Чëрный Выброс: подкритическая реактивность

Диск 2, фрагмент 2

— Рэйден! Рэй! Ты тут чего застрял? Ты Кострову дозвонился вообще?

Голос Лины доносился словно через вату или из далëкого далека. Знакомый коридор покачивался перед глазами.

— Рэй, с тобой всё в порядке?

Лина стояла над ним, наклонившись и протягивая руку, лицо обеспокоенное.

— Рэй!

— Я нор… мально, — губы разлепились с трудом.

— Вставай! Напугал меня, чудовище радиоактивное!

Хвататься за руку ИАЭС он, конечно, не стал, ещё не хватало, что бы Фея Озера его бренную тушку ворочала. Нелëгонькую, между прочим. Встал сам, пользуясь стеной как опорой. Проморгался, прогоняя противный туман из глаз.

— Рэй-ден, жабу тебе в деаэратор! Ты объяснишь, наконец, что тут с тобой было? Как всегда, или новая напасть?

Слава Зоне, коридор чернобыльниковской квартиры перестал, наконец, качаться и плыть перед глазами. И звуки тоже сделались самими собой — линин голос, сердитый и испуганный одновременно, гудение других голосов в кухне, тоскливые длинные гудки из телефонной трубки, которая опять болталась на проводе неповешенная. Никакой ваты и дальней далëкости, звуки как звуки. Знакомые. Такие, как и должны быть. И вообще всё такое, как должно быть, только голова ещё немного тяжëлая.

— Рэйден, я тебя сейчас стукну!

— Не на-адо! — проскулил он с дурашливой жалобностью, — Я у тебя хороший!

Лина даже не улыбнулась.

— Что ты такое видел?

— Ну, как это "что"? — ехидно сказал Тошка, выглянувший из кухни и услышавший этот вопрос, — Главного инженера в сияющем венце! Главный инженер потрясал золотым копьëм и говорил, что Майно-Коломенский уволен.

— Чернобыльников! — осадила его ИАЭС, — Это серьёзно! Если Рэй что-то видит, оно важное!

Будучи одним из лучших "эфирщиков" Светлояра, Рэй "что-то видел" с достаточной регулярностью. На строгом языке учëных это называлось "непроизвольное импульсное включение". И каждый раз происходило одинаково — внезапный приступ слабости, головокружение и калейдоскопическая череда образов перед глазами. А потом ужасно хочется пить и не сразу получается встать.

Путаницу неясных образов инструкции велели как можно скорее записывать на мнемокодер, а потом вдумчиво разбираться, что в там к чему. В их группе занималась этим как раз по преимуществу Лина. Саму её никакие "непроизвольные импульсные" не посещали, как, впрочем и Эрика Сосновского. Тошке и Дайичи они иногда на голову (Точнее, в голову) валились, но и припятчанин и самурай видели, в основном, подробности своих аварий. А вот Рэйден улавливал разумом всё, что угодно — от сигналов бедствия, которые не могла почему-то засечь аппаратура, до имëн инопланетных станций, погоды в Ташкенте и обрывков научной полемики аришмийских теоретиков с сейенскими. Жаль только, что фрагментарно и безо всякого порядка.

Жертву собственной феноменальности втащили в кухню. Нахлобучили на голову холодный пластмассовый обруч с электродами. Дайичи сунул ему в руки чашку с остывшим чаем. Замерцал экран готового к работе кодера.

