Джо Стил

V

По ходу специальной сессии, Джо Стил один за другим скармливал законопроекты лидерам Палаты представителей и Сената. После короткой задержки на национализацию банков, законы следовали друг за другом с головокружительной скоростью — таков был результат сокрушительной победы на выборах и внушения депутатам и сенаторам страха Господня (ну или, по крайней мере, создания для них неприятностей). Многие из новых законов регулировали Уолл-стрит. С их помощью попытались сделать так, чтобы выходки финансистов в очередной раз не обрушили экономику. Законодательное регулирование банков сделало всё возможное, чтобы удержать банкиров от выдачи в кредит денег, которых у них нет.

Чарли Салливан натёр мозоли на кончиках пальцев, печатая статьи о начале президентского Четырёхлетнего Плана. Ему было, о чём писать. Джо Стил, кажется, каждый день подписывал закон, на разработку которого в обычные времена потребовался бы год работы. В удачные дни он подписывал по два-три таких закона.

Девизом всей специальной сессии могла стать фраза: "Страна уже никогда не станет прежней". Законы устанавливали правила обращения работодателей с трудящимися. Ещё больше законов регулировали то, по каким вопросам трудящиеся могли и не могли торговаться с работодателями. Крупные программы общественных работ: дороги, каналы, тоннели, аэродромы… Джо Стил обладал огромным числом голодных мужчин, и немалым числом голодных женщин, готовых рыть лопатами и махать кирками ради полноценного трёхразового питания, койки и небольшой платы наличностью здесь и сейчас.

Изъятие заложенного имущества и пыльные бури привели к тому, что на Среднем Западе простаивали огромные участки сельхозугодий. Закон Джо Стила основал на этих заброшенных землях общинные фермы. Люди вместе жили на земле, вместе эту землю обрабатывали, а выращенный урожай распределяли между собой. Республиканцы интересовались, каким образом всё это отличалось от того, что происходило в России.

Отвечая им, Джо Стил выступил по радио.

— Некоторые скорее посеют в стране голод и не дадут людям работать, — говорил он. — Ежели вы хотите видеть еду на столе и людей, которые гордятся своим трудом, дайте об этом знать своим сенаторам и представителям.

Те, кто его слушали, должно быть, так и поступили, потому что фермерский закон прошёл вместе с прочими.

После этого Чарли взял несколько дней отпуска, чтобы отправиться в Нью-Йорк и жениться на Эсфири Полгар. Майк был свидетелем. Во время вечеринки Майк спросил его:

— Тебе действительно так нравится этот сукин сын? Богом клянусь, чтобы добиться выдвижения, он убил Рузвельта.

— Если сможешь доказать, тогда и задумаюсь об этом, — ответил Чарли. — Пока же, он улучшает страну. У людей снова есть надежда. Пока там сидел Гувер и пальцами крутил, людям хотелось лишь улечься и сдохнуть.

— Лечь, — автоматически поправил Майк.

Чарли приложил большой палец к носу.

— Не думай, что раз так вырядился, то можешь быть моим редактором.

Майк развеселился, но ненадолго.

— Одна из причин, почему никто ничего не может доказать, состоит в том, что пропало множество документов. Это кое о чём говорит, либо не говорит, если, конечно, ты не записной болельщик этого бандита в Белом доме.

— Я не болельщик, мать твою. — Чарли тоже больше не шутил. — Когда до съезда дошли новости о пожаре в Олбани, я наблюдал за Микояном. Он едва не помер на месте. Не бывает настолько хороших актёров.

— А ещё ты слышал приказ Скрябина.

— Я слышал, как Скрябин о чём-то говорил по телефону. О чём именно, я знаю не больше твоего. Они заслужили право на сомнение.

Майк набрал воздуха в грудь, выдохнул, и набрал снова.

— Ладно. Это твоя свадьба. Не хочу ссориться с тобой в столь знаменательный день. Но, судя по тем статьям, что ты выдаёшь, ты вовсю бьёшь в барабаны в поддержку Джо Стила.

— Эти законы очень важны. Они помогают разобрать тот бардак, в котором мы оказались. Даже если их писал сам дьявол, мне плевать. Законы всё равно хорошие.

— А кто говорит, что не дьявол? — сказал Майк.

Чарли сдался и отправился к бару за очередной порцией бурбона. Ему тоже не хотелось в такой день ссориться с братом.

