Благословенный. Книга 7

Глава 20

Генерал Бонапарт осматривал место предстоящей битвы. Обрывистые берега Заале, привольно петлявшей в по-весеннему зеленеющей долине, казались умиротворенно спящими в утренней дымке, но генерал прекрасно знал, что это впечатление обманчиво. Где-то там, за холмами, французская армия форсированным маршем продвигалась к переправам через реку, надеясь прорваться на левый берег и выйти в тыл удерживающим Иену корпусам Буксгевдена и Тучкова. Впрочем, навряд ли противник мог догадываться, что Иена уже оставлена, а все силы русской армии спешат теперь на север, готовясь опрокинуть противника в реку.

Тем временем, в двух лье восточнее, вражеский военачальник Бартелеми Жубер с волнением следил за тем, как корпус генерала Вандамма пересекает реку Заале по мосту у крохотного тюрингского городка Камбург. На там берегу уже кипел бой; сначала 33-ю полубригаду Дезье, первой пересёкшую доселе непреодолимую для Вестфальской армии водную преграду, атаковали «черные гусары», затем появились северогерманские войска корпуса генерала Лестока.

«Ничего страшного. Похоже, у немцев здесь нет существенных сил, а русские тут вообще отсутствуют. Эти сосискоеды не устоят перед опытными войсками Вандамма!» — думал он, наблюдая, как мост пересекают батареи 6-ти фунтовых орудий. 'Надо перебросить как можно больше сил. Тогда мы сможем, пожалуй, окружить силы Лестока и полностью разгромить его корпус!

— Консул!

Жубер оглянулся. К нему спешил командовавший 3-м корпусом генерал Сен-Сир.

Жубер не любил этого выскочку, считая того соперником своей военной славы. Даже бесценный опыт, выказанный Сен-Сиром на полях сражений, позволивший ему приобрести славу непревзойдённого тактика, не могли поколебать его мнения на сей счёт. Но на войне следовало забыть о личных предпочтениях и предубеждениях, что Жубер с переменным успехом и пытался сделать.

— Слушаю вас, Лоран!

— Консул, польский легион выразил желание переправиться через реку вплавь! — сообщил генерал, почтительно отдавая честь.

Поляки, пришедшие через австрийские владения, были включены в состав корпуса Сен-Сира. Их было немного — чуть более тысячи — и они настойчиво требовали выделить их в отдельный «легион» под командованием своего генерала, князя Антония Радзивилла. Однако Жубер, посмеявшись над их претенциозностью, включил польские части в состав корпуса Сен-Сира, существенно усилив тем самым его кавалерийскую составляющую. Правда сам командующий корпусом был совершенно иного мнения, почитая войска Радзивилла почти бесполезными из-за крайне низкого уровня дисциплины.

— Ну что же, с равнодушием произнёс Жубер — раз хотят, пусть переправляются!

— Виват! — также восторженно кричали поляки, расстраивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидеть его. Жубер осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что-то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.— Что? Что он сказал? — слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним. Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый молодой человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть со своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием. Как только адъютант сказал это, молодой офицер со счастливым лицом и сияющими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват!» — и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Злобно толкнув замявшуюся под ним лошадь, он смело бухнулся в воду, направляясь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине течения. Первоначальный энтузиазм быстро сошёл на нет; уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Те, кто только еще спускался в воду, кричали «виват», те же, что уже доплыли до половины, кричали от ужаса или молились, поминая через слово «матку боску ченстоховску». И всё же, поляки упорно старались плыть вперед, на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, разговаривавшего о чём-то с начальником штаба и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, Жубер, разряженный как петух, в великолепном, широком трёхцветом шарфе на поясе, встал и, подозвав к себе генерала Сульта, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, чьи вопли сбивали его с мысли. В конце концов, Жубер поехал далее по линии движения, торопя другие колонны на переправу. Человек сорок улан потонуло в реке, большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в тесно облепивших, стекающих ручьями мокрых мундирах, в которых теперь им предстояло провести весь нежаркий весенний день и идти в бой, как тотчас же вновь обнажили сабли и закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Жубер, но где его уже не было, и в ту минуту почитали себя счастливыми.

Командующий Второй Армией генерал-поручик Бонапарт смотрел вниз, где в долине реки раскинулся небольшой городишко Камбург. Несколько десятков островерхих домов с кирпично-красными черепичными крышами, какой-то средневековый замок, паривший над весенней дымкой сине-зеленый медный шпиль кирхи — вот и весь городок. Однако, он занимал оба берега реки, и поэтому французы, переходившие сейчас Заале по мосту Камбурга, были малоуязвимы для ядер и картечи: их обстрелу мешали городские дома.

