Благословенный. Книга 7

Глава 18

Ленивое солнце Луизианы золотило мутные воды Миссисипи и черепичные крыши города, смешавшие в себе французскую легкость, испанскую гордость и неуловимый, особенный дух — дух Нового Света. В порту царило необычное внимание. Огромный флот под Андреевским флагом, прибывший из далекого Кронштадта через штормовую Атлантику, занял почти всю местную гавань. Мощные линейные корабли и грузовые транспорты соседствовали с плоскодонными речными судами и пирогами индейцев. Шла разгрузка — на берег спускали пушки, ящики с припасами, сходили толпы людей в странной северной одежде — солдаты, казаки в высоких папахах, мастеровые в косоворотках, переселенцы с семьями, — а еще нечто совершенно невиданное, приковывавшее всеобщее внимание.

Дон Космо Дамиан Чурукка-и-Элорса, капитан 1-го ранга Испанской Армады, прославленный мореплаватель исследователь и учёный, стоял на набережной Нью-Орлеана, скрестив руки на груди, и со профессиональным интересом, смешанным с нескрываемым изумлением, наблюдал за происходящим. Огромные, неуклюжие виды механизмы из меди и железа — котлы, цилиндры, маховики, какие-то валы и шестерни — осторожно выгружались из чрева русского корабля на специально построенные сходни. Это были паровые машины, движущая сила будущей навигации по Миссисипи.

Космо, отдавший морю всю свою жизнь, прошедший от Кадиса до Манилы и Сан-Франциско, считавший себя знатоком всего, что связано с флотом и мореплаванием, чувствовал себя сейчас почти мальчишкой перед лицом этого технического чуда. Корабли, бороздящие моря без парусов, против ветра и стихии, силой огня и пара? Любому бывалому мореплавателю даже мысль об этом казалась противоестественным кощунством. Однако, вот они, эти «двигатели», здесь, наяву; внушительные, массивные, пахнущие маслом и металлом. И руководил их разгрузкой не кто иной, как его бывший соотечественник, некогда блестящий испанский инженер, нынешний русский подданный и кавалер орденов Святой Анны и Святого Владимира — дон Августин де Бетанкур-и-Молина.

— Дон Августин, — не выдержав, обратился Чурукка к Бетанкуру, когда тот на минуту оторвался от руководства работами. — Не будете ли вы так любезны просветлять меня, бывшего соотечественника, относительно всех этих хитроумных устройств? Признаюсь, мой разум отказывается это постичь: как эти механизмы могут двигать корабли по морю?

Бетанкур, заслышав родную речь, обернулся, и на его лице, обычно многозначительно и строго, появилась теплая улыбка.

— О, дон Космо! С превеликим удовольствием! Сочту за честь объяснение сути настоящей машины такому прославленному мореходу, как вы. Вот, обратите внимание, — он подвел Чурукку поближе к одному из огромных медных агрегатов, окутанному сетевой трубок. — Это сердце машины — котёл. Данная модель — «водотрубная», последняя разработка наших петербургских инженеров. Видите эти тонкие трубки, обвивающие трубку? По ним циркулирует вода. Жар огня превращает ее в пар высокого давления. Этот пар находится вот в этих цилиндрах….

Рассказывая, Бетанкур одновременно демонстрировал Чурукке все детали необычно машины.

— Он выполнен в виде трех массивных чугунных цилиндров разного диаметра, соединенных трубами и клапанами сложной структуры. — Это называется «машины тройного расширения», или «компаунд». Гениальное изобретение! Сначала перегретый пар попадает в самый маленький цилиндр, толкая поршень. Затем, немного потеряв силу, но все еще сохраняя полную готовность, он проходит во второй, средний цилиндр. Больший диаметр поршня позволяет ему производить ту же работу. И наконец, уже значительно остывший пар приводит к самому большому снижению давления в цилиндре, делая последнее усилие. После этого отработанный пар уходит в конденсатор — холодильник, охлаждаемый забортной водой, снова превращается в воду и насосом возвращается в котёл. Таким образом, мы используем мощность пара наиболее эффективно!