У Эсфири также в руке была свежая порция.

— О чём вы там с Майком? — спросила она.

— Ни о чём таком, что было бы связано с тобой, — ответил он и поцеловал её. — Просто старая идиотская политика.

— Он на самом деле терпеть не может президента, да? Забавно, ведь он совсем не похож на республиканца, или типа того.

— Он ему не доверяет, — ответил Чарли, что было ещё мягко сказано.

К его облегчению, оркестр, что наняли родители Эсфири, начал набирать темп. Чарли проглотил бурбон и вывел Эсфирь на танцплощадку.

— Идёмте, миссис Салливан. Давайте зажжём.

Если он будет танцевать, ему не придётся думать о брате, о Джо Стиле или о чём-то ещё.

— Миссис Салливан. Мне нравится. — Эсфирь улыбнулась ему и развела пальцы левой руки, так, чтобы блеснул крошечный алмаз на обручальном кольце.

— Придётся привыкать, но мне нравится.

— Да, придётся привыкнуть. Потому что ты будешь носить его следующие пятьдесят-шестьдесят лет. — Он подался вперёд и прошептал ей в ухо: — А этой ночью ты вообще ничего носить не будешь.

Она захихикала, и сделала вид, будто хочет его ударить, но они улыбались друг другу.

Медовый месяц они провели на Ниагаре. Это недалеко и относительно недорого. Чарли было без разницы, куда ехать. Он не планировал глазеть на что-либо помимо номера в отеле, что они сняли. До водопада они с Эсфирью, наконец, добрались за день до того, как им нужно было возвращаться вместе в Нью-Йорк, а Чарли двигаться дальше в Вашингтон и искать квартиру побольше той конуры, в которой он жил прежде.

Водопад выглядел впечатляюще. Чувствуя, что будет проклят, если не признает этого, Чарли насмешливо прорычал молодой супруге сквозь оглушающий грохот:

— Я бы никогда и не узнал, как это место выглядит, если бы ты меня сюда не вытащила.

В этот раз Эсфирь его ударила. Никто вокруг не обратил на это внимания. Многие из тех, кто таращился на водопад, были молодожёнами, слишком уставшими от медового месяца, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Чарли решил, что вскоре, когда-нибудь, сюда приедут и Майк со Стеллой. Он задумался, удастся ли им посмотреть на водопад.

— Леди и джентльмены, в прямом эфире из Вашингтона, округ Колумбия, президент Соединённых Штатов. — Радиоведущий обладал мощным слегка манерным голосом актёра, который провёл много времени, играя в первоклассных водевилях и лишь чуть-чуть повыступал на подмостках Бродвея.

Чарли послышалась в этом голосе хамоватость, но раздражаться он не стал. Добрая половина радиоведущих говорила, как этот парень. К тому же, Чарли вовсе не намеревался раздражаться. Ему нравилась новая квартира. Он мог пройти через всю гостиную без угрозы удариться голенью о кофейный столик. Большое пространство имело значение. Он также мог в любой момент взять Эсфирь и отнести её в спальню. Это также имело значение, причём более приятное, чем то, что происходило в большой комнате.

— Это Джо Стил. — Президент не обладал актёрскими дарованиями.

Говорил он так, словно должен был прожить жизнь громилы, однако волею случая получил образование. В его голосе слышался тихий скрежет. Возможно, частично это из-за трубки, которую он курил. В остальном, это у него от природы. Тот, кто не слышал в его голосе скрытой фразы "не связывайся со мной", слушал недостаточно внимательно. Для Чарли это было столь же безошибочно, как и предупреждающий стрёкот гремучей змеи.

— Сегодня я бы хотел поговорить с вами о законопроекте по электрификации долины реки Теннеси^[46], - произнёс Джо Стил. — Это важный закон. С его помощью мы построим плотины по всей реке. Эти плотины на годы обеспечат множество людей работой. Они прекратят наводнения, которые случались в низовьях реки ещё с тех самых пор, как там жили одни лишь индейцы. А электричество, которое будут вырабатывать эти плотины, перенесёт миллионы людей в двадцатый век.

Президент взял паузу, чтобы прокашляться.

