Царёв Пророк

Глава 43

Они заняли позицию на рассвете. Длинный, пологий холм господствовал над окрестностями. Поля перед ним, припорошенные первым снегом, были ровными и просторными — идеальный стрельбищный полигон. Работа закипела без суеты, по отработанному плану.

Григорий, стоя на вершине холма, наблюдал, как его армия превращается в неприступную крепость. Артиллерийские расчёты Семёна закатывали пушки на заранее размеченные позиции, маскируя их свежевырытыми земляными брустверами. Стрельцы окапывались, сооружая засеки из срубленного хвороста. Конница, укрытая в лощине за холмом, ждала своего часа.

— Советник, — молодой дьяк Аника, его очки запотели от утреннего холода, сверялся со схемой. — Все три батареи установлены согласно диспозиции. Сектора обстрела перекрываются. Порох и ядра распределены по расходным пунктам.

— Хорошо, — кивнул Григорий. Его взгляд скользнул по позициям, проверяя малейшие детали. Он мысленно представлял себе карту, наложенную на местность. Здесь — основная мощь, прямо по центру вероятной атаки. Там — фланкирующий огонь, чтобы косить растянутые порядки. — Скажи голове Семёну: главная задача — конница. Не дать ей разогнаться. Бить картечью.

— Слушаюсь!

К полудню на горизонте показалась пыль. Сначала — тонкая дымка, потом — густое, тёмное облако, ползущее по краю степи. Вскоре можно было разглядеть отдельные знамёна, блёстки доспехов, тёмные массы пехоты. Войско Лжедмитрия подходило — нестройное, пёстрое, но многочисленное. Словно разбухшая от наспех собранной силы река.

В лагере Григория царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь скрипом колес при последних корректировках позиций орудий и ржанием коней. Никакой паники. Люди ждали. Солдаты проверяли оружие, пушкари стояли на своих местах, держа в руках горящие фитили.

Григорий объехал позиции на своем коне. Его спокойствие было заразительным.

— Помните учение! — его голос, чёткий, командный, был слышен в морозном воздухе. — Они пришли сюда по своей воле. А мы их здесь ждали. У нас есть всё, чтобы доказать, что это была их последняя ошибка. Стоять насмерть! За Русь!

— ЗА РУСЬ! — прокатился гулкий ответ по всему холму.

Он вернулся на свой командный пункт — просторную площадку за главной батареей, откуда открывался вид на всё поле. Рядом стоял Аника с развёрнутой картой и песочными часами.

Вражеское войско начало развёртываться. Видно было, как их командиры пытаются построить растянувшуюся на марше массу в некое подобие боевых порядков. Пехота в центре, конница на флангах. Стандартно. Предсказуемо.

— Готовность номер один, — тихо сказал Григорий.

По цепочке команда передалась на батареи. Пушкари сделали последние поправки в наводке. Над холмом повисла звенящая тишина, готовая взорваться огнём и сталью.

Первыми в атаку пошла вражеская конница. Видимо, надеясь на силу удара и численность, они построились в широкий полукруг и двинулись вперёд рысью, которая скоро перешла в галоп. Тысячи всадников, поднимая облако снежной пыли, неслись на холм с дикими криками. Земля загудела.

Григорий следил за ними холодным, оценивающим взглядом, как инженер следит за испытанием механизма.

— Подпустить на триста саженей, — отдал он приказ. — Огонь по моей команде.

Он ждал, пока волна всадников не достигнет невидимой черты, где картечный выстрел становился максимально эффективным. Сердце билось ровно и сильно. Это был момент истины.

— Батареям… ОГОНЬ!

Команда, переданная флажками, была исполнена мгновенно.

Весь холм окутался густыми клубами белого дыма, и воздух разорвал сокрушительный рёв тридцати орудий, слившийся в один оглушительный удар.

То, что произошло дальше, было не сражением, а избиением.

Залп тридцати орудий, выплюнувших смертоносный груз картечи, ударил по атакующей коннице как молот Тора. Свинцовый ливень накрыл первые ряды, и они буквально исчезли в клубах снежной пыли, смешавшейся с багровыми брызгами. Лошади вставали на дыбы с пронзительным ржанием, сбрасывая седоков, которые тут же исчезали под копытами несущихся следом. Ровный галоп сменился хаосом, давкой и ужасом.

