Чëрный Выброс: подкритическая реактивность

Диск 11. СЕРЫЙ МИР ПОСЛЕ Фрагмент 1

Всё дальнейшее было как в тумане. Оксанин пронзительный полный ужаса вопль. Маленькая молния с руки ИАЭС — никто не мог сейчас сообразить, как выключить "Монолит" корректно, и Фея Озера просто ударила по главному блоку питания. Она же, в обрушившейся на них в следующий миг страшной звенящей тишине, пыталась вместе с Дайичи Юрия Павловича реанимировать, используя собственные руки как дефибриллятор. Не помогло. Сэнед застыл соляным столбом, раздавленный невыносимо огромным чувством вины. Эрик пытался ему что-то говорить… Рассыпав алые искры, открылся портал, из него выскочил разъярëнный Костров с помощниками и чекисты выволокли всех из лаборатории. Тоже телепортом, и не по домам, а на какую-то базу. В буквальном смысле базу. Отдыха. Домики-пряники такие туристические. Рэя заставили хлебнуть из фляги чего-то густого и обжигающего, потом повалили на койку, сделали какой-то укол. И пришла темнота без мыслей и чувств.

Утро настало невыносимо холодное. Открывать глаза не хотелось. Вставать не хотелось. Дышать и жить не хотелось. Пузатый старый будильник, невесть кем забытый на колченогой тумбочке, издевательски вытикивал: ис-са, ис-са, исаиссаиссаисса. Рэйден заставил себя подняться, сцапал садистский механизм и отправил в недалëкий полёт в бурьян под окном.

Увы, наставшая вязкая тишина оказалась ещё хуже. Крохотная комнатка с деревянными стенами, вмещавшая в себя минимум мебели была тесной как гроб. В ней стыли серые неуютные сумерки, с которыми безнадëжно не справлялся жалкий пасмурный свет. Рэй нашёл свой рюкзак и вылез на крыльцо. Там пахло лесом и не было мрачных кладбищенской ассоциаций. Тоненькие берëзки хвастались ажурными светло-золотыми нарядами могучим темнохвойным елям. Сеялся мелкий до неощутимости дождь. Раскиданные по территории пустые беседки и качели навевали тоску. И у них получалось, хотя, казалось бы, и так дальше некуда.

Активити покопался в рюкзаке, нашёл плеер, включил. Взвился над тишиной надломленный хрипловатый голос Дэна Подгорного, до дрожи любимые "Напалм и фосфор" привычно вспороли безысходность клинками гитарных риффов.

Резать грани бытия

Надо чисто и красиво.

В споре вечности и взрыва

Правы город, ночь и я.

И хотя не ночь сейчас была, а мерзопакостный промозглый осенний день, да и до города далековато, мощная музыка делала своё дело — мчала исстрадавшуюся рэеву душу куда-то в направлении лучшего мира. За все границы и все горизонты, туда где не нет майтирэнов и исс, ставших врагами друзей и умирающих за пультами инженеров. Там только разноцветные неоновые огни, бесконечная свобода и ветер в лицо, у "напалмов" все песни — про взрывы, крылья и скорость.

Криком вспорот льдистый свод

Равнодушной синей бездны…

Из богов, что мне известны

Все хотят — наоборот.

Что именно "наоборот" хотят боги, Рэй, честно говоря, не понимал. Может быть, сохранить в неприкосновенности синюю бездну, которая от криков рвëтся? Сейчас над глупыми домиками бездна была не синяя, а беспросветно серая, но тоже равнодушная к любым крикам. На которые, впрочем, не было ни сил, ни желания. Всё самое плохое уже случилось, чего орать-то? Бесполезно орать.

Теперь надо только найти Кострова, слить ему так чудовищно дорого доставшуюся координату и… Что "и" Рэйден тоже пока не понимал. Как превратить смерть Росшанского в спасение Майтирэна, пусть лучше чекист придумывает. Пока он, Рэйден, своей свинской самодеятельностью ещё кого-нибудь не угробил!

Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали. Я сам сяду…

Если бы Рэй заспорил. Если бы настоял… Это ведь ему, а не Юрию Петровичу нужнее всех эта проклятая координата. Ну, не считая, разве что Сэнеда. Но бэ-энчик маленький и беззащитный, да к тому же с выжженной памятью, его в "Монолит" пихать тем более нельзя. Это должен был сделать он, Воин Храма, активити Светлояра! Но не сделал.