— Лишь полностью окружив себя электрическими проводами, фермер может стать настоящим американским гражданином. Промышленность — величайшая надежда и оружие нашей страны, равно как и включение фермеров в эту промышленность. Невозможно основывать производство на двух разных фундаментах, на фундаменте крупной и сконцентрированной в одном месте промышленности, и на фундаменте разрозненного и крайне отсталого сельского хозяйства. Мы систематически и неотступно переведём сельское хозяйство на новый технологический уклад и поднимем его до уровня промышленного производства.

Он снова покашлял. Чарли догадался, что президент использует этот кашель в качестве знака препинания, дабы показать, что он переходит от одной мысли к другой.

— Точно такая же логика лежит в основе моей системы общественных ферм. Однако в долине реки Теннеси некоторые люди разбогатели, благодаря тому, что держали остальных фермеров в бедности и отсталости. Они пытаются заблокировать законопроект, разрешающий строительство плотин и производство электричества, дабы и впредь всё контролировать. Я решил выступить сегодня по радио с целью попросить вас убедить своих сенаторов и депутатов поддержать электрификацию долины реки Теннеси. Это ваше правительство. Его члены должны следовать вашей воле. Если не станут, мы выбросим их на свалку истории, где им самое место. Спасибо, и доброго вам вечера.

— Это был президент Джо Стил в прямом эфире из Белого дома, — произнёс ведущий. — Мы вернёмся к вам после важного сообщения.

Важное сообщение заключалось в рекламе марки кофе, которое, по мнению Чарли, по вкусу было как ил из Миссисипи. Он закурил "Честерфилд" и спросил у Эсфири:

— Что скажешь об этой речи, милая?

— Мне тоже одну дай, — сказала она. Чарли передал ей пачку. Прикурив, она продолжила: — В конце я заметила кое-что интересное.

— Что именно?

— Он сказал "ваше правительство". Сказал: "его члены должны следовать вашей воле". Но потом он сказал, что мы выкинем их, если они не станут. Не вы, а мы.

— Ты уверена? — спросил Чарли. — Я что-то не заметил.

— Совершенно точно, — уверенно произнесла Эсфирь.

Его жена всегда имела своё мнение и не шла ни у кого на поводу. В ином случае, он не захотел бы иметь с ней дела — нет, конечно, она была достаточно симпатична, чтобы он захотел иметь с ней кое-какие дела, но он не захотел бы жениться на ней, если бы она была такой. Он немного поразмыслил.

— Наверное, это просто политическая болтовня. Он не хочет, чтобы люди самостоятельно пошли к сенаторам. Слишком похоже на Бонусную армию.

— Возможно. — Щёки Эсфири втянулись, когда она затянулась сигаретой. В её голосе не слышалось стопроцентной уверенности, но и спорить она не стала. С ней было легко ладить. Чарли пытался вести себя так же, но у него с этим было больше трудностей, чем у жены.

Что бы там Джо Стил ни подразумевал под подменой "вы" на "мы", его речь достигла поставленной цели. Она до кондрашки напугала тех членов Конгресса, что пытались блокировать законопроект.

Этот факт развеселил Лазара Кагана. Луноликий помощник президента встретился с Чарли за обедом в небольшом итальянском ресторанчике, в нескольких кварталах от Пенсильвания-авеню 1600^[47]. Чарли заказал спагетти с фрикадельками. Каган выбрал лазанью. Когда они принялись за еду, подручный Джо Стила произнёс:

— Надо было тоже заказать спагетти, правда, у меня никак не получается их правильно закручивать.

Чарли посмотрел на него. Он понял, что Каган не шутил.

— Это не так уж важно, — сказал он. — Можно просто цеплять лапшу и есть с вилки. Так многие делают — это проще. Мне точно без разницы.

— Вам, может и нет, — сказал Каган. — Но официант будет смеяться за моей спиной. Равно как и итальяшка, которому принадлежит эта забегаловка. Если не получается делать так, чтобы всё выглядело пристойно, вам следует заняться чем-нибудь другим.

Эти слова заставили Чарли вновь бросить взгляд на Кагана. Тот выглядел предельно серьёзно.

— То же самое вы и президенту говорите? — спросил Чарли с ноткой веселья в голосе, дабы Каган тоже рассмеялся и сообщил ему, что просто дурачится.

Однако еврей кивнул.

— Не то, чтобы часто приходится говорить ему подобные вещи. Ведь, именно он меня им и научил. Взять, к примеру, закон о долине реки Теннеси. Президент хочет, чтобы люди добились, что конгрессмены их услышат, так?