Бетанкур увлекся собственным рассказом, его глаза горели неподдельным азартом. Инженер показывал то на массивные шатуны, передающие движение поршней на коленчатый вал, то на тяжелый маховик, придающий плавности изначально неравномерному ходу, то на искусно выточенные зубчатые колеса редуктора, которые будут вращать гребной вал или колеса. Дон Чурукка слушал, затаив дыхание, с трудом представляя, как эта сложная, дышащая паром и огнем конструкции оживет и приведет в движение судно. Он, привыкший к строгой простоте паруса и каната, был поражен сложностью и мощью этого механического чудовища.

— Таково вкратце устройство этого механизма! — закончил Бетанкур. — Теперь нам надобно на местных верфях, которые мы уже начали строить, собрать вокруг этого «двигателя» корпус парохода. И можно будет открывать регулярную навигацию по Миссисипи! Представляете, дон Космо, суд будет идти вверх по течению так же легко, как и вниз! Это перевернет всю торговлю в этой стране!

— Воистину, грандиозный замысел, — пробормотал Чурукка, все еще пребывая под впечатлением. — Но позвольте спросить, дон Августин… отчего ваш император, правитель этой северной державы, решил обратить столь пристальное внимание на эту далекую реку, на эту Луизиану, которая все еще недавно находилась под властью испанской короны?

Бетанкур усмехнулся.

— Ах, дон Космо! Его Величество Александр Павлович — человек неуемной энергии и удивительного, парадоксального предвидения! Еще в прошлом году я спокойно возглавлял свое любимое детище — Северо-Западный университет в Стрельне под Петербургом. Вы не представляете, сколь удивительно это место! Право, я искренне завидую юношам, что там учатся: никакого богословия, никакой мертвой латыни — только точные науки: математика, физика, химия, механика, навигация! И преподают лучшие умы мира — мои друзья Бертолле, Лавуазье, великие Лаплас и Волластон! А какие перспективы открываются перед выпускниками! Вы женаты, дон Космо?

Я всю жизнь провёл в море, а там, как вы, очевидно, осведомлены, если и встречаются женщины, то не из тех, на ком стоило бы жениться! — с грустной улыбкой отвечал дон Чурукка.

— Жаль, право слово! Но если всё же встретите даму сердца, и Господь пошлёт вам потомство, очень советую отправить их в это учебное заведение. Там принимают и иностранцев тоже, причём, совершенно недорого!

При этих словах Бетанкура в памяти Космо вдруг всплыла та девочка, дочь коменданта форта Сан-Франциско, которую он отнёс в лодку сквозь волны океанского прибоя. Да, дон Космо не раз уже подумывал обзавестись семейством, но когда ты находишься на краю Земли на королевской службе, рассчитывать можно разве что на «брак» с индианкой.

— … и я бы с удовольствием оставался на этом посту и далее, но тут министр Румянцев предложил мне возглавить новую компанию, призванную заниматься перевозкой грузов с помощью паровой энергии по крупнейшим рекам мира. В планах императора Александра устройство навигации на Миссисипи, Рейне, Эльбе, Дунае, Темзе и Ниле; а когда появятся надёжные образцы океанских паровых судов…

— Так вы проектируете и такие корабли⁈ — изумленно воскликнул Чурукка. Мысль о паровом судне, идущем через Атлантику, казалась попросту фантастической!

— О да, — просто ответил Бетанкур. — Технически в этом нет ничего невозможного. Паровые машины уже достаточно надежны, А основные механизмы — винты, паровые машины, вспомогательные механизмы — принципиально не отличаются от применяемых в речном флоте. Основная сложность — организация «угольных станций» по всему маршруту для пополнения запасов топлива. Но император мыслит широко. Он хочет не просто перевозить грузы — он желает захватить мировые рынки перевозок!

— Но отчего же русский император желает возить грузы по всему миру? Разве в России мало рек, на которых эти «пароходы» не были бы лишними?