Видения Рэю в этот раз достались исключительно неприятные. Огромная призрачная рука, хищно шевеля скрюченными пальцами, тянулась к незнакомой, мрачноватой на вид станции в излучине светлой реки, и там, где эта рука проползала, умирали травы. Прозрачнела и истекала серебряными искрами другая станция, невероятно изящная, с голубовато-белыми корпусами, серебрящимися, как лунный свет. Чëрная туча неумолимо надвигалась на кривые узкие улочки старинного города, и на её пути плавились, точно восковые, дома и башни. Какой-то придурок в чëрном кожаном плаще с хохотом кружился в неистовом танце по полю из тëмного стекла, поливая всё вокруг горящей жидкостью. Мерцали и гасли неведомые созвездия, сквозь которые мчалась сверкающая комета, и Рэй откуда-то знал, что комета мыслящая и хочет умереть, потому что кто-то не любит её и никогда не полюбит. И сквозь это всё тревожным мучительным пульсом пыталось пробиться какое-то слово или имя. Рэйден напрягал все силы, но так и не сумел расслышать, как оно звучит. Последним в череде странных картин мелькнуло лицо парня с длинными, до плеч светло-русыми волосами, скорбно склонëнное над каким-то надгробием.

— М-да, — пробормотал Эрик Сосновский, отрываясь от экрана кодера, — Понятнее, как всегда, почему-то не стало.

— Ноосферический мусор, — хмыкнул Чернобыльников, — Кинозарисовка под похоронный марш!

Сегодняшняя порция рэевских озарений показалась ему зловещей. А когда Чернобыльникова пугали, он наглел и говорил одни только пакости. Даже помимо воли, такая вот у него была реакция на страх.

— Мусора у Рэя не бывает, — строго напомнила Лина, — Вот у него, как раз, все импульсные так или иначе по делу.

— Угу, — кивнул Эрик, — Вот только, чего именно Рэй в инфопространстве наловил, всегда становится понятно потом. Когда уже всë другими путями выяснилось и пора научные отчëты писать. Вот тогда да — все хлопают себя по лбу: ой, а Рэюшка же наш это видел в первый день работы!

Всклокоченный и измученный Рэй прожëг его уничтожающим взглядом. Честно заслуженная Сосновским гадость, увы, никак не желала придумываться.

Да и вообще, настроение сделалось ещё паршивее. Мерзкие видения могли предвещать что угодно. Даже войну. Такую, например, как у несчастной Аришмы с этими, чтоб у них паросепаратор отпаялся, Завершителями. Конечно, Светлояру на помощь моментально придут и та же Аришма, и родина Михаила Константиновича, но всё-таки… Инопланетные танки на улице Александрова? Дырка от пули во лбу дурацкого Индейца? Обугленные развалины вместо дома и школы?

До сих пор Рэю приходилось видеть только чужую войну. Безжалостно страшную, но всё-таки успокаивающе далëкую. Она вползала в вечерние комнаты с телевизионных экранов или врезалась в память горящими строчками "Повести о настоящем человеке" и "Молодой гвардии". Иногда зловеще шелестела информационными сводками из других Зон. Однажды война оказалась даже совсем рядом, там, у Риенки, где охотились друг на друга в красных лесах порабощëнные Розой и защитники истинной веры. И Рэю, растерянному пришельцу, подобранному группой учеников Распада, пришлось привыкать замечать растяжки, подносить заряды для плазменника и подбирать раненых. В настоящий бой, разумеется, старшие товарищи, старались его не пускать. А потом он сжëг кошмарную аномалию и какое-то время наблюдал, как владения Храмовников зачищают от её не в меру шустрых жертв. Именно это о планете Мериар он вспоминать не любил.

Тошка как-то говорил, что даже хочет, чтобы кто-нибудь, таинственный и враждебный явился в Светлояр. Тогда он ка-ак проявит запредельную храбрость, ка-ак всех спасëт, пусть даже ценой собственной радиоактивной жизни! И умирая, успеет подумать, что вот теперь достоин пожать руки ликвидаторам. Тошка ужасно храбрый. А вот он, Рэйден, знает о себе, что не очень. Его от одной мысли насчёт таких перспектив мутило.

А все эти призрачные руки и космические самоубийцы — явно ключ к чему-то, это какой-то шифр или код, только вот поди его ещё расколдуй! Особенно, прямо сейчас, когда у левого виска уже притаилась тень будущей головной боли.

Экран кодера погас. Лина обвела всех ожидающим взглядом.