— Разумеется. — Чарли кивнул. — И что?

— Ну… Так, я вам этого не говорил. Эти слова не попадут в вашу следующую статью. Это так, к сведению.

— Разумеется, — не без некоторого внутреннего сопротивления повторил Чарли.

Да, такие вещи нужно выслушивать не под запись. Если подорвёшь доверие одного источника, рискуешь подорвать доверие и остальных. Если же твой источник — доверенный человек президента, рискуешь ещё сильнее. Иногда нужно идти на подобные риски. Но гораздо чаще, нужно превратиться в губку. Нужно впитывать то, что слышишь. Этими словами можно придать оттенок тому, что пишешь, но писать напрямую нельзя.

Лазар Каган поглощал лазанью с аккуратностью, достойной кота. Промокнув пухлые губы салфеткой, он произнёс:

— В общем, мы сделали так, чтобы реакционеры услышали людей. Людей, у которых не очень хороший почерк, и не самое лучшее произношение, но которые совершенно точно знают, чего хотят. Они хотят плотины и электричество в долине реки Теннеси. Вот и всё.

— Минуточку. — Чарли замер со спагетти в томатном соусе и сыре пармезан, накрученными на вилку, у самого рта. — Хотите сказать, вы подделали часть тех писем?

— Я этого не говорил. Это вы так сказали, — ответил Каган, что для любого осторожного официального лица заменяло "да".

— Ну, неудивительно, что оно идёт чисто к сведению. — Чарли был бы больше удивлён, если бы был сильнее шокирован.

Да, это дешевая уловка. Да, это грязная уловка. Нет, это не новая уловка. Вероятно, ею пользовались древние греки, царапая ногтями сообщения на черепках^[48]. Чарли нашёлся со следующим вопросом:

— Ну, и как это работает?

— Хорошо работает, премного благодарен. Послезавтра законопроект будет выпущен комитетом. И это уже не к сведению. Можете об этом писать.

— И помочь ему стать явью. — Чарли были ведомы тайные тропы, которыми, порой, двигались политики.

— Ну, может быть. Если повезёт, — мягко произнёс Каган.

— Зачем вы мне об этом рассказываете? — спросил Чарли.

— Вы нравитесь президенту, — ответил Лазар Каган. Когда Чарли издал неловкий смешок, еврей кивнул. — Да, так и есть. Он считает, вы идете к нему с открытым забралом. Именно этого он и хочет — чтобы люди приходили к нему с открытым забралом. Жаль ваш брат не поступает таким же образом.

Что именно это означает? "Угомони своего братца, и мы будем скармливать тебе хороший материал?". В любом случае, нечто похожее. Подбирая слова, Чарли произнёс:

— Майк пишет то, что пишет, вот и всё. Мы перестали указывать друг другу, что делать с тех пор, как начали бриться.

— У меня тоже есть брат. Он портной в Бейкерсфилде^[49]. Так, что, я понимаю, о чём вы, — сказал Каган. — Я лишь передаю вам мысли Джо Стила.

— Благодарю. Такие вещи полезно знать, — сказал Чарли, что, во всех смыслах, являлось правдой.

Программа долины реки Теннеси была последним важным законопроектом, принятым в ходе специальной сессии Конгресса, созванной Джо Стилом. Прошло почти всё, что предлагал президент. Хоть ни один из помощников Джо Стила этого не признал, даже не под запись, но у Чарли сложилось впечатление, что те несколько законопроектов, которые провалились, изначально подавались президентом так, чтобы они провалились. То был признак умного хитрого политика — бросить законодателям несколько тарелочек, которые они могли бы сбить, дабы они не переживали насчёт остальных.

А того, что прошло, было достаточно, и даже более. Воротилы Уолл-стрит пищали, что новые правила сдавили их, словно анаконды. Как и дорожностроительные компании, и строители плотин. Как и профсоюзные боссы, которым не нравились навязанные федеральными властями периоды "перемирия", прерывавшие их забастовки.

Какому именно быку пустили кровь — можно понять по его мычанию. Бык, которому пустили кровь, может пустить её в ответ. А вот руководители строительных компаний, которым пустили кровь, обращались к юристам. От этого было меньше кровопролития, но больше шума.

