Эйнштейну. На какое-то мгновение маска спокойствия спала с лица Джо Стила, и обнажилось пламя чистой ярости.

Чарли отпрянул от президента, как отпрянул бы от дверцы печи, которая внезапно открылась и изнутри пошёл жар.

— Вы лишили Соединённые Штаты оружия, которое могло покончить с войной гораздо раньше? — прошипел Джо Стил.

— Я пытался остановить, или, по крайней мере, отложить рождение оружия, которое может уничтожить весь мир, — спокойно произнёс Эйнштейн.

Джо Стил подался к Дж. Эдгару Гуверу.

— Разберись с ним. Это не просто вредитель. Это король всех вредителей^[195].

Гувер кивнул.

— Я обо всём позабочусь.

Он вскочил на ноги и выбежал из помещения. Эйнштейн посмотрел ему вслед с некоторым умеренным интересом. Как и президент, физик курил трубку. Он достал её и принялся набивать табаком.

Доделать этого ему не дали. Вернулся Гувер с четырьмя крепкими гбровцами. Они, что, стояли снаружи в ожидании чего-то подобного? Должно быть, так. Они выдернули Эйнштейна из кресла и уволокли прочь. Трубка упала на пол. Один из сотрудников ГБР подхватил её и сунул в карман по пути на выход.

Словно бы подобные вещи происходили в Белом Доме ежедневно, Джо Стил поинтересовался у Риковера:

— С учётом того, что вы знаете теперь, вы можете завершить работу?

— Так точно, сэр, думаю, сможем, — ответил Риковер. — Возникнут некоторые инженерные сложности, но все они решаемы.

— Как долго? Полгода? Год? У вас будут все ресурсы, какие потребуются.

— Боюсь, сэр, времени потребуется больше. Как вам известно, мы будем заниматься вопросами, которыми никто прежде не занимался. Немцы едва только приоткрыли эту дверь. Мы же должны в неё пройти.

— Не тратьте время даром. — Джо Стил говорил, словно Моисей, спустившийся с горы Синай и бросивший детям израилевым "Не убий". — "Красным" тоже об этом известно. Да и англичанам, кстати.

— Если вы, сэр, считаете, что этим проектом может руководить кто-то лучше меня, то назначьте его на моё место, — произнёс Риковер. — Ежели нет, я сделаю всё, что смогу.

— Так и будет. Надеюсь, так и будет, — сказал Джо Стил.

— Вы сказали, все ресурсы, какие потребуются? — спросил Риковер.

— Именно. — Президент нетерпеливо махнул рукой. — А, что?

— Некоторые из тех, кто могли бы сильно мне помочь с проектом, отбывают сроки в трудовых лагерях по тем или иным обвинениям, — сказал Риковер. — Если я смогу их освободить…

— Можете их использовать, — сказал Джо Стил. — Если они будут быстро выполнять то, что мне нужно, их выпустят. Пока же, для вашего проекта мы создадим особый трудовой лагерь. Если они продолжат вредить, мы с ними разберёмся. Будьте честны в этом вопросе, когда будете их нанимать, понятно?

— Так точно, сэр. Так и сделаю, сэр, — сказал Риковер.

— Тогда, ладно. Вперёд.

Чарли набрался храбрости и спросил:

— Сэр, что будет с Эйнштейном? Он слишком знаменит, чтобы просто избавиться от него.

— Мы приютили его, когда он бежал от Гитлера. Это так он нас благодарит? Молчанием о столь важных вещах? — Джо Стил покачал головой. — Как я и сказал — он король всех вредителей. Он получит по заслугам. Со всеми, кто также молчал, мы тоже разберёмся. — Его взгляд предупреждал: если Чарли вякнет ещё хоть слово, достанется и ему.

Он всё понял… в некотором роде. Однако Эйнштейн мог бы сказать больше, если бы знал, с кем именно он разговаривал. Будучи одним из помощников этого человека, Чарли находился не в том положении, чтобы указывать на это. Он продолжал молчать. "Бедный Эйнштейн", — подумал он.

Майк присел на испещрённом воронками поле и принялся перебирать и чистить пистолет-пулемёт. Неподалёку проходило шоссе, которое соединяло Киото и Токио. Американские войска уже должны были его перерезать. Строго говоря, они его перерезали. Контратака япошек снова освободила шоссе, по крайней мере, ненадолго.