— У кого какие мысли? По поводу этого, и вообще.

— А у тебя у самой какие? — Дайичи выключил и убрал кодер, — Особенно про "вообще".

— Я бы сначала побеседовала с Александром Николаевичем, когда он проснëтся. Чтобы хоть что-то было. А потом всё-таки надо и Михаилу Константиновичу и Арсению Никитичу позвонить. Показать материалы.

— Линочка, дорогая наша! — взвился Чернобыльников — Не думай, что ты тут умнее Нобелевского Комитета! Естественно, с отцом надо поговорить, когда он проснëтся! Но что нам делать сейчас?

Рэй украдкой тëр виски и раздумывал, куда бы поаккуратнее смыться. Аналитик из него сейчас всё равно как из бора ТВЭЛ. Голова разбаливается всё больше, а ещё в ней крутится гнусная мешанина из недавних видений и жутких рассказов Тошки о чернобыльской аварии. Фильм ужасов для одного невольного зрителя — кто-то крадëтся в темноте к портальным аномалиям Светлояра, тащит какие-то самого зловещего вида машины. Станция рушится, разбрасывая чёрные графитовые осколки. Колонны эвакуационных автобусов проползают по проспекту Энергетиков и улице Обороны Ленинграда. Юные деревца взламывают бетонные плитки на смотровой площадке гостиницы "Орбиталь"…

— Ой, ещё кто-то в дверь звонит! — Эрик вскочил из-за стола, — Пойду открою.

Из коридора, и верно, доносилось мелодичное блямканье. Которое они, занятые мрачными мыслями, похоже, далеко не сразу заметили. Вот, честно говоря, этого только сейчас не хватало! Рэй ещё раз потëр висок и приготовился страдать.

— Антон! — крикнул Эрик из коридора, — Иди сюда, там твой оруженосец!

— Тащи к нам! — Тошка тоже вылез из-за стола, достал с полки ещё одну чашку, — Рэй, подвинь задницу для человека!

— Давай, давай, проходи! — Эрик мягко, но решительно впихнул в кухню низенького младшеклассника с невозможно рыжей шевелюрой. Он сипло и трудно дышал. Школьный пиджачок перекосился и стоял колом, одна из лямок рюкзака сьехала с плеча.

— Ты что, — возмущëнно спросил Чернобыльников, — Бегом досюда бежал?

— Угу, — энергично закивал "оруженосец", — Со школы.

Лина протянула мальчишке бутылку с водой. Тот сцапал и жадно выхлебал едва ли не половину. Тоха стащил с бедняги рюкзак.

— Чай будешь? — спросил Дайичи, — А бутерброды? И кстати, лучше говорить " из школы".

— Я всё буду!

— Ты чего как сумасшедший носишься? — Антон придвинул к нему кружку.

Рыжик угрюмо потупился.

— Я это… Антон, я с продлëнки слинял… Новость плохая есть, вот…

Лохматая морковная голова опустилась ещё ниже.

— Пузиков, не томи! Какая такая ещё плохая новость?

— Дай в себя прийти человеку! — одëрнула его Лина, — От пяти минут не помрëшь.

Генка Пузиков из второго "А" был давним и преданным поклонником Антона Чернобыльникова. Ещё с прошлого года, и с первого класса, когда только приехал в Зону и впервые увидел городские соревнования по малому пилотажу. Увидел и — пропал. Самого его в секцию, конечно, не взяли из-за возраста. Но ни одного выступления светлоярской юношеской команды Генка не пропускал. Однажды даже с ангиной припëрся, вот тогда и познакомился с Чернобыльниковым. Деятельный Тошка вызвался сопровождать "этого мелкого самоубивца" до дома.