Едва на некоторых законопроектах Джо Стила успели высохнуть чернила, как федеральные судьи принялись объявлять их неконституционными. Естественно, федеральные юристы обжаловали эти решения. Чарли никогда особо не жаловал федеральных юристов, но он знал, откуда те получали приказы.

Они тоже это понимали, а также то, на чьей стороне хлеба намазано масло. Каждый, кто работал на Джо Стила, понимал, какую выгоду несёт поддержание его хорошего настроения. Апелляции, выходившие из офиса генерального прокурора, были необычайно яростными и необычайно срочными. Программы, прошедшие во время специальной сессии Джо Стила, вылетали в сторону Верховного суда так, словно ими стреляли из орудий главного калибра линкора.

Верховный суд выслушивал аргументы обеих сторон и принимался за раздумья. С самого начала века, у демократов было лишь восемь лет, чтобы самим назначать судей Верховного суда. Всё остальное время Белый Дом находился в руках республиканцев. Герберт Гувер, может, и проиграл последние выборы, но Верховному суду было плевать. Для немалого числа судей, засевших в своей келье в Капитолии, даже Гувер был опасным либералом.

Поэтому Джо Стил в их глаза представал… а, кем именно? Нет, наверное, не Троцким. Нет, наверное, не Антихристом. Опять же, возможно. Сказать, что Верховный суд с подозрением относился к любым переменам в экономической жизни страны, было бы полным пренебрежением к превосходным формам языка.

Судьи отвергли один из законопроектов, связанных с пособиями — они заявили, что таким образом федеральное правительство превышает власть. То же самое они сказали о законе, регулирующем Уолл-стрит. И то же самое они сказали о законе, который ограничивал работодателей в мерах принуждения трудящихся.

Чарли добросовестно печатал статьи о решениях Верховного суда. Также он печатал статьи о реакции президента на эти решения. У него имелся доступ к ближайшим друзьям Джо Стила. И он этим доступом пользовался.

— Нет, президент не рад, — сказал ему Стас Микоян. — Президенту не нравится, что девять старых дурней пытаются подорвать восстановление.

— Я могу цитировать ваши слова? — спросил Чарли.

Микоян начал кивать, но остановился.

— Нет, пожалуй, не стоит, — с сожалением произнёс он. — Если они дойдут до этих самых девяти старых дурней, они на самом деле покажут президенту, как могут попортить ему жизнь.

Поскольку Чарли понимал, что Стас говорит всерьёз, то лишь хмыкнул и сказал:

— Таким вещам не учат на уроках обществознания.

— На уроках обществознания всё проходит гладко, — ответил Микоян. — Но сейчас мы не на занятиях по обществознанию. Мы, блин, в Вашингтоне. Как и эти козлы в чёрных мантиях.

Когда через пару недель Чарли беседовал в Белом Доме с Винсом Скрябиным, сразу после того как Верховный суд заявил, что федеральное правительство не имеет права совать свой нос также и в банковское регулирование, коротышка по прозвищу Молоток говорил ещё более откровенно, чем Микоян.

— Судьи пытаются пободаться с Джо Стилом? — сказал он. — Тогда им надо бы иметь лбы покрепче, чем мне кажется у них сейчас — вот и всё, что я могу сказать.

— Что может сделать президент? — спросил Чарли. — Верховный суд — отдельная ветвь власти. Пока они не начнут помирать один за другим, и он не сможет назначать своих людей, он не может заставить их признать его законы конституционными.

Скрябин откинулся на спинку вращающегося стула. Тот заскрипел. Лампа под потолком осветила линзы его очков в проволочной оправе. На несколько секунд они стали большими и жёлтыми, как у разъярённого филина, глазами хищника, а не человеческими. Когда он почёсывал коротко постриженные усы, то было похоже, что он чистит перья.

— Их никто не выбирал, — замогильным тоном произнёс он. — Если они считают, что могут препятствовать желаниям народа, им стоит передумать.

Он не имел в виду "желания народа". Он имел в виду "желания Джо Стила". Это не одно и то же, но Чарли понимал, что Скрябин никогда не признает этой разницы. Чего хотел Джо Стил, того же хотел и Молоток. Вот и всё.

— Что может сделать Джо Стил? — повторил вопрос Чарли.

Он не считал, что Капитолий подожгут и поджарят Чарльза Эванса Хьюза вместе с его товарищами в мантиях. Эта мысль промелькнула в голове, но он ей не поверил. "Майк поверил бы", — подумал Чарли.

