Чëрный Выброс: подкритическая реактивность

Диск 5 ЗОНА ОТЧУЖДЕНИЯ Фрагмент 1

Утро воскресенья тоже выдалось пасмурным. Родители и Лиля сразу после завтрака уехали к какой-то из лилькиных бабушек в гости, а оба активити остались тихо сидеть на кухне, возясь каждый со своей машинерией: Рэй копался в коммуникаторе, а Сэнед — в ретрансляторе. Громко тикали старинные, с маятником и хриплой кукушкой, часы, равнодушно отмеряя время до визита к неведомой Оксане Росшанской.

Рей сделал глоток противного остывшего чаю и выбрал в меню коммуникатора плашку "Поиск данных". Напечатал в появившемся окошечке: Чернобыльская АЭС 26.04.1986. Экран мигнул и послушно запестрел заголовками.

Такие технологии за границей самого прославленного района Новгородской области станут широко доступными и хорошо известными лет через двадцать. А пока что там несчастные "персоналки", не наскребающие гигабайта памяти и телефонища величиной с кирпич. Коммуникаторы, мнемокодеры и прочее подобное везли в подшефную Светлоярскую Зону из шефствующей Ленинградской. Универсальную Информационную Сеть, без которой подарочки из двадцать третьего века не работают, тоже ленинградцы как-то дотянули. С помощью каких-то невероятно сложно устроенных Ретрансляционных Центров. В одном таком, близ уютной маленькой дачной станции Пьянов, Рэйден и остальные в прошлом году были на экскурсии. Он огромный, как телебашня. А внутри — компьютеры, компьютеры, компьютеры и мечущиеся между ними мужики в растянутых свитерах. Один из них узнал Рэя и Лину, "отслоившихся" от остальных одноклассников, взял автографы и немножечко показал, как программировать. У Лины что-то получилось, у Рэя — не очень.

…Чернобыльская АЭС — самая первая атомная станция Советской Украины, и она же на данный момент самая мощная, — рассказывал равнодушный экран — Станция оснащена шестью реакторными установками типа РБМК-1000…

Рэй с досадой отодвинул коммуникатор. Ну, почему, почему, почему Тошка Чернобыльников родом не с этой ЧАЭС? Здешней, так сказать, местной, на которой в ночь двадцать шестого апреля случился только крошечный, почти смешной инцидентишко — отказал пульт РЗМ и реакторная кормилица нелепо застряла посреди "пятака"? В эту самую ночь вообще почему-то на всех станциях СССР одновременно какие-то неполадки случились. Небольшие и безобидные. И только на Светлоярской с ни с каким оборудованием ничего не просходило. Всё идеально работало, только почему-то мягко переливалось нежным голубовато-серебристым сиянием. А людям казалось, что они слышат музыку, далëкую и невыразимо прекрасную, сладко-тревожную, будто обещающую дальние дороги, тайны и чудеса.

Реакторы, конечно, попытались от греха подальше остановить. Вот только они не отзывались на соответствующие команды. На любые другие реагировали, причём идеально, а на эти почему-то нет. Снаружи станция тоже сияла, будто сотканная из живых звëздных лучей. С рассветом все странности, вроде бы, кончилось, зато начались бесконечные совещания-обсуждения и визиты учëных со всех концов Страны Советов. А следующим вечером Светлоярская, АЭС опять заискрилась живым звëздным светом, и с тех пор непонятного на её территории становилось всё больше и больше. Объяснения неизвестному явлению так и не нашли. Станцию даже хотели на всякий случай закрыть, а то мало ли что, но в итоге так и не закрыли. Потому что подготовка к выводу из эксплуатации — дело долгое и занудное, состоящее, как, впрочем, и любое другое дело на АЭС, из множества важных операций, требующих предельной аккуратности и точности. И ни одной из этих операций, ни бюрократических, ни чисто инженерных, СвАЭС благополучно завершить не дала. Важные бумаги бесследно исчезали, нужные кнопки и ключи не работали, специалисты, которым поручалось что-то выключить и обесточить, не могли до этого "чего-то" добраться. Одного из таковых, например, на глазах у десятка ошарашенных журналистов внезапно подняло в воздух и бережно выдуло по коридорам обратно за границу ЗКД.

Всё остальное при этом продолжало работать вполне корректно. Творящаяся чертовщина, конечно, выглядела пугающе, но никаких по-настоящему роковых последствий всё-таки не влекла. Так, и без того неизбежные в эксплуатации любой станции мелкие неприятности. А сотрудники начали замечать, что с ними самими тоже начали происходить совершенно замечательные, но совершенно же необъяснимые вещи. Вроде внезапно открывшегося поэтического дара или роскошной шевелюры, за одну ночь возникшей вместо унылой лысины.