— Батарея первая! Цель — резервы за конницей! Ядрами! — Голос Григория, усиленный медной трубкой-рупором, резал воздух, невзирая на грохот. — Батареи вторая и третья! Перезарядка картечью! Готовность к отражению пехоты!

Расчёты работали как часы. Пока одни пушкари смоченными банниками тушили тлеющие остатки картузов в стволах, другие уже подносили новые заряды. Дисциплина и муштра сделали своё дело — скорость перезарядки была пугающей.

С холма было отлично видно, как в стане врага началась паника. Построение, и без того рыхлое, затрещало по швам. Пехота, которую гнали в атаку вслед за конницей, замедлила ход, увидев, во что превратились их всадники. Над их строями метались всадники с знамёнами, пытаясь восстановить порядок, но тщетно.

— Видишь, Аника? — не отрывая глаз от поля, сказал Григорий молодому дьяку, который с восторгом и ужасом записывал всё в свой журнал. — Они рассчитывали на ударную мощь и нашу панику. Но против математики и дисциплины их ярость — ничто.

В этот момент со стороны левого фланга противника послышался новый шум — нестройные крики и звуки рукопашной. Это ударила наша конница, до поры скрывавшаяся в лощине. Она врезалась в смешавшиеся порядки вражеской пехоты, не дав ей опомниться после артиллерийского шока.

— Время для общего наступления, — спокойно констатировал Григорий. Он повернулся к ординарцу. — Сигнал стрелецким полкам. Вперёд. Давить.

С холма, словно лавина, двинулись стрельцы. Они шли не толпой, а развёрнутым строем, их пищали с примкнутыми штыками-«багинетами» (ещё одно новшество Григория) сверкали на бледном солнце. Им уже не нужно было останавливаться для залпа — артиллерия сделала свою работу, расчистив поле.

Битва превратилась в преследование. То, что ещё утром называлось «войском самозванца», теперь было деморализованной толпой, спасавшейся бегством. Знамена были брошены, пушки, которые они не успели даже развернуть, остались стоять на позициях.

Небольшая группа всадников в польских доспехах и казачьих жупанах отчаянно пробивалась сквозь хаос, пытаясь уйти в сторону леса. В центре этого кольца, на вороном коне, скакал человек в богатых, но забрызганных грязью доспехах, с бледным, искажённым яростью и страхом лицом. Тот, кто называл себя царевичем Дмитрием.

— Прорваться! К лесу! — кричал он, хлестая плетью своего коня, но путь им преградил свежий заслон стрельцов, вышедший из лощины по приказу Григория именно для таких «гостей».

Завязалась короткая, жестокая схватка. Горстка телохранителей, бившихся с отчаянием обречённых, была скошена точными залпами. Самозванец, увидев, что кольцо смыкается, в панике свернул в сторону, к мелкой замёрзшей речушке.

Именно там его и настигли. Не регулярные стрельцы, а те, кого он больше всего презирал и на кого больше всего рассчитывал — вольные казаки из донских станиц, примкнувшие к нему в надежде на добычу. Но теперь, увидев разгром, они быстро сориентировались.

— Держи вора! — крикнул один из них, коренастый атаман с шрамом через глаз. — Царю Борису подарочек сделаем!

Несколько всадников окружили Лжедмитрия. Тот отчаянно отбивался саблей, в его глазах читался уже не гнев, а животный, панический ужас несостоявшегося актёра, попавшего в свой последний спектакль.

— Я царь! Я Дмитрий! — выкрикнул он, но в его голосе была лишь истерика.

— Царь-воровской, — усмехнулся атаман, ловко парируя удар. — Слышал я твои речи. Льстивы очень. Словно заучены.

В этот момент один из казаков, подкравшись сбоку, метнул тяжёлую пику. Удар пришёлся в плечо, между пластинами доспеха. Лжедмитрий с криком боли выронил саблю и свалился с коня на лёд замерзшей речушки.

Он ещё пытался подняться, когда атаман подъехал вплотную.

— Помрешь, Гришка, как и жил — вором и обманщиком, — спокойно сказал он и нанёс точный, тяжёлый удар топором.

Больше никаких слов, никаких чудес. Только короткий хрип и алая кровь, растёкшаяся по белому льду. Жизнь того, кто едва не вверг Россию в хаос, оборвалась настолько буднично и бесславно, что это было даже не трагедией, а приговором истории.