— Он мыслит далеко вперед. Прежде всего, его желание захватить рынки перевозок по всему миру. Во-вторых, в планах императора устроить немецкое государство в верховьях Миссисипи, чтобы каждый немец мог совершено спокойно эмигрировать при желании в дружественную страну, где его будут окружать такие же, как он сам, немецкоязычные люди. Дать возможность тысячам немцев, недовольных войн и выходцам из других стран Европы, эмигрировать сюда, в дружественную страну, где они смогут жить среди своих, говорить на родном языке, строить новую жизнь под покровительством России.

Чурукка выслушала и перед его мысленным взором вставила произведение поистине имперского размаха. Этот русский царь мыслил континентами и океанами, изменениями и поколениями. Рядом с этим величием его собственной Испании, когда-то владычицы полумира казались угасающими, дряхлеющими.

— Дон Августин, — тихо спросил он, глядя в глаза бывшему соотечественнику. — Скажите честно, вы не жалеете, что покинули Испанию и перешли на русскую службу?

Лицо Бетанкура стало руководителем.

— Дон Космо! Буду с вами откровенен. На русской службе передо мной открылись горизонты, о которых я и мечтать не мог на родине. Ощущение, что ты стоишь на переднем крае науки, техники, промышленности, что ты участвуешь в создании чего-то великого, нового — это невозможно передать словами! Увы, в нашей Испании это невозможно. Церковь, фавориты, вечная косность, наша испанская гордость и неспособность принять перемены, бушующие в мире, — все это душат любую инициативу, любую свежую мысль в зародыше!

Он помолчал, потом продолжает тише, с горечью в голосе:

— Мне тяжело это говорить, дон Космо, но Испания в ее нынешнем виде — это колосс на глиняных ногах, тело, которое уже начало разлагаться. Эту великую когда-то империю уже не спасти. По всей Америке зреют семена бунта, жаждущие независимости. Дряхлая монархия не сможет противостоять течению времени, тому таинственному року, что влечет вперед народы и государства, вознося до небес одних и бросая в бездну других. Однако можно сохранить жизнеспособные ее части. И теперь я уполномочен обратиться к вам с предложением…

Дон Космо на этих словах ощутил небывалое доселе волнение.

— Такой человек, как вы — глядя в глаза бывшему соотечественнику, произнёс Бетанкур — не должен гнить на рутинной службе. Вы можете выступить в качестве нового спасителя своей родины, но для этого, как ни печально, придётся вам совершить измену её неспособным властям. Решайтесь! Вы незаурядный человек, и сможете переменить и свою судьбу, и участь вашей родины.

Дон Чурукка слушал, не веря своим ушам.

— Император Александр — продолжал Бетанкур — не случайно просил Мадридский двор назначить именно вас, прославленного исследователя и патриота, для формальной передачи Луизианы в аренду России. Он ценит людей ума и чести. Я уполномочен предложить вам перейти на службу Российской империи. Вам будет предложена высокая должность здесь, в Луизиане, — заместителя генерал-губернатора Радищева.

Услышав это, Чурукка отшатнулся, как будто от удара.

— Перейти на русскую службу⁈ Изменить присяге⁈ Дон Августо, как вы можете⁈ Мое сердце принадлежит Испании! Я верен короне!

— Знаю, дон Космо, — мягко сказал Бетанкур. — Но подумайте: что есть истинная верность? Слепое служение монарху, которое возглавляет страну к стране? Или попытаться спасти свою родину, свой народ, даже если для этой борьбы придется сокрушить обветшавшую власть? Вы можете стать новым Эль-Сидом для испанской Америки. Сохранить здесь порядок, язык, веру и просвещение, пока Испания остается в тисках фаворитов и отживших феодальных порядков. Да, формально это будет измена. Но, возможно, это единственный способ сохранить честь и будущее Испании здесь, в Новом Свете. И именно отсюда, из новых земель, в старый свет придет тот свет, что выведет Испанию из дрёмы и поведет ее вновь к вершинам прогресса! Решайтесь, дон Космо! Вы незаурядный человек. Вы можете изменить свою судьбу и часть вашей родины. Император Александр дает вам этот шанс.