За оградой станции тоже начало происходить что-то очевидное-невероятное. Да ещё приехали (Точнее, вышли из портальной арки) ленинградцы двадцать третьего века… В общем итоге СвАЭС решили оставить в покое, тщательно охранять и вдумчиво изучать. Границу территории, на которой наблюдались аномальные явления обнесли четырëхметровым забором и, не мудрствуя лукаво окрестили Зоной. Вот так, просто Зоной с большой буквы. Или, в шутку — "наша Зина", Зинаида Анатольевна. Для отчества почему-то все, не сговариваясь, позаимствовали имя академика Александрова, "папы" проекта РБМК.

Так отчего-то бывает во всех мирах и параллелях миров, в которых пульсирует серебряная нить Меридиана. Аномальное пространство рядом с ним всегда — просто Зона. Сэла у аришмийцев, Элдайна в городе Селени. И вокруг АЭС Майтирэн, наверное тоже — просто Зона. Интересно, как это в оригинале звучит?

— Сэнед! — Рэй потрогал за рукав бэ-энчика, сидящего рядом и ожесточённо терзающего ретранслятор, — А как Зону на вашем языке зовут?

— Зоной и зовут, — рассеянно отозвался тот, — А само слово звучит как "Риайтвэн".

— Красиво!

— У нас язык вообще красивый, — сказал Сэнед с тихой гордостью, — Кстати, я ретранслятор уже почти переналадил, Рэй! Скоро уже заговорю по-русски.

— Здорово! — обрадовался Рэйден, которого всё-таки смущал механистичный голос из блямбы на шее, — А потом ты привыкнешь и совсем сам разговаривать будешь. Это легко! У нас Дайичи так научился.

— А у меня тоже тогда вопрос есть, — быстронейтронник отложил ретранслятор в сторону, — Почему у вас Серебряный путь так странно называют: Меридианом? Это же, вроде, из планетарной географии понятие.

— Ну, да, изначально из географии! Это по ассоциации назвали, — Рэй допил таки свой несчастный чай и встал, чтобы налить ещё, — Просто у нас первые межпространственные контакты произошли не с иными в строгом смысле слова мирами, а с другими параллелями нашей же Земли. Потому и Меридиан, что он как бы перпендикулярнен параллелям!

— Стоп! — Сэнед помотал головой, — Каким таким параллелям?

— Ну, параллели это как бы альтернативные версии одного и того же мира. Отличающиеся иным развитием истории и, грубо говоря, отстоящие друг от друга по времени. Где-то уже в космос полетели, а где-то с каменными топорами бегают пока ещё. А во вселенной в целом это всё, получается, происходит одновременно.

— Вот теперь понял! — обрадовался быстронейтронник, — Просто у нас эти ваши параллели называют традиционно "потоками". И, если моей памяти хоть сколько-нибудь доверять можно, то их изучение на Урмиле было пока чистой теорией.

— Ну вот, а у нас — практика! — Рэй отхлебнул чаю, — Даже хоть наша пятëрка, в ней только я полностью местный, со Светлоярской станции. А остальные — с разных других версий Земли. И первая Сопряжëнная реальность, с которой мы познакомились — тоже Земля, там почти коммунизм и двадцать третий век. У нас "эпи-центровцы" сначала даже из-за этого думали, что человечество одиноко во Вселенной. Пока один сталкер выход в Аришму не нашёл.

— А нас вот, получается, первой Исса эта нашла, — бэ-энчик погрустнел, — А что ты там такое читаешь, если не секрет?

Рэй смутился.

— Да так! Про чернобыльскую аварию. В нашем мире её не было. А на других параллелях Земли была.

— Ты опять про Антона думаешь, — сказал бэ-энчик, не спрашивая, а утверждая. И опять посмотрел Рэю прямо в душу, так, как только он один и умел.

— Думаю, — признался светлоярский активити. Мы вчера, конечно, помирились, только забыть-то я пока не могу.

Сэнед понимающе вздохнул.

— Отчуждение, — печально сказал он, — По поверхности помирились, а глубже всё равно отчуждение. Оно так быстро не растает.

— Отчуждение, — мысленно повторил Рэй. И вокруг раненой ЧАЭС не просто Зона, а Зона Отчуждения. Сэла Арункай, если на языке Аришмы. Он попытался представить себе: как это — Зона Отчуждения. Пустые дома, осиротевшие брошенные машины и совсем-совсем никого нет. Получилось плохо. И Тошка об этом почти никогда не рассказывал.

— Рэй, ты это…, - бэ-энчик потрогал его за рукав, — Духом, пожалуйста, не падай!.

— Да никуда я не падаю! Я просто думаю про тохину Зону. Сложно вообразить такое.

Сэнед зябко поëжился.