Несколько бойцов из роты Майка стояли на "часах", пока он чистил оружие. Он всё ещё оставался сержантом, но всё равно командовал ротой. Никто из тех, кто побывал бритым в лагере, не мог получить офицерское звание, командуй он хоть полком. Капитан Магнуссон командовал полком, пока не получил очередное ранение в ногу. Он вновь оказался в койке, но, похоже, шёл на поправку.

Здесь, на Хонсю, они в буквальном смысле сражались с девушками, вооруженными копьями. Кувшин посмеялся бы, если бы не поймал носом пулю из пулемёта на окраинах Нагасаки. Майк не считал это смешным. Ему не хотелось убивать детишек из старших классов школы. А вот они жутко хотели убить его. Порой не остаётся никакого выбора, если хочешь продолжать дышать.

Он защёлкнул магазин и передёрнул затвор.

— Ладушки, — сказал он. — Погнали.

Один из его бойцов, нервный невысокий примоднёный латинос-автоматчик по имени Гомес, указал на запад вдоль шоссе.

— Может, погодить чуток, сержант, — сказал он. — Похоже, к нам что-то движется.

— Ну, бля, — тихо произнёс Майк. — Когда ты прав — ты прав. Не хочу ебаться с танками япошек.

Танков у япошек было немного. Всегда было немного. А те, что имелись, были слабее американских "Шерманов". Но это не означало, что обычные пехотинцы жаждали встречи с ними. Майк мог бы позвать ротный расчёт гранатомётчиков. Однако бороться с танками было бы непросто — рядом с дорогой мало укрытий. Вместо этого он закурил сигарету. Он достаточно повоевал за страну. Он понимал, что мог бы и больше, но не в данную минуту.

Танков оказалось четыре: два, затем, через промежуток ещё два. А в этом промежутке…

— Ну, вы гляньте-ка? — сказал Майк. — Интересно, что это за шишка там?

В промежутке, ехала, в буквальном смысле прикрываемая бронёй, полностью чёрная машина. Над правым крылом, на небольшом флагштоке — возможно и на радиоантенне — трепыхался японский флаг.

— Спорим, какой-нить генерал, — сказал Начо Гомес.

Майк не собирался бежать за важным япошкой. Бойцы Майка не видели столько, сколько видел он. Но они повидали достаточно, даже если высадка западнее Токио была первой в их жизни, а не третьей и не шестой. Они, по-прежнему, были готовы сражаться. Но никто этого не жаждал. Рано или поздно — скорее, рано — эти танки напорются на американскую бронетехнику. Там о них позаботятся.

Строго говоря, всё случилось гораздо раньше, чем ожидал Майк. С неба с воем свалилась с полдюжины "Хеллкэтов"^[196]. Из-под их крыльев вырвалось пламя, когда они выпустили по танкам ракеты "воздух-земля". Заколотили и крупнокалиберные пулемёты.

Танки крайне уязвимы для ударов по двигательному отсеку и верхушке башни. Там их броня была самой тонкой, хотя у японских танков броня нигде не отличалась толщиной. Конструкторы танков не побеспокоились — или, пока ещё не обеспокоились — о том, что их создания будут атакованы с воздуха.

Три танка вспыхнули, словно факелы. А вместе с ними и гражданская машина. Четвёртый танк, похоже, пострадал не столь сильно. Он просто остановился. Весь экипаж, все пятеро, выскочили и побежали к машине. Ни на что другое в этом мире они не обращали никакого внимания.

— Вперёд, парни, — сказал Майк. — Поглядим, чего они так переполошились.

Утилизация танкового экипажа оказалась самым лёгким делом с самой высадки на Тараву два с половиной года назад. Япошки не заметили бы даже духовой оркестр с задирающими ноги мажоретками. Американцы застрелили четверых, пока пятый не обернулся с пистолетом в руке. Ему удалось выстрелить только раз, наугад, прежде чем уложили и его.

Майк добил его выстрелом в голову с близкого расстояния.

— Что это там такое важное, что они даже за тылами не смотрели? — произнёс он после этого.