Когда Винс Скрябин вновь подался вперёд к Чарли, он уже был похож на небольшого скромного мужчину, а не на нечто безмолвно парящее в ночи.

— Он с этим разберётся, — произнёс помощник с непоколебимой уверенностью в голосе. — Никто не остановит Джо Стила, особенно, когда он набрал ход.

Это было похоже на окончание интервью.

Перед тем как покинуть Белый дом, Чарли остановился, чтобы взять со стойки зонт — снаружи шёл дождь. Внутрь вошёл мордастый молодой человек с квадратной головой и отвисающим вторым подбородком, напоминая Чарли мастиффа. Его лицо было смутно знакомо, но Чарли так и не сумел вспомнить имя. Кем бы он ни был, на нём была остроконечная шляпа-федора и двубортный костюм, который никак не подходил его кряжистой фигуре.

— Прошу прощения — пробормотал он, закрывая свой зонт и ставя его за латунную стойку. Голос у него оказался, на удивление, высоким. Он поспешил по своим неведомым делам.

— Кто этот парень? — спросил Чарли у Скрябина.

Помощник Джо Стила слегка улыбнулся.

— Верите — нет, но его фамилия Гувер.

— Рипли этому бы точно не поверил^[50]! — хмыкнув, произнёс Чарли.

— И всё же, это правда. Это следователь из министерства юстиции. А ещё он гораздо смышлёнее, чем выглядит. Единственное, о чём я порой задумываюсь, идёт ли этот ум ему же во благо.

Должно быть, это именно тот парень, о котором недавно упоминал Микоян. Его вид, действительно, скорее напоминал бульдога, нежели мастиффа, равно как и его работа.

— Что он здесь делает? — спросил Чарли.

— Я не знаю. — Скрябин пожал узкими плечами. — Президент пожелал его увидеть. Когда Джо Стил за вами посылает, вы приходите.

Последнее было, без сомнений, правдой. Сказать "нет" Джо Стилу было равнозначно говорить "нет" бульдозеру. Сказать, конечно, можно, но чем хорошим это для вас обернётся? Что же касается пожатия плечами Скрябина, Чарли воспринял его слова с недоверием размером с площадку для игры в поло. Зачем ещё нужен Скрябин, если не знать, что у босса на уме?

Разумеется, это знание и разговоры вслух — две разные вещи. Даже разговоры об этом с репортёром, которому в Белом доме благоволят, это не то, чего бы хотел Джо Стил. Очевидно, нет, поскольку Винс Скрябин держал свой тонкий рот плотно сжатым. Чарли тоже пожал плечами и вышел под дождь. Он раскрыл зонт. Путь обратно предстоит труднее, чем путь сюда.

Чарли собрал с тарелки куском хлеба остатки подливы от тушёной говядины. Он улыбнулся сидевшей напротив Эсфири.

— Весьма неплохо получилось, — сказал он и похлопал себя по животу, давая понять, что не шутит.

— Я готовила и похуже, — согласилась та.

— Ну, у тебя уже получается, — сказал Чарли.

Когда они только поженились, готовила она совсем не ахти. Впрочем, поскольку то, что он называл своей стряпнёй, являлось разогреванием банки консервированного мяса с овощами, Чарли не мог быть слишком придирчив.

— Это не сложно. Не настолько сложно, как вести дела в офисе, — сказала она. До того, как они связали себя узами брака, она работала помощником администратора.

— Только практика и ничего другого. — Она закурила послеобеденную сигарету и выпустила под потолок струю дыма. — Чарли?

— Что у тебя на уме, милая? — Он понял, что что-то будет по тону, которым она обратилась к нему.

— Ты не против, если я поищу здесь работу на полставки?

Он нахмурился.

— Я зарабатываю достаточно денег. Конечно, мы не сможем в ближайшее время выдавить из бизнеса "Дюпон"^[51], но вроде справляемся.

— Всё верно, — поспешно сказала она. — Дело не в деньгах, хоть и небольшая прибавка никому не помешает. Просто… не знаю. У меня складывается ощущение, что, когда тебя нет дома, я бесцельно болтаюсь по квартире, а дома тебя нет постоянно.