И теперь мир разломился на две половины. И та, в которой они теперь оказались, такая безнадëжная и страшная. Давящая серой тоской.

Нет, смерть как таковую светлоярский активити уже видел и знал. Но именно что знал — почти абстрактно, почти умозрительно. Гибли едва знакомые или вовсе незнакомые Храмовники и сотрудники "Эпи-Центра", а ещё какие-то далëкие люди из телевизионных новостей про Белфаст и Бейрут. Умерла бабушка Тима Хлеборезова прошлой весной, и весь класс ходил выражать соболезнования. Задохнулась, угодив в аномалию "петля", соседка с первого этажа. Все эти смерти пугали, печалили и истязали разум жалящими вопросами без внятных ответов. Но они всё-таки не выдирали когтями кровоточащего куска из души. Везло Ростиславу Майно-Коломенскому, любимчику города и Зоны.

А вчера вот перестало везти.

Юрий Петрович Росшанский мог бы стать Рэю другом. Не станет. И "Монолит" до ума не доведëт, его пламенную мечту о славе для родного города исполнят теперь другие. Он вообще больше ничего уже не сделает, даже самого простого. Не улыбнëтся, не откроет книгу, не сядет в свои синие "жигули". Никогда. Потому что его больше нет. Вообще. Совсем. Вместо него есть теперь только саднящая дыра в душе, которая никогда уже ни чем не заполнится. Некому заполнять.

И виноват в этом Рэйден. Потому что надо было спорить дальше, надо было настоять, не пустить, придумать что-то другое, в драку полезть, если иначе не выходит! А Рэй, бесполезный говорящий кипятильник, не посмел. Или не сообразил. Или не решился. Или просто, как всегда, привычно понадеялся на профессионала. И глупая убеждëнность, что взрослые, более опытные всегда знают, как лучше, убила инженера Росшанского.

Оксана теперь будет Рэя ненавидеть. И правильно! И поделом!

Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали…

Будь всё проклято! И особенно Исса.

Из зверей, что ждут в аду,

Помня мой горчащий запах,

Кто придёт на мягких лапах

Останавливать беду?

Впрочем нет, Иссу проклинать не надо. Исса сама по себе атомная станция, она не виновата ни в чём. А вот уроды, на ней засевшие, своё ещё получат! Он, Рэйден, до них ещё доберëтся! Но сам. Теперь только сам.

Мы никогда ещё "Монолит" в экстремальном режиме не тестировали…

Во имя Меридиана, теперь всегда только сам!

Из сердец, что я сжигал

На решётке строгих строчек

Я сложил печати Ночи

От безумья в двух шагах.

И Чернобыльников… Впрочем, что — Чернобыльников? Прав он был в том, что не надо на "Альтаир" лезть. Во всём остальном неправ, а в этом прав!

Ты меня не позовёшь,

Не откроешь сонных окон…

В споре точки и истока

Правы город, ночь и дождь.

Не посмеешь рушить твердь

Дней холодных светло-серых.

В битве памяти и веры

Правы город, ночь и смерть.

Финальное соло на барабанах показалось оглушительным и страшным. Будто это звуки разрушения мира. Впрочем, мир действительно рушился, он с третьего сентября ещё начал рушиться. А вчера подполз к своему краю, за которым только бессилие и отчаяние. И всё, что Рэй пока ещё может с этим сделать, это найти майора и отдать ему координаты Урмилы. А потом…

Обычно богатое и безотказное воображение презренно дезертировало, даже не пытаясь рисовать никакого "потом".

Майор подошёл неслышно, как лесной кот. Сёл на крыльцо рядом. Молча.

Рэйден приготовился к казни. Ох, Костров ему сейчас устроит выведение на номинал! И будет прав, прав, прав тысячу раз. Может быть, его теперь даже расстреляют, или, что ещё хуже, выгонят из Зоны. Выселят в Новгород или ещё куда. Светлоярский реактор бесславно сдохнет там от тоски по станции и по Меридиану. Но это будет лучше, чем смотреть Оксане в глаза.

Стрелять Михаил Константинович в Рэя, разумеется, не стал, а вот огорошить огорошил. Так, что активити несколько секунд по-рыбьи хватал ртом воздух, мучительно не зная, что сказать в ответ и куда девать взгляд.