Бетанкура позвали рабочих, и он, извинившись, отошел. А Космо Дамиан Чурукка остался один на набережной Нового Орлеана, среди шума порта и запаха далекого моря. Слова Бетанкура жгли его душу. Измена… или спасение? Служение умирающей империи… или шанс построить что-то новое под чужим флагом, но во имя своей родины? Вопрос чести, весь вопрос выбора стоял перед ним в своей мучительной остроте. А рядом лязгали цепями, спускаясь на американскую землю паровые машины — символы новой, непонятной и неостановимой силы, меняющей мир.

Пока дон Космо Чурукка терзал вопросы чести и выбора, а Августин Бетанкур руководил выгрузкой паровых машин, в губернаторском дворце Нового Орлеана, еще недавно служившим резиденцией испанских правительств, развернулась жёсткая дипломатическая партия.

Новый генерал-губернатор Луизианы, Александр Николаевич Радищев, человек видевший и сибирскую ссылку, и золочёные дворцы Санкт-Петербурга, принимал весьма важного гостя — Джона Маршалла, государственного секретаря США.

Маршалл, высокий, сухой, с проницательным взглядом юриста и твердой складкой губ, прибыл в Новый Орлеан на фрегат «Гудзон» с инспекционной поездкой по южным территориям США и подтверждения прежних договоренностей с испанской администрацией Луизианы. Внезапная смена власти в этом ключевом регионе застала его врасплох. Присутствие мощной русской эскадры в порту, высадка войск и начало строительства укреплений вызывали у президента госсекретаря нескрываемую тревогу.

Кабинет, где проходила встреча, нес отпечаток вкуса прежних хозяева — кругом виднелась тяжелая резная мебель, потускневшее золото на рамах портретов испанских королей; но на столе перед Радищевым уже лежали русские карты и документы с двуглавым орлом. Сэм Радищев, одетый в строгий темно-зеленый мундир тайного советника, держался приветливо и спокойно, но в его манерах чувствовалась уверенность человека, олицетворяющего великую державу.

— Господин Маршалл, — начал Радищев на хорошем английском языке, который он изучал еще в Лейпцигском университете, — рад приветствовать вас на земле Луизианы, ныне находящейся под протекторатом Его Императора Величества Александра Павловича. Мы рады вашему визиту и готовы обсудить любые вопросы, представляющие интерес для нашей державы!

Маршалл вежливо поклонился, внимательно изучая собеседника. Радищев… Его история дошла до Бостона и Филадельфии! Автор крамольного «Путешествие из Петербурга в Москву», ссыльный бунтовщик, помилованный новым царем и теперь — губернатор этой отдалённой территории. Странные повороты судьбы случаются в этой варварской России…

— Господин Радищев, — начал госсекретарь самым любезным тоном, — не скрою, появление здесь российского флота и войск оказалось для моего правительства крайне неожиданным! Ранее, как вам должно быть известно, мы заключили с испанскими властями Луизианы взаимовыгодное соглашение, гарантирующее нашим гражданам свободу передвижения по реке Миссисипи. Особый интерес для нас представляет собой беспрепятственный доступ к порту Новой Орлеаны для экспорта товаров из западных наших территорий. По соглашению с Мадридским двором, заключенному в 1795 году, и известному как «Договор Пинкни», мы пользовались правом «депозита», то есть беспошлинного хранения и перевалки наших товаров в Новом Орлеане сроком на три года, с ежегодным продлением срока его действия. Мы надеемся, что Российская Империя, как правопреемница Испании в этих регионах, подтвердит нерушимость этого соглашения!

Радищев внимательно выслушал, слегка постукивая пальцами по столу.

— Господин Маршалл, Российская Империя с уважением относится к ранее заключенным договорам. Мы понимаем важность Миссисипи как торгового пути для вашей молодой и динамично развивающейся нации. Свобода навигации по реке для американских судов будет сохранена. Однако что касается прав «депозита» и беспошлинной торговли в Новом Орлеане… здесь условия несколько изменяются.