У неё раньше была работа, и она отлично с ней справлялась, в то время как миллионы и миллионы людей работы не имели. Если бы она не справлялась, она бы свою работу потеряла. Она могла её потерять вне зависимости от того, как она с ней справлялась. Она привыкла брать всё в свои руки и справляться сама. Но даже если так…

— Я не хочу, чтобы люди думали, будто я не способен тебя обеспечить, — сказал Чарли.

— Это не так. Богом клянусь, не так, — сказала Эсфирь. — До того, как рынок рухнул, люди, возможно, так и подумали бы. Но не теперь. Всем известно, что нужно браться за что угодно, иначе завтра можно снова лишиться работы.

— Ты и в самом деле этого хочешь.

Она поняла, что сказанное не было вопросом.

— Ага, хочу. Я тут сама по себе. Все мои друзья остались в Нью-Йорке. Мне бы хотелось знакомиться с людьми, а не сидеть в кресле, читать сопливые романы, да слушать радио весь день напролёт.

Если бы Чарли ей отказал, она бы послушалась, ну или ему хотелось так думать. Но рада этому решению она не будет. Чтобы до этого догадаться, не нужно иметь столько же серых клеток в мозгах, как у Эркюля Пуаро. В данный момент, квартира ей могла казаться маленькой серой клеткой. Сказать, чтобы она осталась дома, только приведёт к неприятностям. Чарли не любил неприятности, в отличие от Майка. Он вообще их никогда не любил.

Поэтому он вздохнул, не очень громко и не очень печально и сказал:

— Ладушки. Давай, пробуй. Но когда что-нибудь найдёшь, постарайся возвращаться домой так, чтобы успеть приготовить мне ужин. Договорились?

— Договорились! — Должно быть, она ожидала, что он ей откажет, поскольку мгновенно вцепилась в предложение.

Она не только вцепилась в эту сделку, но и отпраздновала её, приготовив им джин. Джин был крепок, но так и должно быть. Чарли вновь вздохнул, на этот раз по другому поводу.

— Вкус такой, будто его сделали из чьей-то туалетной воды… или химического набора.

— Точно так и есть, — сказала Эсфирь. — Бутылка ещё со времён отмены Сухого закона. На полках до сих пор немного хорошего товара.

— Да и тот, что есть, дорогой. — Чарли сделал ещё один глоток. — Ну, пить можно. Когда закончится, достанем ещё, вот и всё.

— Когда я не одна, я не против радио, — сказала Эсфирь. — Как помою посуду, можем послушать и выпить ещё.

— И кто знает, что будет потом, да? — Чарли потянулся к ней.

Она покосилась на него.

— Кто знает?

Немного милой романтичной музыки будет в самый раз. Однако когда Чарли включил приёмник и, когда лампы разогрелись, он получил лишь рекламу мыла и шампуня, а затем очередной сладкоголосый ведущий объявил:

— Мы прерываем нашу трансляцию по программе вещания, чтобы передать вам обращение президента Соединённых Штатов.

— О чём он собрался говорить? — спросила Эсфирь.

— Кабы я знал, — ответил Чарли.

Он бы развил мысль, но по радио раздался голос президента:

— Это Джо Стил. — Речь у него не была гладкой. И никогда не была, но сегодня это было особенно заметно. — Сегодня я бы хотел поговорить с вами, поскольку в нашей стране есть проблема. Есть девять стариков, которые сидят в старом пыльном кабинете в Капитолии, которые считают, что у них есть власть поступать с мечтами и чаяниями американцев, как им заблагорассудится.

— Опаньки, — сказала Эсфирь.

— Ага. — Чарли и сам не смог бы сказать лучше. Когда Джо Стил на кого-то нацеливался, полумерами он не ограничивался.

— Вы избрали новый Конгресс, вы — народ Соединённых Штатов, — продолжал президент. Чарли показалось, что из радиоприёмника доносится холодная ярость. Либо Джо Стил просто хороший актёр. Откуда знать наверняка? — Вы избрали новый Конгресс и избрали меня. Я сделал всё от меня зависящее, чтобы попробовать вновь поднять нашу страну на ноги. Конгресс — ну, большинство в Конгрессе — помогал мне принять законы, установленные Четырёхлетним Планом.

Даже, когда он говорил о чём-то другом, он не мог не вставить шпильку-другую в адрес консерваторов, которых после выборов не удалось вышвырнуть из Вашингтона. Что бы вы ни делали, оказаться в его противниках, вам не захочется.