Япошкам удалось вытащить из машины одного человека. Брюки его добротного западного костюма продолжали тлеть, но это было не важно. Две крупнокалиберные пули из "Хеллкэта" попали ему прямо в середину груди. Его мог убить даже один лишь шок. Если нет, здоровенные пули 50-го калибра размером с большой палец, разорвали на части его сердце и лёгкие — он мёртв, как кожа для обуви.

Человеку было за сорок, он был худ, у него были выступающие зубы и усы. Когда Майк его узнал, по его спине пробежал мороз. Лучше этого американцы знали в лицо только Тодзё, а Тодзё погиб в бою, ведя за собой войска во время операции "Коронет".

— Ёб твою мать, — тихо проговорил Начо, так что увиденное Майку не почудилось.

— Ебать меня в очко, если это не Хирохито. Мы, самолёты, в смысле, только что отправили сраного императора нахер к праотцам. — Майк продолжал таращиться на маленький тощий труп.

Как и остальные американцы.

— Если с его смертью япошки не сдадутся, то они никогда не сдадутся, — сказал Начо Гомес.

Майк счёл вероятным, что они не сдадутся и сейчас. Но могли. Бейте кого-нибудь достаточно сильно и достаточно часто, и рано или поздно послание будет доставлено… не так ли? По крайней мере, Майк на это надеялся.

— Если сдадутся… — Ему пришлось приложить усилие, чтобы закончить фразу. — Если сдадутся, войне пиздец. — Его забуксовавшие было мозги пришли в движение. — Начо!

— Да, сержант. — Голос Начо не звучал столь бодро со времён окончания учебки.

— Дуй назад и приведи кого-нибудь с рацией или полевым телефоном. Нужно доложить наверх, мухой! — сказал Майк.

Начо кивнул и побежал прочь. Майк вытянул руку и остановил его.

— Погодь, мужик! Приведи с собой как можно больше подкрепления. Если япошки узнают, что стало с Хирохито, они точно захотят отбить его труп, и у нас тут начнётся натуральное пиздилово.

— Понял, сержант. — Латинос, сломя голову, бросился в тыл.

Майк восхитился его скоростью. Что ж, паренёк был более чем в два раза моложе его, да и в лагере, скорее всего, просидел меньше, перед тем как решил сделать ставку на штрафную бригаду.

Возможно, его ставка и сработает. Кто мог вообразить подобное ещё полтора часа назад?

Майк снял с пояса сапёрную лопатку и принялся рыть стрелковый окоп. Каждый раз, когда остаёшься на открытом пространстве дольше нескольких минут, каждый раз, когда начинаешь думать, что исход боя решён в твою пользу, дыра в земле — твой лучший друг. Спасти могла даже небольшая канавка с кучей земли впереди. Чем больше у тебя есть времени, тем глубже закапывайся. Элементарно.

Остальные американцы последовали его примеру. И очень вовремя, поскольку японские солдаты уже начали подходить, чтобы выяснить, что случилось с танками, и автомобилем, который они сопровождали. Американские винтовки и пистолеты-пулемёты удерживали их на расстоянии, пока…

Пока на подмогу не подоспела кавалерия. Всё происходило не так, как в вестернах, но довольно близко к этому. Несколько солдат, что прибыли вместе с Начо Гомесом, прикатили на джипах и полугусеничных грузовиках. Эти небольшие, но крепкие машинки являлись в современной войне ближе всего к былым временам.

Подполковник, не имевший на рукаве буквы "Р", подполз ближе, чтобы лично взглянуть на труп. Возможно, он не служил в штрафной бригаде, но то, как он двигался, говорило о том, что пару-тройку раз на передовой он побывал. Он кивнул Майку, чей окоп находился ближе всего к Хирохито.

— Ясно, это он, — произнёс подполковник. — Я в начале тридцатых служил тут в нашем посольстве. Видел его несколько раз на парадах, а пару раз даже вблизи. У меня никаких сомнений нет.

— Так точно, сэр, — отозвался Майк. — Народ знает, как он выглядит.

— Это уж точно. — Офицер не обращался с ним, как с ниггером из-за буквы "Р", что было приятно. Он махнул кому-то подойти ближе — это оказался фотограф, который принялся увековечивать факт смертности императора Японии.