Русские и немецкие батарее и были устроены наверху, на гребне холма, у подножия которого и находился Камбург. Пехотные части из немецкого корпуса генерала Лестока устроились за гребнем холмов, чтобы не нести особых потерь от ответного огня французов.

Завязался бой. Корпус Лестока уверенно отражал атаки французов. То выстраиваясь в линию, то вставая в каре, он хладнокровно подпускал противника на самую близкую дистанцию, а затем расстреливал его беглым батальным огнём. Огонь французских батарей, сосредоточенных на другом берегу, был малодейственен: отразив очередную атаку французов, немцы снова уходили за холм, укрываясь от огня противника.

Жубер, к своему изумлению, понял, что оказался вовлеченным во все более ожесточающуюся битву, рассчитанную на измор, против все прибывающих русско-германских войск. Естественной его реакцией было немедленно ввести в дело новые и новые корпуса, протиснув их на плацдарм дабы удержать свое начальное превосходство и добиться победы, пока шансы окончательно не пропали. Как раз этого и желал генерал Бонапарт — постепенного перемалывания сил противника. И военный консул торопливо гнал свои войска через узкий мост у Камбурга, надеясь создать-таки численный перевес и преодолеть сопротивление немецких корпусов, одержав победу на левом берегу Заале.

Шёл третий час боя, а французы так и не сумели вырваться с плацдарма у Камбурга.

Генерал Бонапарт с удовлетворением наблюдал за тем, как сине-белая змея французских войск непрерывной лентой вливается через мост на левый берег Заале. Всё происходило именно так, как он того желал. Французская армия, ограниченная пропускной способностью узкого моста, слишком медленно накапливала силы и не могла сломить ограниченные силы немцев.

«Жубер, наверняка, твердит сейчас себе: 'ну вот еще чуть-чуть, еще немножечко,… переброшу еще одну полубригаду, еще одну батарею, и победа будет за мною!» разумеется, бедняга понятия не имел что именно в это самое время на помощь немцам спешит сразу несколько русских соединений русских: дивизия Остермана-Толстого и Каменского с юга, из Первой армии Кутузова, корпуса Милорадовича и Эссена — с севера, из армии Суворова. И, наконец, сюда же, оставив в Иене лишь небольшие заслоны, подтягиваются дивизии Буксгевдена и Тучкова…

Так… Похоже, уже добрая половина французской армии перешла на левый берег. Пора действовать!'

Именно этого и желал генерал Бонапарт. Заманить французов на левый берег, а затем в нужный момент разорвать их армию на две части — одна окажется с одной стороны реки, другая половина — с противоположной; и вскоре обе части Вестфальской армии окажутся обречены: одна половина будет разгромлена сегодня, другая — чуть погодя…

Тем временем всё новые дивизии французов переправлялись и оказывались на поле боя, формируя единую линию.Нарастало наивысшее напряжение фронтального боя — по мере того, как все больше пехотных дивизий, поддерживаемых дивизионной артиллерией, и кавалерийских сил вступало в дело, от редкого грохота пушек и щелканья мушкетного огня бой разгорелся до постоянного, неумолчного грохота залпов и взрывов. К часу дня, несмотря на ужасающий огонь немецких батарей, Жуберу удалось собрать на плацдарме силы двух корпусов — Сен-Сира и Перрена. Генерал Бонапарт, внимательно наблюдавший за полем боя, старавшийся почувствовать ход сражения, понять его «нерв», пришел к выводу, что наступило время усилить наши линии, и на поле боя появился направленный для подкрепления сил сражающихся второй немецкий корпус под началом генерала Йорка.

В начале второго Жубер решил самолично переместится на плацдарм. Одну из колонн — 18-ю полубригаду генерала Мену — остановили перед мостом, и консул, стремительно проскакав по выщербленному немецкими ядрами мосту, оказался на левом берегу Заале.

Его взору открылось ужасное зрелище.

Город был сильно поврежден обстрелом, тут и там пылали пожары. Узкие улицы были буквально завалены обрушившимися стенами — битым кирпичом, изломанными балками, кучами штукатурки и глины. Трупы солдат лежали столь часто, что в некоторых местах конь Жубера не находил, куда поставить копыто.

Плацдарм подвергался ужасающему обстрелу. Немецкие батареи были лишены многих видов

Шёл третий час боя, а французы так и не сумели вырваться с плацдарма у Камбурга.

Генерал Бонапарт с удовлетворением наблюдал за тем, как сине-белая змея французских войск непрерывной лентой вливается через мост на левый берег Заале. Всё происходило именно так, как он того желал. Французская армия, ограниченная пропускной способностью узкого моста, слишком медленно накапливала силы и не могла сломить ограниченные силы немцев.

