Чëрный Выброс: подкритическая реактивность

Диск 6. К СОЖАЛЕНИЮ ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ Фрагмент 1

Тошка наскрëб в себе решимости признаться, что к Росшанским идти побаивается. Оксана, это, конечно, Оксана, она в доску своя. (Угу. В буквальном смысле в доску. Летательную). Но там ведь будут её родители. И одноклассники. И какие-то подруги по лагерю. В общем, всякие сплошь незнакомые люди.

— И них квартира такая, ну, такая… Я там как-то был, но больше без группы поддержки ни за, что не пойду, вот! — закончил свою покаянную речь Чернобыльников, когда они с Рэем входили в подъезд здоровенной светло-серой восемнадцатиэтажки, крышу которой венчали алые буквы "Слава КПСС".

— А "такая" — это какая?

— Нууу… У них там пианино, и вообще антиквариат. Не, не подумай, Оксанка нормальная, только вообще, но сам понимаешь! — Тошка засмущался окончательно.

Рэйден окинул взглядом вечно растрëпанного, как мокрый весенний воробей, однотипничка, представил его на фоне пианино, антиквариата и оксаниных предков и понял, что да, без моральной поддержки его со всем этим оставлять, и верно, нельзя. Хотя, честно говоря, мелькала у Рэя подленькая мысль всё-таки дезертировать.

Зря он этого не сделал, как показала практика.

Нет, как раз оксанины предки, действительно оказались не то что нормальными, а самым что не есть мировыми людьми. Отец у именинницы работал инженером-конструктором на заводе "Альтаир" и вдобавок был заядлым книгочеем. Он ужасно интересно рассказывал о разной советской и зарубежной фантастике и без устали советовал книжки. Мама — преподавательница музыки, больше всех за столом хохотала, травила байки из консерваторской юности, а потом играла на так испугавшем Чернобыльникова пианино популярную классику пополам с рок-медляками. Никаких тебе поджатых губ, страшных глаз, неловких пауз и всего такого прочего. Гости и хозяева ели изумительно вкусные салаты, играли в фанты и чепуху, смеялись. В пылу общего веселья раскокали что-то из вышеупомянутого антиквариата, но Росшанская-старшая забеспокоилась только: не поранился ли кто-нибудь стеклом. В общем, все были очень довольны и праздником и друг другом, смущение растаяло уже где-то на пятой минуте знакомства, а Рэй ещё и выклянчил у оксаниного папы почитать "Гадких лебедей" и что-то из Кларка. В общем, всё было замечательно первые часа два.

А потом старшее поколение Росшанских (Папа, мама и тëтя) встало из-за стола. Юрий Петрович сказал, что они трое сейчас поедут по "скучным, взрослым делам, предоставив вам возможность веселиться по-вашему, по молодëжному". Ясен цезий, никаких дел у них и в помине не было, просто одним из подарков дочери был вот такой вот "глоток свободы". Возможность почувствовать себя полновластной хозяйкой вечера.

За "предками" закрылась дверь и началось. Почалося, как любил выражаться Эрик.

Нет, первые полчаса всё ещё по инерции было здорово. А потом кто-то из гостей задëрнул тяжëлые шторы, выключил свет и включил "Икс-джапан", на свет божий извлекли три пакета вина и разлили по стаканам. Вино на вкус было мерзкое, как йодная яма.

"Икс-джапан" Рэйден очень любил с лëгкой руки Фукусимы Дайичи. А из оксаниной компании, кроме, разумеется, Тохи, никого не знал. Поэтому нашёл себе кресло в уютном углу между телевизором и пианино, устроился в нём со стаканом пакетной гадости и приготовился потратить остаток вечера на разные мысли о своём.

Ага! Не тут-то было!

Девчонки, начиная с именнинницы то и дело тащили его танцевать, и парни, йод с ксеноном знает, почему, смотрели на это очень неодобрительно. Чернобыльников зачем-то всё время бегал то на кухню, то на балкон, и вообще, вëл себя так, будто забыл, что пришёл не сам по себе, а вместе с Рэем. Хотя оставлять друга одного в едва знакомой компании — вообще-то полное свинство. Потом из коридора послышались всхлипы, кто-то громко хлопнул входной дверью, ещё человек пять, топоча, как слоны, промчались за этим "кем-то". При этом в комнате продолжали танцевать и обжиматься парочки, так невозмутимо, будто ничего странного вообще не происходит. Рэй чувствовал себя совершенно лишним и мечтал, чтобы опаскудившийся праздник поскорее закончился.