Маршалл напрягся. Этого он и опасался.

— Каким же образом, господин губернатор?

— Мы предлагаем простую и, на наш взгляд, справедливую систему, — мягко продолжил Радищев. — За право пользования портовой инфраструктурой Нового Орлеана и гарантии безопасности ваших товаров на наших складах американские торговцы будут уплачивать пошлины. Непосредственно товаром. Конкретно — хлопком, который составляет основу экспорта из этого региона. Каждый десятый тюк, следующий через порт Нового Орлеана, должен быть оплачен в виде торговых пошлин и отправлен в Россию для нужд нашей растущей текстильной промышленности…

Лицо Маршалла окаменело.

— Десятина⁈ Господин Радищев, это неприемлемо! Это грабительские условия! Мы не для того боролись за свою независимость, чтобы теперь стать данниками европейского монархического режима! Соединенные Штаты не потерпят такого посягательства на свободу торговли!

Радищев сочувственно улыбнулся, и в его глазах мелькнула ирония.

— Господин Маршалл, позвольте заметить, что Российская Империя ныне — конституционное государство. У нас есть парламент — Верховная Дума и Сенат, избираемые народами. Права и свободы граждан гарантируются Конституцией, утвержденной Его Величеством. И, кстати, в отличие от некоторых штатов вашей республики, у нас нет рабства. Никакого. Крепостное право было отменено императором Александром в первый же день его правления. Так что, кто из нас больший «монархический режим», еще вопрос.

Маршалл нахмурился еще сильнее. Упоминание о рабстве было больной темой для американской дипломатии. Известия о проведении конституционных реформ в России, хотя и дошло до Вашингтона, но было воспринято со скепсисом; и, тем не менее, аргумент Радищева был неожиданным и неприятным.

— Впрочем, — Александр Николаевич счел за лучшее сменить тон, — мы не настаиваем именно на такой форме оплаты. Есть и другой вариант, возможно, более удобный для вас. Как я уже сказал, России нужен хлопок. Много тюков. Английский рынок открыт перед нами, и текстильная промышленность развивается бурными темпами. Мы готовы полностью зачесть пошлины за пользование портами Нового Орлеана, если Соединенные Штаты предоставят нам долгосрочную концессию на землях, пригодных для его выращивания — скажем, на территориях Алабамы или Джорджии, в районах, граничащих с испанской Флоридой. Нам необходимо гарантированное производство порядка ста тысяч тюков ежегодно. Если вы сумеете обеспечить нам такую концессию и наладить его культивацию — разумеется, без использования рабского труда,, — то порт Нового Орлеана будет полностью открыт для вашей беспошлинной торговли. Мы даже готовы заплатить вам льготные тарифы на перевозку ваших товаров нашими будущими пароходами вверх по Миссисипи и ее притокам.

Маршалл был ошеломлен. Концессия на американской земле? Русские плантации появляются в Алабаме? Это стало бы еще более оскорбительно, чем десятина.

— Господин губернатор, — сухо ответил он, — такой вопрос выходит далеко за рамки моей компетенции. Это требует обсуждения в Конгрессе и согласования с властями соответствующих штатов. Я не могу дать вам никакого ответа по этому предложению.

— Разумеется, — с готовностью согласился Радишев. — Я вас нисколько не тороплю. Для проведения необходимых консультаций обсудите все в ваших законодательных органах. Мы готовы дождаться вашего ответа. И хочу заверить вас, господин Маршалл, — он вновь улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, — Россия пришла в Луизиану не для конфронтации. Мы ориентированы на долгосрочное и взаимовыгодное сотрудничество с вашей державой. Мы видим в вас не соперником, соседом и надежным партнером в освоении этого континента. Надеюсь, президент Джефферсон и Конгресс разделяют это мнение. А пока… условия пользования портом остаются прежними — десятый тюк превращается в пошлину.