«Жубер, наверняка, твердит сейчас себе: 'ну вот еще чуть-чуть, еще немножечко,… переброшу еще одну полубригаду, еще одну батарею, и победа будет за мною!» разумеется, бедняга понятия не имел что именно в это самое время на помощь немцам спешит сразу несколько русских соединений русских: дивизия Остермана-Толстого и Каменского с юга, из Первой армии Кутузова, корпуса Милорадовича и Эссена — с севера, из армии Суворова. И, наконец, сюда же, оставив в Иене лишь небольшие заслоны, подтягиваются дивизии Буксгевдена и Тучкова…

Так… Похоже, уже добрая половина французской армии перешла на левый берег. Пора действовать!'

Именно этого и желал генерал Бонапарт. Заманить французов на левый берег, а затем в нужный момент разорвать их армию на две части — одна окажется с одной стороны реки, другая половина — с противоположной; и вскоре обе части Вестфальской армии окажутся обречены: одна половина будет разгромлена сегодня, другая — чуть погодя…

Тем временем всё новые дивизии французов переправлялись и оказывались на поле боя, формируя единую линию.Нарастало наивысшее напряжение фронтального боя — по мере того, как все больше пехотных дивизий, поддерживаемых дивизионной артиллерией, и кавалерийских сил вступало в дело, от редкого грохота пушек и щелканья мушкетного огня бой разгорелся до постоянного, неумолчного грохота залпов и взрывов. К часу дня, несмотря на ужасающий огонь немецких батарей, Жуберу удалось собрать на плацдарме силы двух корпусов — Сен-Сира и Перрена. Генерал Бонапарт, внимательно наблюдавший за полем боя, старавшийся почувствовать ход сражения, понять его «нерв», пришел к выводу, что наступило время усилить наши линии, и на поле боя появился направленный для подкрепления сил сражающихся второй немецкий корпус под началом генерала Йорка.

В начале второго Жубер решил самолично переместится на плацдарм. Одну из колонн — 18-ю полубригаду генерала Мену — остановили перед мостом, и консул, стремительно проскакав по выщербленному немецкими ядрами мосту, оказался на левом берегу Заале.

Его взору открылось ужасное зрелище.

Город был сильно поврежден обстрелом, тут и там пылали пожары. Узкие улицы были буквально завалены обрушившимися стенами — битым кирпичом, изломанными балками, кучами штукатурки и глины. Трупы солдат лежали столь часто, что в некоторых местах конь Жубера не находил, куда поставить копыто.

Плацдарм подвергался ужасающему обстрелу. Немецкие батареи были лишены многих

боеприпасов, имевшихся у русских, но на этом тесном, в полторы квадратных версты, целиком открытом пространстве французские войска были столь плотно расположены, что даже обычные ядра и картечь производили страшное опустошение.

Завидев консула, к нему тотчас же подскакал бледный генерал Сен-Сир. Мундир его был порван, лицо — забрызгано кровью.

— Консул, нам надо решительно, всеми силами атаковать неприятеля и сбросить его с холмов! Вражеская артиллерия буквально избивает нас!

Впрочем, и для самого Жубера с первых шагов по левому берегу Заале это стало совершенно очевидно.

— Стройте колонны и со всей стремительностью идите в бой. Я направлю вам конную артиллерию и кирасир. Пробейте их фронт! Надо расширить плацдарм, тут нет места, чтобы развернуться всей армии!

Вскоре на плацдарм прибыли две роты конной артиллерии и восемнадцать драгунских и кирасирских эскадронов. Сен-Сир почти весь свой корпус выстроил единой гигантской колонной, по фронту поставив шестьдесят орудий, а кавалерию разместив на флангах. Однако, несмотря на мощную канонаду выставленных вперед французских батарей, немецкая артиллерия не смолкала. Плотные французские колонны, выстраиваемые сразу за артиллерией, поражались немецкими ядрами, направленными против французской артиллерии, неся ужасные потери. Жубер в бешенстве наблюдал за происходящим, изо всех сил стискивая кулаки.

— Чёрт побери, сделайте что-нибудь с этими пушками! Заставьте их замолчать! — выкрикнул он адъютанту, и тот, взяв с места в карьер, понёсся к колонне Сен-Сира.

Генерал Сен-Сир и сам понимал, что вражеские батареи надо принудить к молчанию. Он решил выслать вперед стрелков, чтобы те своим огнём выбили бы орудийную прислугу немцев. Многочисленные вольтижёры бросились вперед, осыпая батареи Лестока и Иорка градом пуль. На этот случай у русско-немецкой армии имелся стандартный ответ — атака лёгкой конницы. Два немецких гусарских полка ринулись вниз, разя не успевших убежать французских стрелков. Сен-Сир буквально застонал, видя как рубят его людей.

— Кавалерия, вперед! Разгоните их! — приказал он.