Через час голова самозванца, воткнутая на пику, была доставлена к командному пункту. Григорий, увидев это, сдержанно кивнул. Ни радости, ни отвращения. Лишь холодная констатация факта. Главная угроза была ликвидирована. Один из ключевых узлов будущей Смуты был разрублен.

— Предать земле, — распорядился он коротко. — Без глумления. Он был орудием в чужих руках. А теперь просто мёртв. И этого достаточно.

Григорий повернулся к Семёну, и его голос вновь приобрёл деловую твёрдость:

— Теперь, голова пушкарский, займёмся живыми. Готовь расчёты к маршу. Нам предстоит новая работа — зачистка и восстановление порядка.

Они возвращались не как спасители, измождённые и истерзанные, а как мастера, завершившие сложную, но успешную работу. Колонны вступали в Москву в том же чётком походном порядке, в каком и уходили. Лица солдат и офицеров были усталыми, но не опустошёнными, а озарёнными спокойной уверенностью. Они знали цену своей победе — не случайной удаче, а закономерному результату труда и расчёта.

На улицах народ ликовал, но сам вид войска — чистого, подтянутого, с горящими глазами — вызывал не просто радость, а чувство глубокого уважения и гордости. Это была не толпа воинов, а армия государства.

В Кремле Борис Годунов встретил Григория не в тронном зале, а в своих личных покоях, у горящего камина. Царь выглядел помолодевшим, тяжёлый груз с его плеч будто свалился.

— Приветствую тебя, Григорий, — он обнял его, отступив от этикета. — Победой ты спас не только трон, но и саму идею России. Смута разбилась о твой порядок.

— Наш порядок, государь, — поправил Григорий. — Я был лишь инструментом. Вы дали мне возможность действовать.

— Теперь действовать предстоит в мире, — Борис подошёл к столу, заваленному картами и чертежами. Но это были уже не военные карты, а проекты — каналов, дорог, мануфактур. — Война показала силу нового подхода. Теперь мы применим его ко всей стране. Нужны школы для инженеров. Новая система управления. Всё, о чём мы говорили.

— Первый шаг уже сделан, — сказал Григорий. — В походе со мной был дьяк Аника. Он вёл журнал, куда записывал всё — от расхода провианта до времени переправ через реки. Этот журнал — готовая инструкция для будущих походов и управления. Мы создали не просто армию, государь. Мы создали методику.

Борис с интересом взял в руки толстую тетрадь, пролистал её, кивнул.

— Это дороже любой добычи. Теперь, Григорий, я ставлю перед тобой новую задачу. Не военную. Созидательную. Я хочу, чтобы ты возглавил Приказ гражданских дел. Мы будем строить. Всю страну. С тем же расчётом и той же решимостью.

Григорий взглянул в огонь камина. Он вспомнил свой кабинет в школе, пыльные учебники и чувство бессилия. Здесь, в этом суровом веке, его знания обрели плоть и кровь. Он изменил ход истории. Но главное — он дал этой истории новый, созидательный вектор.

— Я готов, государь. Война показала, что мы можем многое. Мир должен показать, что мы можем всё.

На следующий день Григорий посетил полигон за Яузой. Теперь здесь было тихо. Пушки вернулись в арсенал, но земля ещё хранила память о их громе. Он подошёл к тому месту, где стояла его первая батарея. Из-под снега торчали обгорелые пни мишеней.

Рядом с ним стоял молодой царевич Фёдор. Мальчик смотрел на полигон с восторгом.

— Брате Григорий, я видел, как вы уезжали. И видел, как вы вернулись. Теперь я хочу учиться не только цифрам, но и тому, как строить. Как делать людей сильными, а страну — процветающей.

Григорий положил руку на плечо мальчика.

— Это и есть главная наука, Фёдор. И мы с тобой займёмся ею. Построим такие города и такие заводы, о которых мир и не слышал. Проложим дороги, которые соединят самые дальние уголки страны. И откроем школы, где каждый сможет научиться менять мир к лучшему. Война — это лишь тяжёлая необходимость. А созидание — это великая цель.