Переговоры были окончены. Маршалл откланялся, сохраняя внешнее спокойствие, но внутри у него все кипело. Эти русские… Они играли по-крупному. И их предложения, сколь бы неприемлемыми, они ни казались на первый взгляд, несли себе в зерно опасной логики.

Позже, вернувшись на борт фрегата «Гудзон», госсекретарь остался наедине с капитаном корабля Стэнли на шканцах. Вечерний бриз с Миссисипи шевелил флаги на мачтах русских кораблей, стоявших на рейде. С берега доносились стук топоров и лязг металла — русские построили свою крепость и собрали свои паровые машины.

— Как вы предлагаете, Джон, — спросил капитан Стэнли, наблюдая за кипучей на берегу, — какие-то изменения с приходом сюда этих русских? Или все остается по-прежнему, как в испанцах?

Джон Маршалл долго молчал, его скользил по мощным линейным кораблям, по рядам солдат, по фигурам землемеров, размечающих контуры бастионов, по загадочным паровым механизмам, ожидающим своей очереди на берегу. Он видел системность, размах, основательность во всем, что делают эти северные пришельцы.

— Нет, Стэнли, — наконец произнес он тихо, но твердо. — По-прежнему уже не будет. Эти ребята — не испанцы. Они пришли сюда всерьез и надолго. И относится к делу очень, очень основательно. Боюсь, нам предстоят непростые времена на Миссисипи.

Подробный отчет Радищева из Новой Орлеаны прибыл в Эрфурт спустя полтора месяца, преодолев долгий путь через Атлантику и захватив войной Европу. Я внимательно изучил его депеши, сводки Бетанкура о начале работ по сборке паровых и строительству верфей, донесения командующего экспедиционным корпусом о размещении войск и возведении фортификаций. Все шло по плану, даже с некоторым опережением графики. Но именно отчет о переговорах Радищева с руководителем госсекретаря Джоном Маршаллом заставил меня подумать всерьез.

Маршалл, как и ожидалось, вызвал серьезное неудовольствие новыми пошлинными правилами в Новом Орлеане. Десятина хлопком — это, конечно, своего рода пробный «шар», намеренно устанавливающий жесткие условия, чтобы сделать американцев более сговорчивыми во втором, главном предложении — о концессии на хлопковых плантациях в Алабаме или Джорджии. Реакция Маршалла на оба предложения была резко отрицательной. В Бостоне сразу же заговорили мантру «Америка для американцев», откровенно Но было ясно: Соединенные Штаты Америки, эта молодая, амбициозная, быстро развивающаяся республика, увидевшая наши взгляды в Луизиане, позволила их интересам.

И, честно говоря, они были правы.

Я никогда не считал жизненно необходимым будущее наших отношений с САСШ. Конфронтация была неизбежна. Не сейчас, возможно, не через десять лет, но логика геополитики, неумолимая, как движение тектонических плит, вела нас к столкновению. Две огромные, расширяющиеся державы на одном континенте не могли вечно сосуществовать в мире, особенно когда их интересы пересекались в таких ключевых точках, как бассейн Миссисипи или тихоокеанское побережье.

Но я не хотел этой конфронтации. Во всяком случае, не в том виде, как она разворачивалась в моем родном XXI веке, грозя всему миру тотальным уничтожением. Моя цель была иной: не победа Америки в будущей войне, а сделать так, чтобы эта война стала невозможной или, в крайнем случае, не столь разрушительной. Ослабить сопротивление врагу, ограничить его экспансию, создать противовесы его влиянию — вот моя стратегия.

Именно для этого еще в прошлом году, во время Цюрихского конгресса, я, через подконтрольную прессу и доверенных лиц, запустил идею, которая поначалу казалась многим утопической и даже эксцентричной. Идею создания в Новом Свете «колоний-дублеров» каждой для крупной европейкой нации. Не просто фактории или военные базы, а полноценные переселенческие колонии, куда можно было бы устремиться излишки населения Европы, ищущие лучшую долю. Германия в верховьях Миссисипи, возможно, Новая Франция где-то в районе Великих Озеров или Огайо, Новая Скандинавия на севере… Своеобразная «Америка в миниатюре», но не единая, а лоскутная, состоящая из анклавов, сохраняющая связь со своими метрополиями.