Чекист… попросил прощения. У него, Рэйдена. За то, что исчез из города в самый неподходящий момент, за то, что Рэю с компанией пришлось идти на "Альтаир" одним без него. Сказал, что, будь он на месте, сам бы, без всяких Оксан Росшанских это предложил. И установку "Монолит" в экстремальном режиме задействовал бы тоже сам, как "эфирщик" он гораздо сильнее Юрия Петровича.

А потом майор сгрëб Рэя в объятия, крепко-крепко, почти больно. Уткнул носом себе в грудь. Одет Михаил Константинович был не в форму, а в кожаную мотоциклетную куртку. И на ней противно царапалась молния.

Спустя маленькую вечность активити высвободился. Сразу же отстранился, так поспешно, будто сдетонировать боялся. Уставился на свои кроссовки и жëлтые палые листочки под ними. Смотреть любимому наставнику в глаза было невыносимо. И слушать извинения было невыносимо, Рэй же только сам, сам, сам виноват! Он всё равно что собственными руками прикончил инженера Росшанского!

Мудрый чекист поймал его настроение. Или считал. Или просто слишком хорошо знал Рэя и понимал, что тот не из-за глупой обиды на другой край серого крыльца уползает.

— У тебя другой возможности не будет ведь, — нарочито буднично сказал он, пропустив слово "поплакать", — А тебе ещё с остальными как-то говорить. В том числе и о деле. И вообще на переживания у нас мало времени! Если ты, конечно, не хочешь, чтобы твой конструктор умер ещё и зря.

Выглядел майор по-прежнему плохо. Такой же осунувшийся, небритый и с мешками под глазами.

— Я могу узнать, где вы пропадали-то, Михаил Константинович? — Рэй изо всех сил постарался, чтобы не дрожал голос.

— Оно тебе надо — подробности чужих дел? — госбезопасник дёрнул щекой, — Это для вашей группы свет клином сошёлся на Урмиле с Иссой, а всю остальную жизнь-то на паузу не поставили! И, кстати, в следующий раз, когда тебе надо будет залезть на секретный завод или например в драконью задницу, пожалуйста, вспоминай, что ты — сотрудник "Эпи-Центра". И можешь посылать официальные запросы вместо того чтобы заниматься махновщиной!

Ну, по крайней мере, манера говорить у него не изменилась! Если бы Юрий Петрович был жив, Рэй сейчас сам всласть над собой посмеялся бы. Действительно, Оксане нужно было только напомнить про "Монолит". А дальше они могли бы прийти на "Альтаир" совершенно законным образом, а не дурацкие планы в духе приключенческого фильма строить. Даже не попытавшись получить пресловутое разрешение, даже не вспомнив о то, что имею такое право. Но Юрий Петрович не был жив, так что смеяться не хотелось.

Михаил Константинович опять уловил рэевские мысли.

— "Монолит" в экстремальном, он же "гамма"- режиме требует от человека высочайшего напряжения. А у твоего инженера ко всему ещё и сосуды слабые были. Только он это скрывал даже от жены. Думал "Монолит" сначала в эксплуатацию сдать, а уже потом кочевать по больницам. Мне коллеги его рассказали.

Рэйден сжал кулаки с такой силой, что ногти врезались в кожу.

— "Монолит" в гамма-режиме должен был гонять я! — угрюмо выдохнул он, — Я, а не мирное население!

Майор прохлопал себя по карманам в поисках сигарет. Закурил. Струйка сизого дыма поплыла в набрякшее дождём небо.

— Нет, не ты. Я прекрасно понимаю, как рассуждал Росшанский. Он, мягко говоря, не специалист по активити. Да и никто не специалист, таковых просто нет. А вот о том, что "Монолит" в гамма-режиме способен угрохать пользователя, в лаборатории предполагали. Мозг может не справиться с таким мощным потоком данных. И кого Росшанскому для опыта предлагать, ну, не дочку же! Тем более, что Оксаночка, насколько мне известно, способности имеет средние, так что её риск мог оказаться ещё и напрасным.

— Так вы хотите сказать…

— Да, именно это и хочу сказать! Росшанский всё рассчитал. Он инженер всё-таки на секретном заводе, а не барышня кисейная. Сумасшедших активити быть не должно. Чëртову координату добывать надо. Вот и…

Майор промолчал секунду и добавил. Совсем не ироничным, непривычно проникновенным голосом:

— Так что не смей считать, что это был несчастный случай! Это был подвиг.

— Так он, получается, знал, что умрëт? — спросил Рэй, содрогаясь от кощунственности собственных слов.