Он поднял голову и посмотрел на ясное зимнее небо. Над Москвой парили птицы. Было тихо и мирно. Но в этой тишине он слышал гул будущего — гул строящихся городов, голоса учеников в новых школах, грохот машин на заводах. Он спас прошлое. Теперь предстояло построить будущее. И он знал, что справится.

Зима отступила, унося с собой последние следы войны. На месте полигона за Яузой теперь кипела иная работа. Сотни работных людей под руководством сапёров, ставших прорабами, рыли котлованы, закладывали фундаменты. Здесь, по чертежам Григория, начинал расти «Государев Инженерный Двор» — не крепость, а кузница новых умов.

Сам Григорий, в простом кафтане без чиновных знаков, стоял перед двумя десятками юношей. Это были не боярские дети, а сыновья мастеровых, подьячих, даже несколько одарённых посадских. Их отобрали по всей Москве за смекалку и тягу к знанию.

— Вы думаете, что пришли учиться строить мосты и крепости? — начал Григорий, обводя их своим пронзительным взглядом. — Нет. Вы пришли учиться строить будущее. — Он поднял с земли обычный речной камень. — Этот булыжник лежит на дороге, мешая движению. Глупый человек обойдёт его. Умный — уберёт. А инженер — спроектирует дорогу так, чтобы камни на ней не появлялись. Вот чему вы будете учиться. Предвидеть и предотвращать.

Он повёл их по стройплощадке, показывая не стены, а принципы.

— Видите эти траншеи? Они не просто ямы. Это основа дренажной системы, которая не даст будущим зданиям осесть. Видите эти деревянные лекала? С их помощью мы будем отливать стандартные кирпичи. Одинаковые! Чтобы строить быстрее и прочнее.

Юноши, смотревшие на него с благоговением, ловили каждое слово. Для них это был новый мир, где знание и логика значили больше, чем происхождение.

В это время к Григорию подошёл запыхавшийся гонец.

— Советник! Царь Борис Фёдорович требует вашего присутствия в Грановитой палате. Срочно!

В палате царило необычное оживление. Борис, сидя на троне, с трудом скрывал улыбку. Рядом стояли несколько заморских купцов в странных одеждах и двое их переводчиков. Аника, уже получивший повышение и ставший помощником Григория, шепнул ему на ухо:

— Голландцы. Купцы. Увидели наши новые дороги под Ярославлем. Просят разрешения построить в Москве канатные и суконные мануфактуры по их образцу, но с нашими… как ты говоришь, стандартами.

Один из купцов, низко поклонившись, заговорил через переводчика:

— Великий государь! Мы видели ваши новые дороги и артиллерию. Такое… такое инженерное искусство! Мы хотим сотрудничать. Мы дадим технологии, а вы — своих инженеров и вашу дисциплину.

Борис взглянул на Григория.

— Ну что, советник? Как думаешь, потянем? Или своих дел много?

Григорий изучающе посмотрел на голландцев. Он видел в них не угрозу, а возможность для рывка.

— Свои дела мы сделаем, государь. А их технологии… мы не просто перенимать будем. Мы их улучшим. — Он обратился к купцам: — Ваше предложение мы принимаем. Но с условием: наши ученики будут работать на ваших мануфактурах с первого дня. И всё, что они там узнают, станет достоянием России.

Купцы переглянулись и, после короткого совещания, кивнули. Сделка была заключена.

Вечером того же дня Григорий и Борис поднимались на колокольню Ивана Великого. С её высоты Москва была как на ладони. Виднелись и дымки над стройками, и маковки церквей, и бескрайние леса за посадом.

— Всего три года назад тут рухнуло бы всё, если бы не твоя воля и знание, — тихо сказал Борис. — А теперь… Теперь мы не просто отбились. Мы стали другими. Сильнее. Умнее.

— Мы только начали, государь, — ответил Григорий, глядя на раскинувшийся город. — Скоро здесь появятся не только мануфактуры. Появятся школы, где будут учить не по старым меркам, а по новым. Больницы с новыми методами лечения. Наука, государь. Сила, которая не в пушках, а в головах. И она сделает Россию такой державой, какой мир ещё не видел.

Внизу, у подножия колокольни, запели первые соловьи. Их трели звучали как обещание долгого, светлого будущего. Будущего, которое они строили здесь и сейчас. Без страха, без сомнений, с холодным расчётом и горячей верой в свой народ.