Основная, хоть и не афишируемая, цель этого проекта была проста: перехватить, перенаправить поток европейских мигрантов, которым в моем мире жизненно необходим неудержимый рост условий США. Лишить САСШ главный ресурс их экспансии — люди. Меньше иммигрантов — более медленное заселение Запада, ослабление давление на наши владения в Луизиане и Калифорнии. Меньше людей — меньшая экономическая и военная мощь в будущем.

Забавно, что изначально эта идея зародилась совершенно в других условиях: когда Россия и Франция еще были союзниками. Давным-давно я предложил Сийесу переселить немцев с берега Рейна в Новый Свет, чтобы Франция могла спокойно закрепить за собой эту границу, заметно ослабив Германию — самого опасного нашего соперника в будущем. Теперь, когда ситуация резко изменилась, я сам стал еще и германским императором, проект не был свернут, лишь изменилась риторика. Отныне переселение немцев в Луизиану подавалось как мое благодеяние новым подданным, как способ решить их социальные проблемы и дать им новую родину под скипетром Романовых-Гольштейн-Готторпов. Но глубинная цель сохраняется прежней — ослабление САСШ.

Надо сказать, идея «Европы в Америке» вызвала огромный резонанс. В европейских столицах — от Стокгольма до Неаполя, от Берлина до Лиссабона — возникли бурные дебаты. Перспектива масштабного заморского «филиала», колонии, не требующей больших затрат на завоевание и освоение, казалась невероятно соблазнительной даже для самых маленьких и не требовала сильного удержания флота.

Зато в соединениях США разразилась настоящая буря негодования! Американцы мгновенно поняли суть моего маневра. Газеты Бостона, Филадельфии, Нью-Йорка пестрели гневными заголовками: «Европейские тираны лезут в американские дела!», «Америка для американцев!». Они быстро осознали, что реализация моего плана отрежет их от главного источника роста — иммиграции — и поставит крест на их мечту о «явном предначертании» — экспансии от океана до океана.

Особым болезненным заболеванием для американцев был вопрос контроля над Новым Орлеаном и Миссисипи. Этот порт был маленькими воротами для вывоза продукции всей любви Среднего Запада. Потеря свободного доступа к морю приведет к удушению фермеров Огайо, Кентукки, и Теннесси.

Однако пока американское возмущение выливалось лишь в газетные статьи и гневные высказывания в Конгрессе. Реальных рычагов давления в России в САСШ не было. Армия — слабая и малочисленная. Флот — несколько отличных фрегатов, но не способный кабриолет мощи даже испанской, не говоря уже о русской или британской эскадре. Они могли только протестовать и надеяться, что европейские дела отвлекут русского короля от его американских проектов.

Но я не собирался отступать. Наоборот, решил ковать железо, пока горячо. Нужно было не только развивать наши колонии, но и активно внедрять внутреннюю политику САСШ, используя их собственные противоречия.

В Америке уже существует пусть и небольшая, но растущая партия нативистов — противников неограниченной иммиграции, опасающихся размывания «американских ценностей» и конкуренции на рынке труда. Почему бы не оказать эту поддержку через наших агентов негласную финансовую и информационную поддержку? Пусть они громче кричат о «засилье инородцев», требуют ограничения на въезд. Это будет играть с нами на руку, тормозя приток населения в США.

Но главный внутренний раскол Америки — рабство! Противоречия между промышленным Севером и рабовладельческим Югом уже были очевидны. Нужно было подливать масло в этот огонь. Внимательно наблюдая за действиями будущих аболиционистов на Севере, одновременно намекая южным плантаторам на возможность сохранения их «особого уклада» в случае большей сговорчивости с Россией И все для той же цели — не допустить превращения САСШ в чудовищную по военной и финансовой мощи сверхдержаву, какой она стала в моем мире.

Да, это была опасная игра. Игра на чужом поле, полная риска. Но альтернатива казалась мне еще хуже.