— Однако этих девятерых старых дурней в чёрных мантиях, что засели в своей затхлой каморке и посмели остановить народный прогресс, никто не избирал, — прорычал Джо Стил. — Зачем они так поступают? Чего они могут желать? Они наносят ущерб стране. Они вредят стране. Как может верный американец утверждать, что законы, призванные восстановить страну идут вопреки конституции? С теми, кто так поступает, творится что-то не то, что-то чудовищно неправильное. Я не знаю, что именно, но я вам так скажу — я это выясню.

Какое-то время он ещё продолжал говорить, раз за разом нанося удары по одним и тем же целям. Когда он отключился, голос ведущего звучал несколько ошеломлённо, и он с явным облегчением наполнил радиоволны музыкой джаз-бенда.

Чарли и Эсфирь уставились друг на друга.

— Ого, — произнёс Чарли.

— Точно — ого, — сказала Эсфирь. — Ещё можно понять, зачем он нападал на конгрессменов, которые блокировали его законы. Но в чём смысл такой атаки на Верховный суд?

— Не знаю, — ответил Чарли. — Джо Стил сам сказал — их не выбирали. Если люди станут писать им гневные письма, думаешь, им будет до них какое-то дело? Скорее всего, нет. Единственный способ для судей покинуть свою должность — это ногами вперёд. Как только они туда попадут, то останутся там надолго. И вся страна застрянет вместе с ними.

— Им можно, как это там, вынести импичмент, — сказала Эсфирь. Но даже она сама не очень-то верила, что подобное может произойти.

Равно как и Чарли.

— Чтобы снять кого-то из них с должности, нужно буквально поймать его за получением взятки на лужайке у дома. Верховные судьи ничем подобным не занимаются, и Джо Стил об этом знает. Это политика, вот и всё. Нельзя кому-то вынести импичмент, руководствуясь лишь политическими соображениями.

— Эндрю Джонсон^[52], - сказала Эсфирь. — Я помню об этом со школьного курса истории.

— Ага. Только из кабинета его так и не выкинули, хоть тогда у них в Конгрессе было такое же большинство, как у Джо Стила.

— Возможно, Джо Стил считает, что, если судьи увидят, сколько народу не может их терпеть, они начнут иначе смотреть на конституцию, — сказала Эсфирь.

— Возможно, так и есть. Это самое разумное, до чего я вообще смог додуматься, я так скажу, — произнёс Чарли. — Но это может и по нему ударить. Судьи способны упереться рогами и отменить все его законы лишь потому, что это — его законы. У него есть гордость, но и у них тоже.

— Мы можем лишь попытаться не попасть под эти шестеренки, когда они закрутятся, — сказала Эсфирь.

— Нет, я могу сделать кое-что ещё, — сказал Чарли.

— Например?

— Поговорить с ребятами из Белого Дома и выяснить, что на уме у Джо Стила. Когда я был там в последний раз, Скрябин ничего не знал, ну или, не стал высказываться. У него самое непроницаемое лицо из тех, что ты когда-либо видела. Но я посмотрю, что можно вытянуть из Микояна и Кагана. Микоян мог бы стать славным малым, если бы постоянно не перестраховывался.

— Это будет завтра, — лукаво произнесла Эсфирь. — А что ты намерен делать этим вечером?

— Девчонка набралась смелости, — сказал Чарли. — Полагаю, я что-нибудь придумаю.

И он придумал.

Следующим утром в Белом Доме ему не так повезло. Когда Чарли входил, тот следователь из министерства юстиции по фамилии Гувер, уже выходил. По пути Гувер улыбнулся ему. Если бы Чарли был ребенком, он бы на год постарел от страха с этой улыбки. У Гувера было такое лицо, выражение которого не менялось, ни когда он был спокоен, ни когда гневался. Когда он улыбался, хотелось бежать, сломя голову.

Чарли высказал эту мысль Микояну. Тот рассмеялся. В Микояне ничего пугающего не было; это был красивый смуглый мужчина с длинным носом.

— Мы с Гувером работаем не из-за его красивой внешности, — сказал Стас.

— А зачем вы тогда с ним работаете? — Если он давал Чарли возможность, тот ею пользовался.

— Потому что это человек, который может решить вопросы, — ответил Микоян.

— Что это значит?

— То, что было сказано, — шутливо произнёс Стас и уклонился от дальнейших расспросов.