— Мне тоже. А ведь, наверно, каждый из нас похож на свою Зону. Во всяком случае, эта мысль кажется мне очень логичной.

— Не-а! Во всяком случае Чернобыльников совсем не похож! — Рэй энергично помотал головой, — Нисколечко не похож! Извини, но на такую Зону, скорее уж, ты сам смахиваешь — отстранëнный немножко, серьëзный весь и вообще. А Тоха, он же всегда шутит, в песнях смешно слова переделывает, придумывает что-то всё время. Когда кому-то хреново, теребит всех. Какое же он Отчуждение?

— А ещё он завешивает квартиру портретами ликвидаторов и в злые минуты убегает в пустую Припять, — лицо бэ-энчика посуровело, — Моя теория хорошая!

Рэю оставалось только беспомощно кивнуть. Правда же завешивает. Значит, это Отчуждение в Тошке всё-таки живёт. Глубоко внутри, не зная, не предположишь. Тошка воюет с ним смехом и радостью, но иногда оно всё-таки побеждает. И это единственное, чего он, Рэй, никогда по-настоящему не поймëт. Не смотря на всю их близость. Чтобы такое понять, надо самому пережить то же самое. Но у Рэя родную Светлоярскую АЭС на месте Чернобыльской даже на минутку не получается представить. Или на месте Фукусимской.

Или Майтирэнской.

Вчерашние костровские слова саднили внутри, не давали покоя, больно обжигая душу.

"Загвоздка в том, что у Тошки тоже была авария"…

Угу! У Тошки была, а у Сэнеда, если они ничего не придумают и не помогут, авария ещё будет! И Зона Отчуждения внутри будет тоже! У бэ-энчика и так-то в глазах все печали мира, даже, когда он улыбается, а что с ним станется после катастрофы вообще даже представлять себе страшно! Блин с трансуранидами, вчера так легко, так свободно верилось, что всё будет хорошо, а сегодня почему-то отчаянно не получается. Наоборот лезет в голову только самое страшное, горькое, обречëнное. Зона Отчуждения эта… Которая никогда не позволит Тохе Чернобыльникову просто радоваться, что теперь у них, однотипных, всё совсем справедливо — у Тохи есть Генка Пузиков, а у Рэя — Сэнед. И вчерашние красивые мысли о возможности поквитаться с тошкиной аварией сегодня кажутся безмозглой глупостью и насмешкой над чужой непоправимой бедой. А позавчера, то-есть в пятницу, Тоха из-за них с Сэнедом убегал в свою Припять. И вот бы Рэю сообразить за ним броситься, так ведь нет — сидел, как кретин, будто его к стулу приклеили. А за Тошкой в итоге пошёл Дайичи. Да и вчера Рэй тоже совсем не думал ни о каких Припятях, ну, или почти не думал. Он бэ-энчику радовался, любимые дворы показывал, и так жалко ведь было эту радость ломать. Зато теперь почему-то думает и думает, никак от мыслей этих отделаться не может. Докатило, называется, догадался, радиоактивный Штирлиц! Понадобилась эта ссора, жестокие слова майора Кострова и это гадкое утро, чтобы он, идиот безъядерный, начал наконец, понимать, что весельчак Чернобыльников носит внутри на самом деле. Зона Отчуждения… У Тошки, получается, на самом деле внутри пусто? Но почему же он тогда хочет, чтобы и у кого-то ещё так же пусто было? Почему ему совсем не жалко маленького бэ-энчика?

— В некоторых известных параллелях Земли, — бесстрастно сообщали буквы на экране коммуникатора, — Того же двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года произошёл взрыв на реакторной установке номер четыре. В дальнейшем этот трагический инцидент повлиял…

Повлиял на то, что он, Рэйден, теперь уже не может сказать, какой Тошка Чернобыльников на самом деле. Когда он настоящий? Когда что-то весело жуëт и анекдотики травит? Когда творит в воздухе чудеса? Или всё-таки когда на Сэнеда крысится из-за того, что для урмильского быстронейтронника ещё есть шанс, что взрыва не будет? Или это всегда один и тот же Чернобыльников? А как это в нём уживается? Для, самого Рэя до сих пор всё было просто и ясно, никаких раздирающих противоречий и внутренней борьбы, он про такое только в книжках читал.

Чëтко знал только одно — с этим новым, до сих пор незнакомым Чернобыльниковым ему больно, горько и неуютно быть рядом. Страшная Зона Отчуждения лежит между ними и будет лежать всегда. Этого не залечишь, не исправишь. Если уж храбрые ликвидаторы не ликвидировали… Рэй выключил коммуникатор и запихал в карман.

Пора было выкидывать из головы мысли обо всех на свете станциях и авариях и собираться к Оксане Росшанской.