— Сэр, как считаете, что теперь будут делать япошки? — спросил Майк.

— А хер бы знал, — ответил подполковник. — Надеюсь, сдадутся, но, кто ж знает-то? За что им ещё сражаться? — Он указал на север. — Тут, ведь, не только мы. А и русские тоже. Мы раздавили промеж друг друга немцев так, что от них ничего не осталось. Если придётся, с япошками поступим точно так же.

— Надеюсь, не придётся. — Майк уже навоевался за сотню человек.

— Ага, надеемся, — сказал офицер. — Но нам остаётся только ждать и наблюдать.

— Боже мой! — Чарли уставился в иллюминатор президентского самолёта в трепете и неверии. — Вы только поглядите!

Рядом сидел Лазар Каган.

— Откиньтесь назад, чтобы и я посмотрел, — сказал Каган. Чарли откинулся. Каган посмотрел и покачал головой. — Немного тут осталось, не так ли?

— Вряд ли вообще, хоть что-нибудь, — сказал Чарли.

Они низко летели над тем, что осталось от южного Хонсю. Пока Хирохито не сыграл в ящик, японцы сражались всем, чем могли, от танков и истребителей, вплоть до зубов и ногтей. Они убили сотни тысяч американцев, и возможно, сопоставимое количество бойцов Красной Армии. Называть ли подобное непревзойдённой храбростью, или непревзойдённым безумием, зависело от того, с какой стороны посмотреть. Количество жертв среди японцев исчислялось миллионами, и речь шла только о погибших. Если добавить к этому искалеченных, изувеченных, ослепших… От великой страны почти ничего не осталось, даже если раньше она вам и не нравилась.

Лишь со смертью Хирохито, и когда япошки узнали о его смерти, они, наконец, отчаялись. Американские офицеры благоразумно удержали американских солдат от неподобающего обращения с его трупом. Строго говоря, его поместили в лёд, дабы сохранить его как можно лучше. А, когда япошки запросили о его выдаче, его вернули для кремации под флагом перемирия.

Жест вежливости также способствовал капитуляции. Севернее, бойцы Троцкого никакими подобными любезностями не занимались. Но, даже япошки видели, что у них не было ни единого шанса против русских, когда они уже сдались американцам. Бригадный генерал, который подписал акт капитуляции, сразу после этого вскрыл себе живот, дабы искупить свой позор, однако капитуляция оставалась в силе.

Авиалайнер снижался над небольшим непримечательным городком Вакаматцу. Непримечательный он там, или нет, но он являлся крупнейшим на реке Агано, которая являлась границей между Японией, оккупированной американцами на юге, и Японией, оккупированной русскими на севере. Джо Стил пролетел полмира, Лев Троцкий пролетел четверть мира, чтобы обсудить, что они будут делать с Азией.

Троцкий уже чётко и ясно изложил свои мысли. У него имелся свой "красный" начальник в Корее, которую его войска отняли у япошек. Манчжоу-Го превратилось обратно в Манчжурию и вернулась Китаю, но Красная Армия передала её и всё трофейное японское вооружение, а также, возможно, часть советского, "красному" Мао Цзэдуну, а не Чан Кайши — президенту Китая, поддерживаемому США. Мао и Чан цапались задолго до того, как япошки наводнили Китай. Теперь, когда япошки ушли, они могли подбирать всё, что от них осталось.

Русская часть Японии была поименована Японской Народной Республикой. Троцкий разыскал несколько японских коммунистов, которых Кэмпэйтай^[197] не выловила и не убила. Они были марионетками в руках маршала Фёдора Толбухина, который отдавал им приказы, ну, после того, как получал их от Троцкого.

Американская часть Японии — юг Хонсю, Кюсю и Сикоку обрели неуклюжее название Конституционной Монархии Японии. Сыну Хирохито, Акихито, не было ещё и тринадцати лет. Он был конституционным монархом, хотя конституция ещё не была дописана. И пока японские коммунисты получали приказы от маршала Толбухина, основной задачей Акихито являлось делать всё, что говорил ему генерал Эйзенхауэр.