Из гула возмущëнных девичьих голосов он понял, что какая-то Таня увидела, как у её парня нагло висит на шее "эта поганая Верникова" и высказала ей всё, что думает. Верникова в слезах убежала, парень бросился за ней. А Таня — за парнем, но потом передумала, вернулась и демонстративно выволокла танцевать Чернобыльникова, и тот пошёл, а так нельзя, потому что он пришёл к Оксанке, а между прочим, Оксанка…

Рэй почувствовал, что у него совсем уже невыносимо раскалывается голова. А ещё — что ему противно. До самой что не есть человеческой тошноты противно.

Его и остальных четверых, ой, то-есть, получается, уже пятерых, распределяли по семьям и отправляли в школьные классы, чтобы они учились пониманию человеческих реалий. Но если вот это вот всё — и есть человеческие реалии, то от осознания перспективы им учиться можно разве что взвыть. Напиться, испортить хороший вечер, перессориться из-за чепухи — это и есть та самая "настоящая взрослая жизнь", к которой, вроде как, полагается стремиться? Это о ней старшеклассники младшеклассникам так лихо рассказывают?

Рэй поискал глазами Тоху, но тот окончательно куда-то исчез. Проклятье, даже из квартиры ведь не выйдешь, не бросать же его тут одного со всеми этими! Прихватив с позабытого всеми остальными стола пару бутербродов с лососятиной и икрой, Рэй вышел на балкон и вперил взгляд в вечерний город.

Никогда ему, наверное, людей по-настоящему не понять. Людям зачем-то надо пить невкусное и ругаться из-за всякой ерунды, а потом самим же страдать. Или люди не очень-то сильно от такого страдают? Если бы сильно, наверно бы, давно уже изобрели способ обойтись как-нибудь. Надо будет потом поговорить с майором. Это же важно, причём даже не ради абстрактного "понимать людей", а потому что у него, Рэя, есть его Фея Озера, его ИАЭС. РБМК-1500, самый прекрасный реактор вселенной! И неужели, если Рэй Лину любит, ему тоже придëтся всë это делать? С мерзким влажным чмоканьем целоваться, по лестницам бегать, слушать глупое хихиканье и попискивание? А как потом вместе за пультом стоять? Любоваться, как она, чуть закусив губу, рассматривает мнемосхему, записывает что-то в журнале? Сладко обмирать, случайно соприкоснувшись руками над датчиком или ключом? А после этой святой станционной чистоты ещё и опять целоваться, что ли? Фу, даже вообразить противно! Хорошо бы Михаил Константинович сказал, что для альтов это не обязательно!

И может, всё-таки, в ХОЯТ Чернобыльникова? Не беспомощный, до дома, если что, сам доберётся! Рэй завтра, когда Тоха "наедет", придумает какое-нибудь объяснение. Или даже ничего не будет придумывать, может, как раз наоборот, именно с Тохой получится на эту тему тоже поговорить, и вот тогда они окончательно и помирятся. И всё же не станет между ними никакой Зоны Отчуждения?

Чернобыльников, кстати, в людской жизни разбирается гораздо лучше Рэя. Он, конечно, иногда прибедняется, что мало кому на свете нужен. Но это в шутку, а взаправду Тоха дружит с некоторыми одноклассниками, и во дворе с пацанами, и с товарищами по сборной. А у Рэя получается только со взрослыми. Энергетиками, сталкерами, учëными. На равных, причём, или почти на равных. А вот со всем тем, что в педагогических журналах красиво называется "мир подростка", сцепления никакого. И из настоящих самых близких друзей — только четверо остальных активити. Тот же Чернобыльников, Фукусима Дайичи, Эрик, ИАЭС. Ну, теперь Сэнед ещё.

Балконная дверь стукнула, слегка задребезжав стëклами, и появилась именинница. Рэй покосился на неё хмуро.

— Ты чего тут один торчишь? — Оксана зябко повела плечами, — Холодно же тут!