Как и многое-многое другое, этот красивый и немного опасный вид спорта в Светлояр принесли с другой параллели Земли из Ленинграда двадцать третьего века. Именно учëные того мира первыми обнаружили новорождëнную Зону под Новгородом, помогли основать "Эпи-Центр", наладили поставки, а потом и выпуск всякого необходимого оборудования, в общем, сделали всё возможное и невозможное, чтобы жизнь в окрестностях Светлоярской АЭС приобрела привычный ныне вид. Ходили даже слухи, что, если бы, не люди из "тамошнего" КГБ, подумать страшно — СССР распался бы, а Россия сделалась капиталистической державой, как произошло на ещё нескольких известных параллелях Земли. В общем, Космический Разум, если он, конечно, существует, поступил совершенно правильно, устроив так, чтобы время в разных мирах и параллелях текло по-разному, и люди более технологичных эпох могли помочь коллегам из менее технологичных.

Впрочем, политика Антона Чернобыльникова, и уж тем более Генку Пузикова, интересовала предельно мало, а вернее сказать, не интересовала совсем. А вот малым пилотажем — искусством вытворять всякие трюки на антигравитационных роликовых коньках, поясах и досках, болели оба. Только Тошка занимался почти профессионально и входил в городскую сборную, а мелкий Пузиков пока ещё мог только жарко мечтать об этом. И, разумеется, млел и таял оттого, что "сам Чернобыльников" водил с ним личное знакомство, интересовался, как у него дела, иногда дарил инопланетные мелочи и показывал кое-какие упражнения. В ответ Генка был без малейших колебаний готов отдать за припятского активити жизнь.

Рэй на досках не летал, как-то не сложилось, но Антону из-за Пузикова завидовал. Потому что ему тоже хотелось, чтобы на него кто-нибудь так смотрел. С тихой счастливой гордостью и доверчивым предвкушением чуда. А он в ответ и свирепо защищал бы, и забавную ерунду с дальних отрезков Меридиана приносил, и все свои любимые места показывал! Он постарался бы быть самым замечательным на свете старшим другом, только вот беда — пока что было просто некому. Малышня в школе длинноволосого нервного старшеклассника скорее побаивалась, а с друзьями вообще творилась какая-то каша. Все они, кроме четверых других активити, были наоборот намного старше и опытнее его. Имелась, конечно ещё сводная человеческая сестрëнка Лиля. Она Рэя по-своему любила, буйно радовалась, когда он возвращался откуда-нибудь там, периодически приставала с просьбами помочь склеить модель или решить задачку. Но в свой маленький девчачий мир брата особо не пускала. Да и вообще никого толком не пускала, кроме мамы. В девять лет она была уже весьма независимым человечком. И иногда очень вредным.

Дайичи говорил, что в тощей груди смешного рыжего пацанëнка бьëтся сердце храброго воина. И всерьëз уважал. Что думала Лина, по-настоящему знала только она сама. А Эрик Сосновский, широкая натура, был рад вообще всем, кто по его же выражению "ну, хоть немного лучше какашки". И все сходились на том, что Генка, не смотря на то, что ещё октябрëнок, человек умный и верный.

И вот сейчас Пузиков поëрзывал на диване, булькал чаем, и ужасно волновался, готовясь сообщить эту свою плохую новость. И она действительно очень плохая, раз тошкин оруженосец ради неё промотал продлëнку и бежал пешком три длинные остановки. Можно подумать, им и без этого мало дрянных новостей!

Не нужна была никакая ноосфера, чтобы понять, что сейчас на душе у бедного будущего летуна. Наверняка он сейчас предпочëл бы не открывать рот, а немножечко помереть. Потому что помереть — это тьфу! А вот сказать Антону то, что он собирался сказать… В древности, Генка вычитал это в какой-то книжке, гонцам с дурными новостями безо всякой жалости отрубали голову. Чернобыльников и его компания, конечно, никаких голов отрубать не станут, но от этого нисколечко не легче. И не сказать нельзя, ведь специально же нёсся сюда, бегом, так что кололо в боку и ветер противно бил в лицо, чтобы успеть, чтобы предупредить…

Рэйден, отлично видя, что злополучному Пузикову не хватает сволочизма, чтобы сообщить что-то действительно ужасное, хотел уже было предложить псионическую помощь, но Генка всё же наконец наскрëб в себе решимости сам.