Стуки и удары объявили о том, что выпущено посадочное шасси. Самолёт сел достаточно мягко. Взлётная полоса была совершенно новой, построенная инженерами армии США. Вакаматцу разбомбили — Чарли не знал ни одного города в Японии, который не разбомбили — однако капитуляция произошла раньше, чем в нём начались пехотные бои. Поэтому, несколько зданий ещё стояло.

Когда открылась дверь авиалайнера, внутрь ворвался влажный воздух позднего лета. Чарли сморщил нос; в воздухе стоял запах смерти. Ещё сильнее он чувствовался на Кюсю, где самолёт остановился на дозаправку. Там он был более застарелым, но и бои там шли ожесточённее.

Самолёт Троцкого приземлился на час позже Джо Стила. Наблюдая за его посадкой, Чарли решил, что это "DC-3". Но, нет; то была русская модель, без сомнений, базировавшаяся на изделии "Дугласа", только с пулемётной турелью в хвостовой части.

Джо Стил поприветствовал Троцкого на взлётной полосе. Всё происходило только между ними. Новый британский премьер-министр Клемент Эттли был там третьим лишним. Только Россия и США являлись теми странами, с которыми следовало считаться в дивном новом послевоенном мире.

И коммунистические и капиталистические фотографы принялись щёлкать, пока оба лидера пожимали руки.

— Война окончена. Наконец-то, война окончена, — сказал Джо Стил. — Благодарю вас и Красную Армию за мужественную помощь в победе над Японией.

— Мы были рады помочь своему союзнику, — ответил Троцкий через переводчика. Чарли понял это, как: "Мы были рады помочь сами себе". Однако лидер коммунистов ещё не закончил: — А я благодарю вас и армию США за мужественную помощь в победе над гитлеровцами.

Джо Стил начал было что-то говорить, но умолк, осознав, что его только что подкололи. Он одарил Троцкого таким взглядом, который должен был его парализовать. Троцкий в ответ ухмыльнулся. Джо Стил не мог приказать отправить его в трудовой лагерь. У Троцкого имелись и свои трудовые лагеря. Их у него было больше, и работали они дольше, чем те, что у президента.

— Давайте же сделаем всё возможное, чтобы никому из нас больше не пришлось воевать много-много лет, — произнёс Джо Стил после некоторых раздумий.

— Это было бы хорошо, — согласился Троцкий.

— Даже революции необходим отпуск, да? — Президент решил нанести свой удар.

— Революция никогда и нигде не спит. — Должно быть, Троцкий цитировал Священное Писание. Судя по его убеждённости, так и было.

Джо Стил, напротив, любил цитировать предыдущих президентов. Так он поступил и на этот раз:

— Да, как сказал Джефферсон: "Древо свободы необходимо поливать кровью тиранов и патриотов. Таково его природное удобрение". За прошедшие годы мы пропололи мир от диких тиранов.

— Именно так. — Троцкий кивнул и вновь ухмыльнулся. — Но, мы также пропололи его и от добропорядочных патриотов.

Ужин тем вечером проходил на армейской базе рядом с взлётной полосой. Подавали пищу американской кухни. Тосты проходили по русской традиции: встаёшь, говоришь, что хочешь, пьёшь. В отличие от Басры, в этот раз Чарли подготовился.

— За мир между Северной Японией и Южной! — сказал он, когда настала его очередь, назвав разделённые страны так, как их называли в газетах, а не неуклюжими официальными именованиями.

Русские и американцы выпили за это. Без сомнений, япошки тоже выпили бы, если бы их пригласили. Но это было собрание победителей, а не побеждённых.

Троцкий, похоже, вёл себя более покладисто, чем, когда обсуждались европейские дела. Когда Джо Стил предложил установить пятикилометровую демилитаризованную зону между территориями, удерживаемыми великими державами, Троцкий махнул рукой, словно говоря, что эта тема не стоила обсуждений.

— К Балканам вы относились серьёзнее, — поддел его Джо Стил.

— О, да. — Троцкий вновь стал мрачен. — Война против Гитлера была борьбой за выживание. Ещё одна подобная война в Европе будет такой же. — Он оглядел президента перед тем, как закончить: — Но здесь? Здесь просто война.