— Не думаю. Он знал другое: ни один чëртов ходячий реактор не должен пойти вразнос. И надеялся, что пронесёт.

— Не пронесло, — вздохнул Рэйден.

— Не пронесло. А ты на его месте не сделал бы так же?

— Сделал бы, — кивнул активити и почти помимо воли задумался: а как поступил бы Чернобыльников? Сейчас почему-то казалось, что Тошка не сделал бы. Зона отчуждения, уже почти привычно живущая внутри, вздрогнула под пронизывающим ветром этой горькой и гадкой мысли.

Майор встал с крыльца.

— И ещё одно, Рэй. Если честно, от сэнедовской истории мы, мягко говоря, в восторг не пришли. Хрусталя, конечно, инициировал сбор информации, но и только. Нам до последнего не хотелось вмешивать Светлояр, всё-таки Исса — слишком крепкий орешек. А у нас тут Зоне паршивых тринадцать лет, опыта подобных вмешательств нет вообще никакого. Так что исчезал я в том числе и на поиски кого-нибудь, кому можно этот сигнал бедствия перебросить. Желательно, не теряя совести.

— И чего? — Рэйден спрятал взгляд, чтобы майор не заметил в нём трусливой надежды — Нашли?

— Увы и ах! Не обнаружилось, понимаешь ли, в ближайших к нам пространствах никакого могучего ведомства по спасению чужих станций. А после вчерашней ночи нет смысла и искать!

— Почему, Михаил Константинович?

— Прости, но ты идиотский вопрос задал. Ноосфера же! О гибели Росшанского люди уже считали. И заговорили. В Светлояре, в Аришме, у меня на родине в Сосновом Бору. Мне теперь в рожу наплюют, если я каких-то боженьков из машин искать продолжу. Раньше опасались, сомневались, а теперь это их дело! Если уж мирный инженер… Мне записываться в добровольцы звонят уже. А фанатики твои и раньше в бой рвались, сам знаешь. Так что завязал себя, в узел, Сияющий, мать твою, Благословенный и вперëд! Работать дальше! Как бы гнусно ни было.

— Я постараюсь, — Рэй попытался выдавить из себя, улыбку. Не получилось.

— И я лично дам тебе в морду, Рэйден, если ты хоть раз мяукнешь про осторожность и прочее дерьмо, понял? — майор положил ему руку на плечо и крепко сжал, — Я не шучу.

— Я, понимаю, — торопливо сказал Рэй, — И не буду.

Он понимал, что Михаил Константинович имеет в виду. Попробовал бы кто самого Рэя останавливать и уговаривать! Но от мысли, что неизбежно будут ещё жертвы, леденело внутри.

— Знаешь, что написано в Ленинграде на Марсовом поле? — спросил майор уже совершенно другим голосом — мягко, проникновенно, — На мемориальной плите в честь погибших революционеров?

Рэй со стыдом признался, что не помнит.

— "Не жертвы — герои лежат под этой могилой", — процитировал Михаил Константинович. И добавил совсем тихо, — Самая подлая ложь себе и другим — это путать жертв с героями.

Эти слова Рэйдену даже захотелось немедленно записать в чëрный блокнот, но блокнота у него с собой не было. И вообще, он подозревал, что всей глубины этой фразы пока не понял, и о ней придëтся ещё много думать. Потом. Когда на это будут силы.

— А где все остальные? — спросил он, чтобы сменить тему и не продолжать разговор о героях и жертвах, такой невыносимый сейчас, — Здесь же или в городе?

— Здесь. Только в других домиках. Я ж оперативников в лабораторию вызвал, они вас всех и телепортировали. Быстронейтрëныш, кстати, твой, к тебе просится.

— А… Оксана как?

— Как, как… Плачет, — чекист устало потëр пальцами виски, — Ей, сам понимаешь, тяжелее всех. Не трогай её пока.

Активити опустил голову.

— Бодрее всех, конечно, Сосновский, — продолжал майор, — И Дайичи, у него как у японца иное, чем у нас в Европе понимание смерти. Домой тебе и всем я позвонил, на станцию тоже. Там пока что "аномальщики" из Ленинграда и без вас побудут. Еду принесут где-то через часик. А потом я ещё раз зайду, договорились?

— Ага.

— Ну, будь!

Рэйден печально кивнул. Быть придётся. Не смотря на то, что перспектива не быть кажется сейчас гораздо более привлекательной.