Он поднял на Чернобыльникова отчаянно несчастные бледно-голубые глаза, сжал кулаки и едва слышно пробормотал:

— Тош, я это… Случайно слышал физрука с завучихой и ещё какой-то тёткой. Они… Они говорили… Чтобы сделать так, что ты в Ленинград не поедешь! Можешь у меня из мыслей считать, вот!

На этом мужество окончательно покинуло маленького воителя Генку Пузикова. Он отвернулся, шумно дохлëбывая остатки чая. Тощие плечи вздрагивали.

У Тошки на лице, и так-то сердитом и измученном, нарисовалось такое свирепое выражение, что бедный Генка съëжился на стуле. А из груди вырвалось самое настоящее рычание. Лина и Дайичи синхронно дëрнулись ловить частицы.

Целую невыносимую минуту чернобыльский РБМК молчал, сжимая и разжимая кулаки и шумно дыша. Потом, явно через лютое усилие воли, ломая себя, выдавил неживым глухим голосом:

— Это мы ещё посмотрим, кто куда не поедет! Школьные тëтки за нашу команду ничего не решают, мы — городская сборная. А ты мог бы и на автобус сесть! Запыхался на таком ветрище, вот заболеешь теперь…

— Не-а, — торопливо замотал Генка головой, — Не заболею, я знаешь, какой закалëнный? А предупредить я должен был!

— Всё равно рисковать не надо, — строго сказала Лина, — Сейчас погода обманчивая.

— Я проездной потерял, — Генка виновато опустил глаза, — Какой мне автобус?

— Тридцать три несчастья! — проворчал Эрик, — Вот как ты теперь домой поедешь? Кстати, Антоха, куртку он, получается, в школе оставил. Во всяком случае, сюда без неё пришёл.

— Так я вместе с курткой где-то посеял, — едва слышно прошелестел окончательно смущëнный Пузиков.

— Ну, сегодня просто Международный День Теряния Курток, я тоже свою в школе забыла! — хмыкнула Лина, — Мать, наверно, с ума уже сходит?.

— Пока не сходит. — Пузиков несмело улыбнулся, — Она же думает, что я на продлëнке. Но скоро начнёт. Вот с работы придёт и начнёт.

— Мы тебя отвезëм! — не терпящим возражений тоном сказал Чернобыльников, — А куртку я тебе свою старую дам.

— Она же на нём болтаться будет, — скептически посмотрела на него ИАЭС, — Сам бы согласился в таком виде знакомым на глаза попасться?

— Это всё-таки лучше, чем ничего, — Дайичи поднялся со своего места. — А чтобы всё точно в порядке было, Рэй и Антон тебя до самого дома проводят.

— А если и ты, самурай, к ним присоединишься, то, может быть, удастся уговорить его маму, чтоб очень не ругала, — воодушевился Эрик, — У тебя вид авторитетный.

— Я пробуждения тошиного отца хочу дождаться. Пусть Лина едет, у неё тоже вид представительный.

Рэй незаметно для других протелепатировал Дайичи, что он — самый-пресамый мудрый из всех японских мудрецов. Действительно! Если Пузикова будут сопровождать трое активити, включая Фею Озера, смеяться не посмеет никто. Даже если Генка будет без трусов и зелëнкой под зебру располосованный. Скорее уж, втайне завидовать начнут, и выспрашивать, как такое получилось. Тошка пройдëтся по холодку и немного очухается. И когда вернëтся, будет уже способен соображать, а не только задирать всех. Тем временем и Александр Николаевич, скорее всего, проснëтся, и получится что-нибудь выяснить. А у самого Рэя, может быть, голова станет меньше болеть, и гнусные мысли из неё повыветрятся хоть немного.

— Разберёмся! — ободряюще улыбнулся Рэй Чернобыльникову, натягивая одолженный им тёплый мохнатый свитер.