— Ещё не очень холодно. Слушай, Оксан, а ты на Чернобыльникова случайно не обиделась?

— За что?

— Ну-у, — замялся Рэй, — Запропал куда-то, внимания не обращает.

Оксана тряхнула головой, откидывая со лба длинную чëлку. Движение у неё вышло рахдражëнным.

— А что на Чернобыльникова-то обижаться? Он, по крайней мере, мне истерики не катает! Сидит сейчас на кухне, обсуждает футбол любимый свой. Нормальный Чернобыльников!

— Мне тут тоже хре… — ляпнул Рэй, но осëкся и как мог поправился, — Я имею в виду, что хреново тут стало, когда родители твои ушли. А до этого очень здорово было, правда!

— Не извиняйся! Я того же мнения. Устроили, блин…

Рэй запоздало заметил, что хозяйка квартиры едва не плачет. А ещё — что она красивая. Нет, совсем не так, как ИАЭС, но красивая. Как ИАЭС никто, конечно же, быть не может, но всё-таки…

У Оксаны Росшанской тугие тëмные кудряшки до плеч, весëлые такие, скрученные пружинками. И глаза карие с тёплыми золотыми искрами. И пухлые губы, по случаю праздника слегка тронутые маминой помадой. И разговаривать с ней, оказывается, приятно, а винище из пакета, она, кажется, вообще не пила.

Рэй посмотрел на собеседницу, стараясь вложить в этот взгляд как можно больше тепла и ободрения, и улыбнулся.

— Я вообще офигел, — признался он, — Скандалы какие-то беготня, туда-сюда, разборки…

— Угу, — в тон ему проворчала Оксана, — Что вообще-то у кого-то тут день рождения — просто по сараю! Кроме Антона, про меня вообще все забыли. И первой — Танька! Хотя мы с воттакусенького возраста дружим, — девочка поводила ладонью на высоте примерно половинки балконных перил.

Эту человеческую эмоцию Рэйден как раз прекрасно понимал. И не хотел бы быть на оксанином месте.

— Слушай, — вдруг сказал он неожиданно для себя самого, — А тебя в ближайшие дни свободное время есть?

— Немножко есть, а что? Ты меня куда-то приглашаешь?

— Можно просто погулять, — слегка смутился Рэй, — Ну, а вообще, если хочешь, могу "пробить" экскурсию на станцию. Или в научный центр, не всё равно к Хрусталëву бы заглянуть надо.

Глаза Оксаны при этих словах стали едва ли не в два раза больше номинала.

— Ты реально лично знаешь Хрусталëва?

— Конечно, знаю, а что такого? Мы, все его знаем, четверо. Мне к нему, в общем-то, нужно по делу, но заодно тебе кое-что там в "Эпике" показать могу.

— Серьёзно?

— Ну, не шутки же шучу, — пожал плечами Рэй, — Слушай, может, хоть ты мне объяснишь: почему все как-то примерно вот так реагируют на то, что я знаю Хрусталëва? Будто это вообще что-то запредельное?

— Потому что это и есть запредельное! — личико Оксаны стало из удивлëнного каким-то назидательно-строгим. Ты что, действительно не понимаешь? Это же основатель "Эпи-Центра"!

— Ну и основатель, и чего? На самом деле потрясающий дядька Ну, так ты придёшь?

— Разумеется, приду!

Насчёт "потрясающего дядьки" Рэй немножечко покривил активной зоной. После сегодняшнего подслушанного разговора считать директора "Эпи-Центра" таковым было капельку труднее, чем, например, вчера. Но зато никаких близких слëз у Оксаны теперь не было и в помине, и Рэй мысленно поблагодарил Зону и СвАЭС за то, что всё получилось так просто и так замечательно. Он всегда побаивался утешать расстроенных людей, не сделать бы нечаянно ещё хуже. А с Оксаной вышло здорово!

Они ещё постояли на балконе, окончательно договорились, что надо созваниваться и не терять друг друга из вида, потрепались о книгах, о разных аномалиях и о том, бывают ли на самом деле вещие сны. Потом Оксану позвал кто-то из девчонок, она, уже вполне искренне хихикнула, сказала Рэю "пока" и убежала. У самого Рэя настроение тоже улучшилось, он выскребся с балкона и пошёл искать Чернобыльникова.