Чем больше Чарли над этим размышлял, тем больше смысла находил. Профессор, или дипломат в полосатых брюках сказал бы, что Япония не затронула жизненно важные интересы России, как Германия. Троцкий довёл своё мнение, сказав то, что сказал, со своим традиционным хладнокровным равнодушием.

Джо Стил ни разу не упомянул уран. Чарли не знал, как там дела у Риковера с проектом, который стоил Альберту Эйнштейну, и, судя, по небольшим заметкам в газетах, также и некоторым другим видным физикам-ядерщикам, то тут, то там, скоропостижной кончины от несчастного случая. Чарли не мог просто взять президента за лацкан и спросить: "Слышь, как там урановая бомба?". Если Джо Стил захочет, чтобы он узнал, он узнает. Если Джо Стил не захочет, он узнает от кого-то ещё, либо не узнает вовсе.

Разумеется, Лев Троцкий также не упоминал уран. Не из-за того ли, что он никогда о нём не слышал? Или из-за того, что у него имелись и свои порабощённые инженеры и учёные? То была крайне примечательная загадка, особенно после того, как Чарли присоединился к немалому числу тостов.

Напился он не так сильно, как в иракском городе. Но, невзирая на аспирин и витамин В12, наутро он всё равно ощущал себя неважно. Он пополз в направлении кофе (обязательно) и завтрака (опционально). Когда он покинул домик типа "Куонсет"^[198], который делил с Каганом, стройный старший лейтенант произнёс:

— Простите, мистер Салливан, сэр, но тут с вами желает поговорить какой-то унтер.

— Неужели? — удивлённо спросил Чарли.

Именно так. Стройный, сурового вида сержант, выглядевший так, словно провёл в армии последний миллион лет. Лишь, когда он склонил голову набок, Чарли его узнал.

— Э, малец! Ну, чо, ты как? — произнёс Майк.

Похмелье забылось, Чарли бросился в объятия брата.

— Майк! — бормотал он сквозь слёзы, пока лейтенант стоял с открытым ртом. — Что, во имя Господа, ты тут делаешь, Майк?

— Ну, япошки не смогли меня убить, хотя и пытались разок, или пару… дюжин раз, — ответил Майк. — Но я в этой Вака-Мака-сраке, или как они там зовут эту гнилую дыру, за тем, чтобы Джо Стил прицепил мне медаль за то, что я опознал в дохлом япошке Хирохито. Забавно, не так ли?

— Это, — совершенно искренне произнёс Чарли, — пиздец, как нелепо. Идём, позавтракаем вместе. Готов спорить, у меня харчи лучше, чем у тебя.

— Я толком не наедался с тех пор, как вышел из лагеря — сказал Майк. — Не думаю, что и тут вытяну счастливый билет.

Тем не менее, он пошёл в новёхонькую столовую вместе с Чарли. Он наполнил поднос, истребил всё, что взял, и пошёл за жарким. С ним он тоже расправился. Пока он этим занимался, рядом остановился Джо Стил, шедший к очереди за едой.

— А, братья Салливаны, — сказал он. — Ну, Майк есть у вас ещё хороших статеек обо мне? Я всё гадал, тот ли вы Салливан. Теперь, знаю. — Не мог же он хоть раз подумать о Майке за все эти девять лет… или мог? Так это или нет, но он помнил всё, как и говорил Микоян.

— Ну, да, я тот самый Салливан, сэр. НЙ24601. — Майк не без гордости назвал свой лагерный номер.

— Что ж, если ещё пересечётесь с ВЙ232, передавайте ему мои наилучшие пожелания, хотя они его и не порадуют. — Кивнув, Джо Стил отправился за порцией бекона с яичницей и кофе.

Майк уставился ему вслед.

— Хосподи! — хрипло произнёс он.

— Что? — спросил Чарли.

— Он даже знает, кем был мой лучший друг в лагере. Он — сукин сын, но он умнее, чем я о нём думал, а я никогда не считал его идиотом.

Вошёл Лев Троцкий в компании двух русских охранников и переводчика.

— Вот ещё один умный сукин сын, — тихим голосом проговорил Чарли. — И эти двое поделили между собой весь мир.

— Разве жизнь не прекрасна? — сказал Майк.

Оба рассмеялись.