Наконец, по сигналу эскадроны ринулись вперед, заставив немцев Лестока и Иорка перестроиться из стрелковых линий в каре. Тяжелые лошади с трудом несли кирасир вверх по склонам холмов. Некоторое время из-за перестроения огонь немцев оказался дезорганизован, но затем все шестьдесят пушек и все тринадцать каре стали громить кирасиров чуть не в упор. Неустрашимый генерал Мену даже произвёл немецкой батарее, военный салют, вскинув вверх сияющую на весеннем солнце саблю.

Вся летучая немецкая кавалерия вскачь вернулась в каре. Кирасиры не остановились ни на один миг. Чудовищный град картечи сократил их ряды, но не лишил мужества. Они были из породы тех людей, которые, истекая кровью, лишь крепче стискивают зубы.

Кирасиры ринулись на немецкое каре. Они неслись на всем скаку, отпустив узды, с саблями в зубах, пистолетами в руках, — вот какова была атака.

В сражениях есть моменты, когда душа человека закаляется до того, что он превращается в статую, когда тело становится гранитом. Германские батальоны под бешеной атакой не дрогнули.

Тогда наступило нечто страшное.

Все союзные каре были атакованы сразу; бешеный вихрь окутал их. Однако, эта хладнокровная пехота не зря полгода обучалась самим Суворовым: и батальоны оставались непоколебимой. Первый ряд, опустившись на одно колено, встречал кирасиров в штыки, второй ряд расстреливал их; за вторым рядом канониры заряжали пушки, фронт каре раздвигался, пропускал залп картечи и закрывался снова. Кирасиры отвечали, разя палашами и давя людей копытами лошадей. Их гигантские кони взвивались на дыбы, перескакивали через ряды, через штыки и падали, как колоссы, среди этих четырех живых стен. Ядра делали бреши среди кирасиров, кирасиры бешеным натиском пробивали бреши в каре. Целые ряды людей исчезали, раздавленные лошадьми; в ответ штыки вонзались в брюхо кентавров. Каре, терзаемые этой бешеной кавалерией, смыкались, но не подавались, производя опустошения в рядах атакующих своими неистощимыми запасами картечи. Казалось, каждое каре было вулканом, охваченным облаком; лава боролась с молнией и громом.

Наконец, натиск ослабел. Правое крайнее каре, более всего подверженное атаке, было истреблено почти полностью. Кирасиры, сравнительно немногочисленные, внезапно почувствовали, что их атакуют. С левого фланга на них неслась бригада Кульнёва, с правого — разряженный как петух Мюрат во главе своего Нижегородского драгунского полка. Мгновение, другое… и вот три силы столкнулись!

То была ужасающая свалка в тучах пыли и песка; какое-то бешенство, головокружительный вихрь храбрости, ураган сабель, как молнии сверкающих среди всеобщего смятения.

Эта борьба длилась почти час. Французской кавалерией было выполнено десять атак. Под Кульнёвым убили двух лошадей. Половина кирасиров осталась на плато: каре немцев продолжали держаться, но тут подоспела гигантская пехотная колонна Сен-Сира с польскими уланами и егерями генерала Лефевра-Денуэтта. Французские гренадеры пошли в штыковую, сбив немцев с гребня холмов, и, наконец-то, холмы к западу от Камбурга были взяты. Французские кирасиры дивизии д’Эспаля яростно рубили отступавшую пехоту Иорка и Лестока. В этой страшной сумятице они набрасывались на русских гусар, сцепляясь с ними врукопашную, не выпуская палашей из рук. Немецкие каре отступали, но продолжали держаться.

Продолжающиеся атаки поставили немецкие корпуса на грань поражения. Гренадёры Сен-Сира смяли центр немецких позиций. Генерал Бонапарт невольно любовался ими, показывая Аркадию Суворову и говоря: «Изумительно!» — вот его подлинные слова.

К четырём часам пополудни положение русско-немецкой армии ухудшилось. Французы уже уничтожили семь немецких каре из двенадцати, захватили и заклепали шестьдесят пушек, отняли у немецких полков шесть знамен, которые были принесены находившемуся в Камбурге военному консулу тремя кирасирами и тремя егерями конной гвардии.

Обе стороны почувствовали, что в сражении наступил кризис. Французская артиллерия, в большинстве находившаяся за рекой, уже не могла поддерживать огнём наступление, и Жубер, приостановив переброску на левый берег пехоты, приказал батареям сняться с места и передвинуться ближе к своим наступающим войскам. Генерал Бонапарт, видя истощение немецкий корпусов, решил ввести в бой русские резервы: вторую пехотную дивизию Эссена и четвертую — Милорадовича.

До захода солнца оставалось еще четыре часа. За это время должно было решиться — кто из сторон одержит победу.